Заметив мою неловкость, Цицеро Гуд хлопнул меня по плечу:
— Извините, мистер Бастэйбл. Бестактное замечание. Но сыну раба иной раз не так легко сопротивляться искушению, здесь вам придется со мной согласиться.
— Я думал, сэр, что вам довольно успеха, позволившего забыть об этом клейме…
— Клейме, мистер Бастэйбл? — его голос зазвучал неожиданно жестко. — Я могу вас заверить, что свое происхождение клеймом не считаю. Клеймом оно является для тех, кто некогда поработил мой народ.
Этот аргумент бил не в бровь, а в глаз.
— Вероятно, вы правы, сэр, — пробормотал я. Я не был полноценным противником в споре с человеком, который соображал так быстро.
Гуд тут же снова вновь обрел мягкость:
— Но вы правы. В последние один-два года я стал немного мягкосердечнее благодаря тому счастью, которое мне сопутствовало. Теперь у меня осталась еще одна цель, и если я достигну ее, то буду удовлетворен. Но она — самая трудная из всех, что я себе поставил. У меня такое предчувствие, будто известная великая держава, до сих пор сохранявшая нейтралитет, окажет мне серьезное сопротивление.
— Вы имеете в виду Австрало-Японскую Федерацию, сэр? — этот вопрос задал фельдмаршал Акари, человек, которого мы избрали спикером нашей делегации. Бантустан был многим обязан ему — блестящему офицеру, старейшему другу и соратнику президента, который в последние годы часто действовал в качестве полномочного представителя президента. — Вы, вероятно, все же не станете рисковать всем, чего достигли в последние годы? АЯФ не должна чувствовать, что Ашанти ей угрожает!
— Этого и я боюсь, фельдмаршал, — заявил Гуд тоном величайшего сожаления. — Создается такое впечатление, будто оба государства рассматривают Тихий океан как свою территорию. Можно подумать, они разведали нечто особенное о моих планах — вот уж из чего я никогда не делал секрета — и теперь полагают, что если только мои корабли окажутся в «их» океане, то я немедленно обращу алчный взор на их острова, и завоевание останется лишь делом времени.
Миссис Нзинга, бывшая недавно министром коммуникаций и сообщений в правительстве Ганди, спокойно сказала:
— Следовательно, следующим объектом вашей экспансии станут Соединенные Штаты? Ведь вы на это хотели нам указать, сэр?
Гуд пожал плечами:
— «Экспансия» — это не то понятие, которое я хотел бы употреблять, миссис Нзинга. Моим намерением является освобождение черного народа Соединенных Штатов. Я должен помочь своим согражданам, создать там новую и долговечную культуру. Знаю, многие считают меня безумцем и тираном, взявшим ошибочный курс на истребительную войну против белых, на уничтожение народов, — но мое «безумие» имеет свою логику. Слишком долго так называемым «цветным» народам навязывали чувство неполноценности по отношению к белым. Во многих областях Африки царила чудовищная, разрушительная в моральном и материальном отношении апатия, прежде чем я доказал своим соратникам, что белые не обладают ни выдающимися талантами, ни сверхъестественным умом, ни особым правом властвовать над ними. Мои речи против белых, естественно, были преувеличены, как и мой национализм. Я знал, что после войны останется слишком мало времени для побед — а я нуждался в них. Чтобы добыть ресурсы, умножить богатства, завоевать доверие тех, кого я повел за собой, мне пришлось работать жесткими методами. Я считаю, что именно сейчас настало время, когда черный человек должен возглавить цивилизацию. Я верю: если ему удастся избавиться от болезни европейской логики, он сможет воздвигнуть долговечную утопию. Я восхищаюсь президентом Ганди, миссис Нзинга, хотя вы, вероятно, и найдете это странным — еще бы, я же тиран «с руками, обагренными кровью». Я не угрожаю безопасности Бантустана не потому, что боюсь его военной мощи. Я хочу, чтобы Бантустан существовал и дальше, потому что в качестве идеального государства он являет собой пример для всего мира. Но именно богатства Бантустана — а не какие-то особенные добродетели! — сделали его тем, чем он стал. Остальной мир же не столь богат; и если бы Ганди попытался построить свое государство, скажем, в Индии, то убедился бы, что оно обречено на краткий срок жизни! Сначала мир должен объединиться, и способ его объединения есть построение огромного государства. Огромные державы создают только одним образом, мне очень жаль, мадам, но это — войны и кровопролитие.
— Насилие породит лишь насилие, — сказал профессор Хира, создавший превосходные учебные программы для университета Бантустана. Это был маленький приземистый человек; его лоснящееся лицо горело от волнения. — Завоеванные вами народы рано или поздно попытаются подняться против вас. Это тоже в природе вещей.
— Восстания могут быть успешными только в том случае, если правительство слабо, — возразил генерал Гуд. — Тираническая власть может держаться столетиями, и тогда все стороны жизни страны находятся под жестким контролем правительства. Но. Если оно будет развивать в себе стоические добродетели. Если оно, по вашим понятиям, будет оставаться справедливым. Мою империю можно сравнить с римской. Римское государство не было разрушено — оно распалось, когда утратило свой смысл. Однако оно оставило нам большое наследие, подарило философские учения, которые вдохновляют нас до сих пор.
— Но вы сами только что сказали, что западный образ мышления завел нас на край пропасти, — бросил я.
— Только в известном смысле. И это не самое главное. Я просто привел пример. Я убежден, что африканский образ мышления создаст более разумную и долговременную цивилизацию, чем западный.
— Но у вас нет тому доказательств, — сказал я.
— Нет. Однако если вы хотите доказать или опровергнуть теорию, ее нужно когда-нибудь проверить на практике. Я намерен опробовать мою теорию и позабочусь о том, чтобы испытания происходили в жестких условиях. Эксперимент будет продолжаться еще долго после моей смерти.
На это я не мог возразить, не впутываясь в абстракции. И я сдался.
— Вы могли бы рассматривать мои амбиции в Америке как акт чистой мести, — продолжал Цицеро Гуд, — но на самом деле я хотел бы создать на моей родине что-нибудь столь же грандиозное, как здесь.
Белые Соединенных Штатов вырождаются — может быть, они всегда такими были. Но среди черных можно зажечь новый огонь. Я хочу отдать власть в их руки. Я хочу освободить Америку. Разве вы не слышали, что там сейчас творится? После того, как у белых не осталось больше истинных врагов, на которых они могли бы избывать свою злобу, они обратились против национальных меньшинств. Они истребили индейцев — теперь замышляют уничтожение черных. Это дух Салема. Это коррумпирующее влияние пуританского духа, который, со своей стороны, представляет собой извращение стоических идеалов. Он заразил остатки нации, а ведь она могла бы являть собой пример для всего мира, каким стал нынче Бантустан. Подобный образ мыслей должен быть уничтожен раз и навсегда. Белые не будут порабощены, если завоевание увенчается успехом, как некогда поработили они нас. Для них будет подготовлено новое место в государстве Ашанти; им предоставят шанс заслужить себе дорогу к полному равноправию. Я отберу у них власть, но не трону их достоинства. Эти два понятия слишком долго смешивали воедино. Но это может понять только черный — потому что у него был тысячелетний опыт эксплуатации белыми!
То была благородная речь (пусть даже я был скептически настроен против ее логики). Однако ж я не смог устоять перед искушением сделать одно замечание, которое генерал Гуд нашел весьма показательным.
— Возможно, генерал Гуд, — сказал я, — вы сумели бы убедить нас своими высокими целями и благородными мотивами, но вы сами нам сказали, что Австрало-Японская Федерация в них вовсе не убеждена. Существует серьезная вероятность того, что она в состоянии сорвать ваши планы. И что тогда? Вы поставите на кон все и не выиграете ничего. Почему бы вам не обратить всю вашу энергию на то, чтобы сделать Африку великой державой? Забудьте свою ненависть к Соединенным Штатам. Пусть сами ищут себе выхода. АЯФ, вероятно, обладает мощью, равной по силе государству Ашанти…
— О, теперь она, вероятно, намного сильнее! — звонкий приятный голос Уны Перссон перебил меня на середине фразы. Она вошла через дверь, находившуюся за троном Гуда. — Я только что получила подтверждение тому, генерал Гуд, чего боялась. О'Бин находится в Токио. Насколько можно судить, он там с начала войны. Его убедили в том, что Ашанти представляет собой угрозу для человечества. Уже почти два года он работает над планом создания нового флота. На верфях Сиднея и Мельбурна уже создано примерно двадцать кораблей, и они готовы к отплытию. Если мы тотчас не мобилизуемся, мы можем потерпеть поражение.
Реакция генерала Гуда была совершенно неожиданной. Сперва он бросил взгляд на меня, затем на Уну Перссон, после чего откинул голову назад и расхохотался долгим, радостным смехом.
