меня глянули воспаленные карие глаза.
– Кто ты? А-а… небесная дева, присланная Матерью Богиней забрать меня? Я почти готов.
– Пить хочешь? У тебя даже голос осипший, вот же вода… открывай рот и пей, пока все не вытекло. Я тебе говорю!
– Скоро я буду пить молоко небесной коровы…
– Ну, и дурак! Стоило снимать лифчик из-за такого помешанного! Вот мокрая тряпка, давай скорее, пока никто не пришел… пей, как уж получится, потом принесу еще.
Я встала на цыпочки и ткнула свое влажное бельецо прямо в лицо бородатому типу. Наконец до него дошло и он жадно присосался к моему смятому белью. Да уж… более благодарного фетишиста, наверно, не бывало в природе!
Я сбегала к бассейну еще несколько раз, пока бедняга не сказал, что ему довольно. Напоследок я немного обтерла осунувшееся лицо. Кажется, человеку полегчало.
– За что тебя сюда привязали?
– Я свернул шею надсмотрщику, – прохрипел раб.
– Ого! И это непременно нужно было сделать?
– Он ударил меня плетью просто так! Я не сдержался…
– Ты гладиатор?
– Мое имя Дакос. Ты должна слышать обо мне. Я никогда не проигрываю!
Хм… Дакос… что-то знакомое… не о нем ли говорил Клодий…
– Ты же должен участвовать в поединках на следующей неделе. Странно, что такого прославленного бойца и фаворита игр держат в цепях. Еще пара дней и ты форму потеряешь.
– Гулла того и добивается, ему не по душе мои победы и мой нрав, он хочет меня извести, а ведь я приношу ему огромный доход.
– А Гулла у нас кто?
– Ланиста, что руководит школой гладиаторов Публия… Хвала Матери Богине, консул недавно издох как обожравшийся боров, захлебнулся в нашей крови.
– А-а-а… да, да, я теперь точно вспомнила, ты фракиец, ты из Дакии, верно? Это на территории нынешней Румынии или Болгарии? Может, наши предки имеют схожие корни, я не очень-то разбираюсь в столь древней истории – скифы, даки, славяне… мы тесно общались когда-то… ну, неважно… надеюсь, только, что ты не древний хазарин, вот те делали набеги на Русь… хм…
– Странно говоришь. И не похожа на рабыню… кто ты?
– Я тут в гостях… мимоходом… но я свободная женщина, мое имя – Наталия, я русская, если честно. Про племена русов что-нибудь слышал? Про полян, древлян, кривичей и тиверцев. Ну, хотя бы о белых хорватах?
– Нет… а где они жили?
Я молчала, опустив глаза, и он ничего больше не спрашивал. Кажется, мы поняли друг друга. Мне стало грустно. И даже что-то заныло в груди. Я тут песчинка, пылинка, заброшенный ветром времени листочек. Здесь даже про предков моих – земляков ничего не слыхали. Что сейчас на месте моей страны – поле, заросшее травой да седые камни, щедро омытые дождями.
Я не знала, что ответить Дакосу. Река Рось, река Дунай, Буг, могучий Итиль… знал ли он эти названия, скорее всего – нет.
– Ты хотя бы свободна. Принеси мне еще воды… прошу тебя… Стой, осторожно!
Я повернулась, чтобы отойти к ручью, но на пути у меня вырос лысый громила с длиннющим хлыстом в руках.
– Чего ты тут делаешь? Кто ты такая? – его маленькие, припухшие глазки смотрели на меня в упор.
Я растерялась от неожиданности, а потом сообразила, что это скорее всего рядовой надсмотрщик. Получается, тоже слуга, наемный рабочий Оливии. С ним стоит вести себя нагло и дерзко.
– К твоему сведению, я – лучшая подруга Оливии Котта, твоей почтенной госпожи.
Я сузила глаза и вкрадчиво добавила:
– Близкая и любимая подруга. Ясно тебе? И мне вздумалось здесь гулять, пока Оливия отдыхает.
Лысый склонил бритую голову в легком поклоне.
– Я только хотел сказать, что этот раб очень опасен и жесток. К нему не следует подходить близко. Он наказан за свои поступки.
– Понятно! Непременно расскажу Оливии, что вы мучаете ее лучшего гладиатора.
– Госпожа не увлекается боями, она поручила всех бойцов заботам Гуллы, – слабо оправдывался надсмотрщик.
– Если я попрошу, Оливия подарит мне этого человека, у нее таких много… ну, может, не совсем таких, но… Я хочу, чтобы Дакоса освободили и привели в порядок! Желаю видеть его вымытым и получше одетым. Снимите его со столба и хорошенько подготовьте. Вечером пришлю за ним. Вам все ясно?
Надсмотрщик вытаращил на меня глаза и почему-то приоткрыл рот. Я была очень убедительна, особенно с мокрой тряпкой в руках. Я отчаянно блефовала, помахивая своим бюстгальтером, как флагом. Но мне очень хотелось помочь Дакосу… все-таки он фракиец, житель Балкан, может, племя его проживало на берегу Черного моря.
– И чего мы стоим, чего ждем? Живо отцепляйте дяденьку от столба, а я пойду договариваться с подругой.
Сказать честно, на этих словах весь мой боевой запал иссяк. Я понятия не имела, как попросить Оливию, чтобы ее служащие не наказывали рабов. На душе у меня становилось все беспросветней, воистину, сказки кончились. Одна надежда, что Клодий подружится с вдовой матроной и она займет ему денег на выплату долгов, иначе на улице можно оказаться.
Ничего, пусть поэт бросает свои заунывные вирши и отрабатывает натурой, пока Оливия к нему расположена. «Сердце красавицы склонно к измене и перемене…».
Вот-вот, надолго ли мой отверженный дядюшка поселился в «будуаре императрицы», а характер у нее еще тот, лучше с ней дружить, потому что может прихлопнуть как козявку. У нее все есть – деньги, положение, влияние, даже заслуги перед Римом ее мужа.
А мы с Клодием кто? О том и речь…
* * *
До обеда консул успел побывать в Сенате, провел инспекцию новой казармы, строящейся на Виминальском холме и даже кое-кому устроил разнос.
Но мысли о голубоглазой милой северянке не покидали. Гай Марий вдруг вспомнил, что так и не отдал ей злополучном денарий в уплату за вчерашний спектакль, и тут смазливый раб-гречонок явился с приглашением от Оливии. Выходит, Клодий и Наталия сейчас на вилле Котта.
О гнев Богов! О чем она только думала, когда поехала в это гнездо разврата!
Перед глазами консула снова встало нежное, печальное личико Наталии, хотелось ее успокоить, защитить, приласкать…
И еще она во всеуслышание заявила, что не примет ничьей помощи, не станет содержанкой ленивых обжор и надушенных горлопанов. Но что если возьмет назад свое слово? А ведь речь шла еще и о нем, о самом Гае Марие Тевтобургском. Девушка при всех поклялась, что ей не нужен никакой мужчина кроме него. Чудачка! Сдержит ли свою клятву перед соблазнами богатого города? Не станет ли он, консул – посмешищем в глазах Рима?
Еще
