— Но они взваливают на себя слишком много работы, — говорит он мне. — Ребята хотят сделать имя, причем как можно быстрее, и потому хватаются за любую работу, которую выполняют практически ни за грош, лишь бы сделать себе имя. Обычно у них с самого начала не хватает капитала, и они набирают слишком много работы, а затем не могут справиться и разоряются.
Здесь также существует и еще один аспект. Вот, к примеру, где-нибудь в небольшом городке на Среднем Западе живет себе какой-нибудь паренек, вроде того парнишки из Киокука, который хочет отправиться в Нью-Йорк, жить в Вилледже, быть художником и все такое прочее — понятное дело, оба при этом уверены, что у них дома все почти безнадежно, все до ужаса традиционно и консервативно. Однако парнишка со Среднего Запада, который хочет строить самодельные автомобили, отправляется в Лос-Анджелес для того, чтобы этим заниматься. Он делает чертовски схожую вещь. Он живет некой пригородной богемной жизнью, берется за странную работу, а все остальное время проводит у ног какого-нибудь авторитета вроде Барриса, занимаясь машинами.
На подобного парнишку я наткнулся и у Барриса. Мы проходили по Самоделкину спиной к его внутреннему отделу (имеется в виду отдел, где хранятся внутренние детали машин) и натолкнулись на Ронни Кемпа. Ронни уже двадцать два года, но выглядит он лет на восемнадцать, потому что держится как тинейджер. По сути, Ронни — смышленый и восприимчивый паренек с художественным вкусом, однако на первый взгляд он кажется тупым невежей, который, похоже, имеет привычку постоянно закидывать ноги на стол или на что-то еще, мимо чего ты проходишь, так что тебе вечно приходится их оттуда сбрасывать, а Ронни в ответ кривит рот, закатывает глаза куда-то под самые брови и с мрачным гневом на тебя взирает. Однако это первое впечатление лишь сбивает с толку.
Ронни помешан на автомобилях, а в его родном городке Лафайете, что в штате Индиана, никто ничего не знал о модификации готовых машин и постройке самоделок. Так что в один прекрасный день Ронни пакует манатки и заявляет предкам: «Все, абзац, я переезжаю на клевую территорию, в Лос-Анджелес, где художник-самодельщик — действительно художник». Понятное дело, парень и понятия не имел о том, куда направлялся. Он лишь знал, что поедет в мастерскую Барриса и возьмет старт оттуда. Вот таким образом он и отъезжает от родного дома в своем «шевроле» 1960 года выпуска.
Ронни получает работу на станции обслуживания и вкладывает каждый свободный цент в конструирование самодельной машины у Барриса. Его автомобиль стоял рядом, пока мы разговаривали, о чем было легко догадаться, потому что Ронни за все время беседы ни разу на меня не посмотрел. Он вообще не отрывал глаз от того автомобиля. Машина представляла собой то, что обычно называют полусамоделками. С ней не было проделано ничего такого, что придало бы ей по-настоящему скульптурное качество, зато к ней добавили уйму всяких обтекаемых деталей. Однако первым делом в глаза сразу бросался цвет. Цвет апельсина. Эта краска — одна из конфетно-карамельных смесей Барриса — заставляет машину выглядеть так, как будто ее покрыли коркой чипсов в форме лепестков, изготовленных из какого-то полудрагоценного окостеневшего апельсина. Сверху еще шел полудюймовый слой прозрачного лака. На рубеже столетий проводились весьма вдумчивые и глубокомысленные исследования цвета и цветового символизма. В частности, теоретики заключили, что некоторые цвета тесно связаны с непокорностью индивидуума и его склонностью к бунту. Именно эти самые цвета обычно использует множество подростков: пурпурный, чувственно-желтый, а также различные оттенки лилового, фиолетового и всякой прочей подобной карамели.
Как следует наладив и отделав свой автомобиль, Ронни совершил триумфальную поездку домой. Он завоевал почетный приз на национальной выставке форсированных и самодельных машин в Индианаполисе, а затем с великой помпой въехал в городок Лафайет, что в штате Индиана, и прокатил по главной улице в своем апельсиннолепестковом «шевроле». Примерно так же Эзра Паунд вернулся назад в Хэмилтон, что в штате Нью-Йорк, со своей премией Боллингена, где сказал: «А вот и я, Хэмилтон, штат Нью-Йорк». Если верить рассказам Ронни и Барриса, возвращение домой стало настоящим триумфом — все подростки решили, что Ронни в конечном счете оказался прав, и он произвел там просто фурор. Хотя, честно говоря, в эти россказни про возвращение домой мне не особо верится. Я никак не могу действительно поверить, что Ронни произвел фурор своим апельсиннолепестковом «шевроле». Однако мне нравится строить гипотезы насчет того, какова была реакция его предков. На самом деле мне про них почти ничего не известно. Я знаю лишь то, что лично у меня застрял бы огромный комок в горле, когда я увидел бы, как Ронни подъезжает к входной двери родного дома в своем конфетнораскрашенном апельсиннолепестковом автомобиле, краснея и возбужденно привставая на сиденье, ибо стал триумфатором, чего никто никогда не ждал от хмурого и непослушного пацана. А тут, нате, выкусите, Ронни прикатывает домой аж из самой Калифорнии, да еще со своим Граалем.
Году этак примерно в 1957-м Баррис начал получать вести от детройтских автопроизводителей.
— В один прекрасный день, — рассказывает он, — я работал в мастерской — дело было в Линвуде, — и вдруг туда входит Чак Джордан из компании «Кадиллак». Он просто туда вошел и сказал, что он из компании «Кадиллак». Я сперва принял его за представителя местного агентства. Вообще-то мы сделали один «кадиллак» для Либерейса, где внутри были его песни — все ноты сделаны из черной и белой марокканской кожи, — и я подумал, что Чак Джордан хочет заказать еще что-то подобное. Однако он заявил, что прибыл из центра моделирования «кадиллаков» в Детройте и что их заинтересовали наши цвета. Чак — между прочим, я думаю, что он теперь сделал себе в «Кадиллаке» неплохую карьеру, — сказал, что он прочел пару-другую статей про наши цвета, так что я смешал для него несколько образцов. В свое время, используя шесть разных ингредиентов, я придумал полупрозрачную краску, и в ней имелась целая уйма блеска и глубины. Именно она их и заинтересовала. С этой краской ты вроде как смотришь сквозь прозрачную поверхность и видишь такой цвет, который чертовски блестит. Так или иначе, тогда мы впервые получили хоть некоторое представление о том, что они вообще знают, кто мы такие.
С тех самых пор Баррис совершил множество поездок в Детройт. Автомобильные компании, главным образом «Джи-Эм» и «Форд», выкачивают из него идеи на предмет того, чего хотят подростки. Еще Баррис сообщает им, что не так в их машинах — в основном указывает на то, что они недостаточно обтекаемые и сексуальные.
— Но, как Чак мне объяснил, им приходится разрабатывать такие машины, которые они смогут продать как канзасскому фермеру, так и клевому пацану из Голливуда.
По этой самой причине — ввиду сего неизбежного компромисса — конструкторы самодельных автомобилей даже и не мечтают работать в качестве дизайнеров в детройтских компаниях, хотя они все больше и больше общаются с их представителями. Иначе вышло бы примерно то же самое, как если бы кто-то вроде Рене Магритта стал числиться в платежной компании «Континентал Кэн», дабы воплощать великие идеи западного человека. Ясное дело, это очень старая история в искусстве — история гения, противостоящего организации. Однако создатели самодельных машин относятся к корпоративной бюрократии не совсем так, как традиционные художники, будь то Уильям Гроппер или Ларри Уильямс, если уж брать конкретные имена. Они вовсе не считают представителей бюрократии узколобыми Бэббитами, корыстными врагами культуры и т.д. и т.п. Создатели самодельных машин попросту думают о крупных компаниях как о части обширной массы под названием «Взрослая Америка», части, весьма склеротичной по причине элементарной старости, части, чьи правила и идеи тянут Молодежь вниз, подобно массивной, разросшейся опухоли. И Баррис, и Рот уже встречались с Молодыми Дизайнерами Детройта и считают их кем-то вроде монахов из какой-то другой страны. Эти Молодые Дизайнеры — всего лишь выпускники художественных училищ, которых Детройт загоняет в помещение с глиной, всякими разными инструментами и велит им начинать — приниматься вырезать модели, придумывать автомобили, генерировать новые идеи. Рот, например, вообще не может представить себе кого-либо с твердыми, обоснованными представлениями об автомобилях, кто не вышел из тинейджерской преисподней. И, может статься, он прав. Пока Молодые Дизайнеры сидят в светлой, просторной, оборудованной по всем правилам студии, разглаживая маленькие мондриановские твердые формочки, Баррис и Рот выполняют одну дионисийскую петлю за другой, порождая подлинные шедевры обтекаемого барочного модерна.
