class="p1">
Я начала писать парламентариям и выкладывала видео на «Ютубе». Встречалась с родственниками тех, чьи близкие были убиты полицейскими, тюремными конвоирами или халатными медсестрами в больницах, где хозяев и главврачей заботило лишь итоговое сальдо. Я говорила от имени всех нас.
Приглашения приходили со всей страны. Группы активистов, женские организации, образовательные и благотворительные учреждения хотели побольше узнать и помочь. Приглашали меня также власть имущие – полицейские управления и муниципалитеты, формально продвигавшие мультикультурализм, – и я смиряла гнев, чтобы донести до них свои мысли и взять чек, который позволил бы мне где-то еще выступить совершенно безвозмездно.
Люди заплатили за мои выступления за границей. Через три года после гибели брата я вышла из салона первого класса в Вашингтоне и едва не расплакалась. Мой голос стал иметь значение, и его жертва – тоже. Я радовалась тому, что так и не шагнула вниз с автодорожного моста.
Оставшись жить, я смогла дать миру гораздо больше.
Глава пятнадцатая
20:30. Адам
Бекка что-то кричит сверху, но из-за звона в ушах я ничего не слышу. Пытаюсь ответить ей, но во рту у меня полно крови, и меня чуть не рвет, когда она затекает в горло. Больно дышать, тупая боль стучит в пояснице и в животе.
– Адам? Все нормально? Кто это был?
Я с трудом поднимаюсь на четвереньки и ползком двигаюсь к входной двери. По нашей улочке никто не ездит, если только не направляется к некогда принадлежавшим ферме коттеджам, но я не могу рисковать, чтобы кто-то начал задавать вопросы.
У тебя есть время до полуночи.
У меня вырывается стон. Что же делать-то?
– Вы в норме? Я слышала, как дрались, но София была в ванне и… Господи, сильно вас поранили? – Бекка стоит посреди лестницы, там, где она делает поворот.
– Где… София? – От каждого слова боль усиливается, а к горлу подступает тошнота.
– В ванне.
– Не. Отходи. От. Нее.
– Но…
– Живо!
Когда Бекка бежит обратно наверх, меня снова едва не рвет, отчего по ребрам проносится боль. Я кое-как доползаю до двери, меня вырывает на дорожку, после чего закрываю дверь. Дышу неглубоко, поскольку от резкого дыхания и движений боль пробирает так, что голова кружится. Медленно встаю на колени, потом поднимаюсь в полный рост и запираю дверь. Осколок разбитого стекла впивается в ногу сквозь носок, но я почти не чувствую боли. Слышу, как наверху из ванны стекает вода, и шагаю в ванную на первом этаже, чтобы привести себя в порядок, прежде чем меня увидит София.
Один глаз полностью заплыл, вокруг него рассеченная кожа с кровоподтеком. К счастью, кровь у меня на лице и на рубашке та, что шла из носа, который раздулся вдвое больше обычного. Я наполняю раковину водой и умываюсь, чуть вздрагивая, когда вода розовеет.
– Адам? Все нормально?
Я что-то мычу и смотрю на свое отражение в зеркале. Без крови лицо выглядит чуть менее ужасающе. Снимаю рубашку, кладу ее в раковину и выхожу в футболке, достаточно темной, чтобы пятна крови не бросались в глаза.
– Святый Боже…
– Нет, пока что Адам, – сухо отвечаю я. – Хотя сейчас распятие кажется более приемлемым вариантом.
Бекка стоит на нижней ступеньке лестницы, чуть выше нее София, со страхом рассматривающая меня сквозь стойки перил.
– Все нормально, милая.
– Вид у вас не очень нормальный, – замечает Бекка.
– Ты бы другого видела. – Я стараюсь улыбнуться, и челюсть сводит от боли. – На нем ни царапины.
– А кто он такой?
Я молчу, Бекка шагает за мной в кухню, а София остается на месте, держа в одной руке слона. На ней пижама с героем мультфильма и шерстяной халатик с узором из носорогов. Бекка заплела ей волосы в косички, но они еще мокрые, и с них капает на халатик. Я беру кухонное полотенце и выжимаю из косичек воду, радуясь этому, потому что дочь не видит моего лица.
– Тебе больно, папа?
– Чуточку щиплет.
– Скорую вызвать?
– Нет.
– Я знаю как, мама мне показала.
– Не хочу…
– Девять, девять, девять.
– Может, вам все-таки показаться врачу? – спрашивает Бекка. – Вид у тебя неважнецкий.
Я заканчиваю вытирать Софии косички и открываю шкаф, где у нас находится аптечка. Тянусь вверх, сдерживая крик, когда от боли у меня перед глазами пляшут черные зайчики. Комната резко наплывает на меня.
– Так, давайте я все сделаю. Садитесь, прежде чем рухнете на пол.
Бекка усаживает меня на стул. София смотрит на меня широко раскрытыми от волнения и любопытства глазами.
– Никакой «скорой», – твердо заявляю я. – Если я попаду в больницу, кто-нибудь сообщит в полицию, что имело место преступление.
– И что?
– А то, что я, может, не хочу связываться с полицией, – тихо и непринужденно отвечаю я, но весь мой вид ясно говорит Бекке, что́ я чувствую. Она пристально смотрит мне в лицо, в ее взгляде любопытство и даже подозрительность.
– Это как? В том смысле, что вы ее не очень-то жалуете, но там ведь служат ваши коллеги?
Бекка протягивает мне стакан воды и высыпает в ладонь пригоршню таблеток, которые я проглатываю залпом. Внезапно на меня наваливается дикая усталость – не только от потасовки, а еще и от напряжения, с которым я держал все под контролем последние несколько месяцев, от стресса, постоянного вранья Майне, Софии и коллегам по службе. Сегодняшний разговор с инспектором полиции Батлер происходил как будто бы несколько месяцев назад.
– Я облажался, – внезапно произношу я.
Из всех, кому бы я мог довериться, семнадцатилетняя девчонка не самая первая, но порой легче побеседовать с кем-то, кто не участвует в игре. Я со значением смотрю на дочь.
Бекка реагирует мгновенно:
– Хочешь посмотреть «Щенячий патруль»?
Потом протягивает руку и уводит Софию в гостиную. Через секунду звучит знакомая музыкальная тема, и Бекка возвращается в кухню.
– Этот чел, что вам навешал, бойфренд Кати?
Я настолько ошарашен, что не могу ответить.
– Вы думали, я не знала, что вы шпилили няньку? – усмехается она. – Мне об этом рассказала одна из мамаш, когда я забирала Софию из школы. Хотела предупредить меня, на случай, если бы вы попытались на меня потянуть.
В ее голосе звучат резкие и грубые нотки, словно все проявленное ею ко мне уважение – лишь видимость.
– Потянуть на тебя? Да я бы…
– Вы бы ни единого шанса не получили!
– Господи! – Я потираю руками лицо, забыв, что́ с ним. Взрыв боли вовремя отвлекает меня от понимания того, что родители подружек Софии считают меня сексуальным маньяком.
– Чуточку банально, да? – Теперь Бекка выглядит старше семнадцати лет, и я гадаю, где она набралась столь глубокомысленных суждений о мужчинах. Мы, конечно же, не все
