— Кто же это сделал?
Маленький, черный как цыган мужчина, который в прошлую ночь приходил вместе с Марио, поднял на него глаза и неторопливо ответил:
— Да те парни, что сбежали от охраны. Их собирались отправить в Германию и держали на хуторе неподалеку от города. Ну вот, только они выбрались из хутора, как наткнулись на немецкий патруль, который в это время производил облаву в этом районе. Немцы, конечно, открыли стрельбу. Наши тоже начали стрелять. Еще на хуторе крестьяне снабдили их охотничьими ружьями и револьверами. На выстрелы подоспели крестьяне. Немцы оказались между двух огней, ну и, ясное дело, полегли все до единого.
Чернявый говорил спокойным, уверенным голосом. Казалось, его нисколько не волновало и не страшило то, что происходило в Неаполе, словно все это он уже давно предвидел. Марио, наоборот, был бледен, и руки его слегка дрожали.
— Томазо расстреляли. На Биржевой площади, — глухим голосом сообщил Марио.
— Знаю, мне уже сказали, — откликнулся чернявый. — Что с оружием?
— В надежном месте, — сдерживая улыбку, ответил Марио.
Оба перешептывались, сидя в дальнем углу подземелья старого монастыря, в то время как трое ребят, примостившихся поодаль, внимательно прислушивались к их беседе. Да, война с немцами в Неаполе разгоралась. Думая об этом, Марио испытывал то же чувство, которое охватило его, когда он начал распространять антивоенные листовки.
Еще тогда его не оставляло ощущение, что начатое им дело — не просто выполнение задания подпольной организации, но что оно только струйка в огромной грозной реке стихийного народного движения, которое родилось в кривых переулках, сырых подвалах и бедных хижинах окраин, зрело, наливалось силой под палящим солнцем этого города, — движения, о котором он знал, но которое теперь, в напряженные дни борьбы, познавал заново.
Даже в своем друге он уже не узнавал прежнего Сальваторе, который всего несколько месяцев назад способен был только выполнять приказы подпольного комитета и не решался сделать ни шага, не согласовав его предварительно во всех деталях с комитетом или не продумав основательно, не взвесив все «за» и «против», как это делает опытный шахматист в ответственной партии. Тот Сальваторе, которого Марио видел перед собой сейчас, был, как и прежде, хладнокровным, спокойным и непоколебимым и в то же время горел какой-то безудержной отвагой, которой никто из знавших его прежде даже не подозревал в нем.
А эти трое ребятишек, которые сидят сейчас с ним рядом, навострив уши? Разве похожи они на прежних оборванцев, равнодушных ко всему на свете и думавших лишь о том, как бы раздобыть кусок хлеба? Заглянуть хотя бы в сияющие и вместе с тем печальные глаза Перчинки. Разве не светится в них огонь революционной борьбы, которая, не ожидая лозунгов и указаний, хлынула прямо из оскорбленного мальчишеского сердца? А кроткое и нежное лицо маленького Чиро? Разве не стало оно мужественным и суровым, как у солдата во время атаки? А Винченцо, вечно задумчивый Винченцо? Разве трудно догадаться, что за этой задумчивостью кроются мысли о войне и мести?
Да, все, что Марио видел сейчас перед собой, было для него немного неожиданным. Но, может быть, это объяснялось тем, что ему никогда не приходилось вести революционную борьбу в недрах народа, что он просто не знал, что такое подлинная борьба масс? Ведь в течение многих лет он привык лишь к тайным действиям, к планомерной и терпеливой организационной работе заговорщика. Он привык чувствовать себя в меньшинстве, всегда стоял в стороне от того горячего, бурлящего потока, который захлестнул сейчас Неаполь.
Немецким оккупантам и местным фашистам лицо города все еще представляется безвольным и испуганным. На самом же деле он живет той же жизнью, что и они — маленькая горстка патриотов, укрывшаяся в сырых подземельях монастыря. Вооружившись, спрятав под соломой патронташи, они готовят сокрушительный удар по врагу, в то время как наверху, над их головами, немцы беспечно горланят песни и начищают до блеска свое оружие, и они, патриоты, должны сделать так, чтобы захватчики не успели обратить это оружие против народа.
Марио тряхнул головой, отгоняя прочь эти мысли. Нет, нет, сейчас не время рассуждать, сейчас надо действовать. В подземелье неслышно проскользнул калабриец, одетый в потрепанный штатский костюм.
— Ну, все в порядке, — проговорил он, тяжело переводя дыхание.
— Тебя никто не видел? — быстро спросил Марио.
— Здесь, на площади, ни души, — успокоил его солдат. — Оружие отправлено. В Вомеро стреляют.
— Знаю, — кивнул Марио.
Он задумался. Да, руководство борьбой необходимо взять целиком в свои руки. Нельзя допустить, чтобы она и дальше протекала так же, — стихийно, как сейчас. Немцы есть немцы. Это хорошо организованная и обученная армия, вполне способная подавить начавшуюся в городе партизанскую борьбу.
Сальваторе достал из кармана большую карту Неаполя и разложил ее на земле. Перчинка проворно зажег свечу. Все склонились над картой, за исключением Чиро, который отправился караулить у входа.
— Американцы уже близко, — начал Марио, — я слышал об этом от одного крестьянина из Сарно. Но он говорил, что они не войдут в город, пока немцы сами его не оставят. Они, кажется, решили бомбить все укрепления…
— Это они умеют! — угрюмо произнес Сальваторе. — Во время войны только этим и занимались. Весь город с землей сровняли, и только для того, чтобы разрушить несколько военных объектов! Нет уж, сами немцев прогоним, решительно добавил он.
Марио улыбнулся.
— Неплохо было бы. Но ты забываешь, что такое немцы, — заметил он.
— Нет, не забываю! — горячо возразил Сальваторе. — Но, пусть они будут хоть сто раз немцами, мы их все равно должны выгнать. Надо сказать этим американцам, что, если они боятся входить в город, пока тут немцы, мы и без них обойдемся.
Марио покачал головой.
— Нет, — ответил он, — для этого еще время не пришло. Не забывай, что в руках немцев все важнейшие стратегические пункты.
— Я утром сам видел, как в город въезжали танки, — вмешался Перчинка. Ох и много!.. Уйма!
— Вот видишь! — воскликнул Марио. — Они уже с фронта войска оттягивают. Ясно, что готовятся драться за город. А как мы сможем их выгнать, если у нас всего четыре автомата и ни на грош дисциплины!
— Уж не знаю как, а должны, — упрямо возразил Сальваторе, — это главное, что нам надо сделать. Чем же нам, по-твоему, еще заниматься? Упрашивать людей, чтобы они исподтишка вредили немцам и ждали, пока их освободят иностранцы? Пусть даже эти иностранцы наши друзья, все равно они чужеземцы. Нет, мы обязаны сказать людям: давайте действовать сами. И тогда все пойдут за нами, вот увидишь. Да знаешь ли ты, сколько в городе парней, которые прячутся от немцев и готовы хоть сейчас выйти на улицу с ружьями в руках, а у кого нет ружей — то и с ножами? Скажем всем людям открыто: «Давайте освобождать Неаполь сами!» — и не просто скажем, а первые подадим пример. Пойдем хотя бы против немецких танков. Нас не покинут, будь покоен!
«Все это чудесно, — подумал Марио, — и все-таки — чистейшее безумие».
— Ладно, — проговорил он, обращаясь к Сальваторе, — сейчас мы все равно ничего не решим. Сейчас главное — подумать о том, как усилить партизанскую борьбу.
— Это верно, — согласился Сальваторе. — Значит, что же нам нужно? Прежде всего оружие. Людей у нас хватает. Зайди в любой дом, за тобой каждый пойдет, дай только оружие.
— Но это еще не все, — продолжал Марио. — Следует разузнать, где находятся объекты первостепенной важности. Необходимо узнать, где укрепились немцы, где расположены их жизненно важные центры, радиостанции, батареи…
Сальваторе взглянул на ребят, которые, растянувшись на земле, прислушивались к разговору.
— А эти огольцы на что? — воскликнул он, обратившись к Перчинке, который сосредоточенно грыз ногти, и добавил: — Вот ты, например, Перчинка, скажи, смог бы ты собрать человек двадцать — тридцать ребят, обойти с ними город и разузнать, где окопались немцы? Я думаю, по одному человеку на квартал вполне хватит.
— Я могу это сделать! — воскликнул Винченцо, вскакивая на ноги. — Я знаю всех ребят в переулке. А Перчинку они не захотят слушаться.
Перчинка не обиделся. У него было совсем другое на уме.
— Дайте мне ружье, — сказал он, — я иду сражаться вместе с вами.
Но Марио и Сальваторе пропустили его слова мимо ушей. Разрезав карту города на множество прямоугольников, они вручили их Винченцо, который должен был раздать их своим приятелям, поручив каждому обследовать вверенный ему участок и отметить крестиками те места, где расположились немцы. Ребята должны были также рассказать обо всем, что им удастся заметить: чем занимаются немцы, есть ли у них укрепления, орудия, пулеметы, словом, решительно обо всем. Винченцо стремглав выскочил на улицу. Перчинка посмотрел ему вслед и пожал плечами. Нет, его время еще не пришло. Ведь сейчас у него не было даже оружия. Марио забрал у него пистолет, чтобы вооружить калабрийца.
