Наступление столь массированное, как прорыв у Сен-Ло, требует определенной доли рассчитанного риска. Рано или поздно противник упрется и предпримет контратаку. Когда и где именно это произойдет — заранее не сказать. Жребий был брошен 6 августа. В этот день немцы, сконцентрировав танковые силы и мотопехоту под Мортеном, нанесли удар на запад, через Жювиньи и Реффювель на Авранш, с целью разделить силы 1‑й и 3‑й армий и перерезать линии снабжения последней. Генерал Брэдли приказал всеми наличными силами отбить у противника и удержать Мортен.
Непосредственной целью Боевой группы Б было деблокировать отрезанные подразделения 30‑й дивизии. Для этого нам необходимо было пересечь широкую долину между двух холмов и отбить у немцев высоты на другом ее краю. Кроме БгБ в штурме участвовали части 2‑й бронетанковой дивизии и пехота. Нас встретили убийственные артиллерийские залпы и огонь танков двух немецких танковых дивизий. Немецкие танки вели огонь прямой наводкой, кроме того, их поддерживала пехота. Один «Шерман» получил прямое попадание 155‑мм фугасным снарядом в лобовую броню, в 12—13 сантиметрах над клепаным швом, где коробка главной передачи (тяжелый литой короб сложной формы, в котором находились дифференциал, ведущие оси, звездчатые шестерни и трансмиссия) крепилась к броне. Стенки короба имели 102 миллиметра в толщину в точке максимальной кривизны и около 60 — там, где крепились к лобовой броне. От взрыва броня прогнулась внутрь сантиметра на три, сорвав заклепки; при этом шов разошелся на протяжении 30—35 сантиметров. В результате взрывная волна прошла прямо в боевое отделение и вывела из строя экипаж.
На открытой местности, как в тот раз, наши танки не могли противостоять огневой мощи немецких машин и не могли справиться с их мощной броней. Когда потери танков начали нарастать, наши войска затребовали поддержки с воздуха. 9‑я воздушная армия уже выдыхалась, и на выручку нам пришли Королевские ВВС.
Звено «Тайфунов» промчалось на бреющем полете над долиной, обстреливая ракетами немецкие танки и пехоту на гребне холма. В сочетании с массированным артиллерийским и танковым огнем, а также обстрелом из стрелкового оружия атака с воздуха затормозила и в конце концов остановила немецкое контрнаступление. Боевая группа Б и ее пехотный заслон прорвались в конце концов к попавшему в окружение полку 30‑й дивизии.
Вся долина была усеяна выгоревшими остовами танков и бронетранспортеров. Когда мы смогли наконец доставить на место эвакуаторы, механики из ремроты работали круглыми сутками.
В ходе той операции команда эвакуаторов наткнулась на лежащий рядом с одним из наших танков сбитый британский истребитель. Было похоже, что немцы подбили самолет выстрелом с земли; пилот совершил аварийную посадку, но истребитель перевернулся и глубоко зарылся хвостовым оперением в землю. Один из механиков ремроты доложил сержанту, что из кабины свисает вниз головой все еще висящее на ремнях тело пилота. Вокруг машины стоял сильный запах протекающего из разбитых баков топлива. Однако, когда похоронная команда погрузила тело молодого английского лейтенанта на носилки, они внезапно обнаружили, что пилот еще жив. Он провисел головой вниз несколько часов и выжил буквально чудом. В моторном отделении пробило топливопровод, и горючее протекало в кабину, заливая кресло, по спине лейтенанта, по волосам и капало на землю. С ног до головы лейтенант был залит топливом; на шее и руках у него уже начали проявляться красные пятна химических ожогов от авиационного бензина.
Медики тут же притащили несколько одеял и, уложив летчика на живот, срезали с него пропитавшуюся бензином форму. Его спина, ягодицы и бедра были обожжены едва ли не до мяса. Юноша постепенно приходил в сознание, но было очевидно, что он страдает от боли. Едва санитары отнесли его на безопасное расстояние от самолета, он попросил закурить. «Черт, — заметил по этому поводу один из зрителей, — я знал, что Лайми[36] — крепкие ребята, но это бьет все рекорды!»
Тот молодой пилот рисковал жизнью, спасая наших танкистов, и наши солдаты чувствовали себя в глубоком долгу перед ним, в особенности потому, что он не был американцем. Среди солдат союзников подобное братство было обычным делом.
Когда санитары уносили пилота, к ним подошел тощий, изможденный военный журналист. Не думаю, чтобы кто-то его узнал тогда; много лет спустя, читая его книгу «Храбрецы», я понял, что это был сам Эрни Пайл[37]. Тот случай он описал в таких подробностях, что определенно был ему свидетелем.
Пока работа над подбитыми танками была в полном разгаре, мы составили список «W‑номеров» (индивидуальных номеров), повреждений и положения на картах для всех танков и прочей бронетехники, не подлежащей ремонту и брошенной на поле боя. Этот список мы подавали в дивизионную службу снабжения с тем, чтобы как можно скорее получить пополнение. Тем временем механики отчаянно торопились как можно быстрее и вернее вернуть в строй остальные машины. Если танк не выгорал дотла, мы, как правило, могли его починить.
Когда снаряд пробивал танковую броню, в боевое отделение обычно врывался фонтан раскаленной пыли. Любой член экипажа, оказавшийся на его пути, погибал мгновенно. Уцелевших убивали рикошетящие от стенок боевого отделения осколки… Иногда, при выстреле с небольшого расстояния, снаряд пробивал бортовую броню и прошивал танк насквозь, не разорвавшись внутри. Тогда экипажу везло больше: уцелевшие избегали дождя рикошетящих осколков.
Врывающиеся внутрь танка раскаленные осколки рвали проводку, вызывая короткие замыкания. Часто танк загорался от дуговых разрядов. Внутри боевого отделения имелись ручные огнетушители и главный рычаг, с помощью которого можно было заполнить танк углекислым газом, но попадание в боевое отделение обычно приводило к гибели или тяжелым ранениям большинства танкистов, а покидающим танк обычно не хватало времени запустить огнетушители. Кроме того, испарения масла и бензина, а также краска, обивка сидений, электроизоляция и прочие горючие материалы приводили к тому, что вспыхнувшее пламя было трудно потушить.
Попадание в баки для горючего или двигатель тоже вызывало пожар. Стоило заняться бензину или боекомплекту, как танк взрывался. Открытый люк в башне действовал наподобие печной трубы, и пламя достигало такой температуры, что броня теряла закалку, так что восстановить машину было уже невозможно.
Если танк подрывался на мине, часто броня на днище прогибалась до такой степени, что корпус не подлежал ремонту. В таких случаях, если башня не слишком страдала, ее можно было снять и переставить на целый корпус. Если башня получала попадание в цапфу крепления (при этом заклинивало механизм, поднимающий пушку), починить ее было нам не под силу, зато ее можно было снять целиком и поменять на другую. Однако если танк получал попадание в погон башни, шаровые опоры в основании башни гнулись — и списывать приходилось танк целиком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
