солнца? Да. Если я попытаюсь так усесться, то без посторонней помощи мне вряд ли удастся снова встать.
К тому времени, когда я нахожу местечко, где присесть вдали от осуждающих взглядов людей, считающих, что толстякам не нужно есть, сэндвич уже теряет свою аппетитность. Но человеку, знаете ли, все-таки нужно есть? Сокращения калорий на пятьсот в день достаточно для равномерного похудения, считают они. А для меня это по-прежнему означает необходимость поглощать больше трех тысяч калорий ежедневно.
Вот что забавно – я не очень часто выхожу из дома. Хватит с меня конфузов в пабах, когда не знаешь, выдержит тебя стул или нет, а стоять я долго не могу, потому что начинают болеть ноги. Вот ведь ирония судьбы: мне хотелось стать стендап-комиком.
Сами видите, я комичен и смешон. Наверное, не сейчас и не здесь, но я могу таковым выглядеть. Единственный способ это все преодолеть – посмеяться над собой. Говорят, не будешь смеяться, станешь плакать.
Так вот, в самолете, поняв, что привязной ремень слишком короток для меня, я пошутил, сказав сидевшему слева от меня мужчине:
– Я – ваша подушка безопасности, только, похоже, надулся я рановато!
Он натянуто улыбнулся, хотя половина моей ягодицы переваливалась под подлокотником на его кресло. Интересно, каково ему будет наклоняться влево пять или десять часов подряд. Я видел его лицо, когда перелез на свободное место рядом с ним. Почему его угораздило оказаться по соседству со мной?
Слава богу, мне дали место с краю, у прохода. Это значит, что надо поворачиваться каждый раз, когда провозят тележку, так что нужно не спать двадцать часов. Для грешников нет отдыха, разве не так говорится? Меня бы устроил бизнес-класс, где больше места, но везде своя иерархия, куда ни сунься, а я всегда стоял на низшей ступени.
Я знал, что не смогу опустить откидной столик, и не пытался, пусть это и означало бы отказ от кормежки. По всем карманам я разложил питательные батончики, чтобы съесть их в туалете, при условии, что я сумею туда влезть. Есть о чем подумать, голова у меня была забита мыслями, когда самолет взлетел.
Но в Австралии у меня все изменится. Сброшу лишний вес, заведу друзей, стану заниматься стендап-комедиями. Рейс № 79 знаменует собой окончание главы, которую мне не хочется перечитывать, и первую страницу иной, новой. Я начинаю с чистого листа.
Я никогда не чувствовал себя таким счастливым.
Глава тринадцатая
11 часов до Сиднея. Майна
Лицо у пассажира беловато-желтое и лоснится от пота. Рядом с ним сидит на корточках врач – женщина из экономкласса, с аккуратным «хвостиком» и сережками-гвоздиками в виде подковок.
– Мне очень жаль.
Около меня Кармела то ли ахает, то ли всхлипывает. Я обнимаю ее за плечи, чтобы успокоить и самой не упасть, потому что внезапно у меня подкашиваются ноги. Новость разлетается по салону приглушенным испуганным шепотом, и пассажиры, бесцеремонно вставшие на сиденья и наблюдавшие за происходившим, медленно опускаются в свои кресла. Я вижу, как в дальнем углу салона вытягивает шею Элис Даванти. Она перехватывает мой взгляд и садится, опуская в карман телефон. Она что, фотографировала?
– Как вы думаете, что произошло?
Я не в силах оторвать глаз от лежащего передо мной тела, от его пустых вытаращенных глаз и бледной кожи на оголенной груди.
Врач снимает накладки дефибриллятора и осторожно застегивает на покойном рубашку.
– Похоже на приступ. Возможно, инфаркт.
– Он действительно жаловался на недомогание.
Все поворачивают головы. У своего кресла стоит высокий мужчина в очках и с ухоженной бородой. На нем спортивная фуфайка, он постоянно одергивает рукава, словно ему очень неудобно внезапно оказаться в центре внимания.
– Недавно мы стояли в очереди в туалет, и он прижимал руку к груди. Говорил, что у него изжога.
– Он лакал портвейн, словно смородиновый морс, – раздается с противоположного конца салона рядом с баром голос футболиста Джейми Кроуфорда, вовсе не страдающего застенчивостью. Даже под дулом пистолета я не смогла бы назвать команду, за которую он играет. Однако, благодаря бульварным журнальчикам в парикмахерской и своей нелепой способности запоминать никому не нужные факты, я знаю, что Кроуфорд ушел из спорта в тридцать четыре года, владеет особняком на восемь спален в графстве Чешир и чудесным образом живет душа в душу с женой Кэролайн, несмотря на то, что перетрахал несколько женских оркестров. Они оба в спортивных костюмах: он – в сером, она – в нежно-розовом с вышитым стразами словом «любовь» на груди.
– И еще два пирожных с кремом, – добавляет жена футболиста.
– Хорошо. Спасибо. – Мне вдруг становится жаль лежащего на полу беднягу, чьи вкусы раскритиковали незнакомые ему люди. – Не могли бы вы расступиться и освободить нам немного места? – Джейми и Кэролайн удаляются обратно к бару, а я поворачиваюсь к Кармеле: – Ты в норме? – Та молча кивает. – Пойду сообщу пилотам.
Я прохожу несколько метров к кухне и беру список пассажиров, выясняю, что покойного звали Роджер Кирквуд. Около кабины пилотов набираю код доступа и жду несколько секунд, пока пилоты увидят на камерах, что я одна. Раздается жужжание, я захожу внутрь, и меня охватывают противоречивые чувства, что случается часто, когда я попадаю в святая святых самолета. Панели инструментов тянутся перед двумя креслами, между которыми их еще больше. Индикаторы показывают высоту, скорость и уровень топлива. От рядов переключателей на потолке небольшая кабина кажется еще теснее, и лишь бескрайняя яркая белизна за обзорным стеклом спасает от клаустрофобии.
Я могла бы здесь сидеть. Справа – вторым пилотом или, возможно, когда-нибудь в кресле командира корабля. Я могла бы быть той, что ведет экипаж по аэропорту и инструктирует его перед каждым рейсом. Приветствовать пассажиров на борту или во время полета идти по салону, словно шеф-повар в фешенебельном ресторане. Чувствовать руками не передаваемый словами рывок, когда взлетает «Боинг-777».
Однако…
Шум в ушах напоминает мне, что я его еще не преодолела. Я могу сдерживать его ровным дыханием, отводя взгляд от приборов. Сосредоточиваясь на своей работе. Однако он не исчезает. Он – это страх.
Бен зевает так широко, что у него видны миндалины. Он быстро закрывает рот, когда я сообщаю о случившемся.
Льюис делает пометки в полетном протоколе.
– Черт! – Он смотрит на Бена. – И что бы ты сделал?
– Прямо сейчас? Накатил бы пивка и улегся бы спать в своей постели. Но за неимением этого мне бы очень хотелось, чтобы полет проходил как по маслу.
– Поздно уже.
Бен обращается ко мне:
– Он бизнесмен?
– Да.
– Летел один?
Я киваю.
Бен барабанит пальцами по колену.
– Оставь его как есть.
– Ты уверен?
– Сейчас мы между двух
