Как бы то ни было, они горели желанием открыть огонь и с нетерпением ожидали первого выстрела русских орудий. В предшествовавшие дни эти орудия открывали огонь по мостам точно в 7 ч., но в этот знаменательный день, как будто нарочно, они молчали. Выражения досады, употребляемые на японских батареях, превзошли бы по своей вульгарности язык, бывший в ходу у нашей армии во Фландрии (1799), если бы у японцев был достаточный запас ругательств. Минуты казались часами, и до 10 ч. утра ни одно русское орудие как бы не решалось нарушить господствовавшую тишину. Таким образом, становилось необходимым держать себя более смело и вызывающе.
Я считаю недопустимым, несмотря на официальные уверения, что две лодки, наполненные японскими саперами, выбрали как раз это время для промеров главного русла р. Ялу, плавая вверх и вниз по реке против Чукодаи. Припоминая традиционную дружбу между артиллеристами и саперами, я склонен скорее предположить, что несколько предприимчивых артиллеристов уговорили своих товарищей-саперов прибегнуть к этому способу, чтобы вызвать огонь противника. Трудно предположить, чтобы какая бы то ни было артиллерия удержалась от огня, видя два больших, нагруженных людьми понтона, спокойно плавающих на небольшом расстоянии от их орудий. Так и случилось в действительности; русские открыли артиллерийский огонь по этим понтонам, и немедленно же на них обрушилась вся масса огня семидесяти двух орудий и двадцати гаубиц японцев. Огонь русской скорострельной артиллерии только первые десять минут казался значительным и опасным нервно настроенному штабу армии и смотрящей на все происходившее издалека японской пехоте. Вслед за сим не только подавляющее превосходство в числе японских батарей и в весе выбрасываемого ими металла, но и вся совокупность тщательной подготовки не замедлили произвести свой разрушительный эффект. Японцы были невидимы и сравнительно неуязвимы, расположение же русских бросалось в глаза. В тридцать минут русские орудия принуждены были замолчать. В 11 ч. утра их свежая батарея выехала на позицию на холме к востоку от Макау (Makau) и открыла огонь, но две или три батареи гвардейской артиллерии, достигнувшие в это утро острова Киурито, в несколько минут заставили и их замолчать. Таким образом с блестящим и легким успехом окончилась столь тревожно ожидавшаяся артиллерийская дуэль, может быть, последняя в своем роде. Почему, почему русский генеральный штаб пренебрег примером буров, которые так недавно показывали всему миру, как нужно пользоваться артиллерией, уступающей в числе противнику?
Во время артиллерийского сражения 12-я дивизия заняла предназначенную ей позицию без всяких препятствий и принудила своим появлением русский батальон с четырьмя орудиями быстро отступить с Тигрового холма, чтобы не быть отрезанным от главных сил. Холм этот был занят гарнизоном из одного гвардейского батальона и другого батальона, занятого сооружением дороги через острова для артиллерии. Одновременно с оставлением русскими Тигрового холма, т. е. в полдень, японцы начали сооружение мостов как через главное русло реки, так и через второстепенный ее проток внизу у Тигрового холма. Все эти мосты были закончены вскоре после наступления темноты. В течение дня должны были быть сделаны приспособления для переправы артиллерии 12-й дивизии через главное русло реки с целью поддержать ее огнем атаку пехоты. Энергичная поддержка эта достигалась таким образом гораздо удобнее, чем если бы артиллерия оставалась на своих прежних позициях. Ширина реки в намеченном месте составляла 500 ярдов, и так как сооружение моста было затруднительно, то было решено переправить орудия в течение ночи на плотах. Эта переправа ночью была так затруднительна, что к рассвету 1 мая только три батареи с батальоном прикрытия оказались на другом берегу. Они и окопались у деревни Чукодаи. А в это время все три пехотные дивизии достигли предназначенных им позиций. Эти позиции наглядно обозначены на плане вместе с артиллерией различных дивизий. Распределение частей по фронту, его протяжение, глубина боевого порядка, дивизионные и армейские резервы, одним словом, весь боевой порядок представлял собой точную копию германского корпуса, атакующего обозначенного противника. В 7 ч. утра пехота начала свое наступление, не замечая и признака противника, ибо ни с Сурибачиямы (Suribachiyama)[13], ни с холма севернее его не было сделано ни одного выстрела. Внушительность русских позиций еще более усиливалась полным молчанием. Один японский офицер, рассказывавший мне об этом наступлении, выразился так:
— «Если огонь противника очень силен, то это неприятно; если же он совершенно не стреляет, это ужасно».
Начальник штаба Первой армии выразился так:
— «Никто не знал, служило ли молчание русских средством заставить нас подойти ближе или же они уже начали отступать, но большинство держалось первого мнения».
Далее он прибавил:
— «Молчание было крайне мучительно».
Наконец шесть орудий русской батареи появились у Макау и послали несколько снарядов. Тогда вся масса атаковавших войск вздохнула свободно и зашагала вперед с большим оживлением. Гвардейская артиллерия набросилась на русскую батарею, как кот на мышь, и в две или три минуты заставила ее замолчать. Тогда русские попытались увести орудия, но были совершенно уничтожены огнем. В передок головного орудия попал необыкновенно удачно осколок шрапнели, и благодаря этому вся батарея принуждена была задержаться под огнем в то время, когда она спускалась по такой узкой тропинке, что остальные орудия не могли даже объехать поврежденный передок. Достаточно было около восьми минут, чтобы совершенно привести в негодность всю батарею.
Русская пехота вступила в бой, стреляя залпами, только тогда, когда японцы достигли р. Айхо. Реку переполнили тела убитых и раненых. Обороняющимся было точно известно расстояние, которое не превышало 300–800 ярдов. В действительности, однако, японцы не понесли очень тяжелых потерь. Русский солдат — самый плохой стрелок по сравнению со стрелками других больших армий Европы. Это я понял в то время, когда был начальником стрелковой школы. Русский солдат выпускает небольшое количество пуль во время практической стрельбы, и то большей частью залпами. Залп — это полное отрицание меткой стрельбы, так как он не допускает индивидуального прицеливания, потому что стрелок никогда не знает и не может знать, попала ли его пуля в цель или он промахнулся. Кроме того, система залпов несовместима со стремлением дойти до крайнего напряжения огня, достигаемого ныне магазинными ружьями, так как каждый стрелок должен ждать, пока его слабейший товарищ изготовится к выстрелу. Даже и тогда стрелок не может произвести выстрела, а должен ждать, пока, по мнению его начальника, все точно прицелятся, что никогда не бывает одновременно. Залп — это не только отрицание меткости огня, но и индивидуальности в самых широких размерах. Случайно он может быть употребляем при необходимости убедиться в сохранении дисциплины в поколебленных нравственно войсках. Кроме того, залпами можно стрелять весьма осмотрительно с больших дистанций по большим целям, неподвижным или медленно двигающимся, наконец, при атаке и обороне ночью. Употребление же залпов в обыкновенных случаях должно скорее быть отнесено в область давно прошедшей истории…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
