тобой ночь были некрасивы?
– Ни одна не сравнится с тобой. И потому я сейчас у твоих ног.
Он снова смеялся. Шутил, грустно улыбаясь мне. Воин-раб, обреченный окончить свои дни на кровавой сцене.
Мне стало жаль его и стыдно за себя.
– Поверь, я не собираюсь тебя просить или заставлять. Мне ничего от тебя не надо. Я вообще хотела спокойно уснуть, но ко мне пристали с массажами. Но в Риме такие нравы, да и не только в Риме, конечно. Сытая, беззаботная жизнь здорово развращает. Я вот пока держусь… И до беззаботной жизни мне, как до Гелиоса пешком.
– Ты говоришь забавно, Наталия. Словно дитя…
Надо же, он запомнил мое имя. Его темные, глубоко посаженные глаза смотрели испытующе и серьезно. Я натянула покрывала до пояса, пряча голые ноги. На мне не было белья, я все отдала в стирку рабыням Оливии и сейчас отдыхала в тонкой льняной рубашке до колен.
Под пристальным взглядом «варвара» я чувствовала себя почти обнаженной. Его мужская суть заставляла терять голову не хуже ароматов индийских порошков. Он точно колдун! С этим надо было что-то делать и как можно скорее. Прибегнем к испытанному способу – к моей болтовне.
– Дакос, расскажи, пожалуйста, про свою родину. У тебя была семья, дети? На вас напали римляне и забрали всех в плен?
Лицо воина словно окаменело. Губы сжались в твердую линию, глаза сузились и даже нос будто заострился, как у ястреба. До меня запоздала дошла суть вопроса – какая бестактность!
Он качнулся вперед и процедил сквозь стиснутые зубы:
– О своем прошлом я говорить не хочу. Значит, так порешили Боги. Но придет и мое время… Рим заплатит сполна за унижение!
Я отшатнулась, мне вдруг почудилось, что на стене промелькнула тень хищного зверя с оскаленной пастью. Дакос угадал мои чувства и поспешил заверить в своих добрых намерениях:
– Не бойся… Тебе я никогда не причиню вреда, да ты ведь не римлянка. Сегодня я умирал от жажды, а ты меня напоила. Я видел, откуда ты взяла эту тряпку, что подносила к моим губам. Повязка прежде была на твоей груди, она пахла тобой. Я до сих пор помню твой запах. Теперь я не забуду его никогда.
Это была, конечно, полная чушь, что он там мог унюхать и почувствовать, но его слова волновали и льстили. Я – женщина… Я просто маленькая, слабая женщина. А он – большой и сильный мужчина. «И если надо причину, то вот вам причина…»
Дакос поднялся во весь свой огромный рост, а потом встал перед ложем на колени. Он откинул покрывало с моих ног и, взяв мои ступни в свои крупные грубые ладони, начал покрывать поцелуями каждый пальчик, каждый сантиметр кожи. У меня участилось дыхание, разумом я понимала, что нельзя ему такое позволять, но это было так приятно, так необычно. Никто не целовал мои ножки с таким благоговением и желанием, как этот дикий мужчина. Неловко признаться, что я медлила с возмущением.
А его настойчивые губы поднимались все выше по моим щиколоткам и уже достигли колен, я сходила с ума, дрожа от предвкушения, он невероятно распалил меня, что скрывать. Но когда Дакос перебрался на постель и попытался шире развести мои бедра, я испугалась.
– Нне-ет – нет, не надо так… перестань!
– Не бойся, – успокаивал он, – я буду только целовать и ласкать тебя, если ты не захочешь всего остального, я здесь для твоего удовольствия и сделаю все, чтобы ты была рада…
Он языком прошелся внутри моего обнаженного бедра, задирая рубашку. А потом потерся носом о коротенькие завитки волос у меня там… Обычно я полностью убирала лишнюю растительность на теле, но за эти две недели в Риме у меня не было такой возможности, да и необходимых для этого средств.
К тому же я не собиралась демонстрировать каким-то местным кавалерам свои интимные местечки. И вот сейчас едва знакомый чужой мужчина касался языком и губами святая святых моего тела. И я принимаю это как должное – наверно, сошла с ума.
Вскоре его прикосновения стали более жадными и даже агрессивными, куда делась прежняя осторожность и нежность. Руки, что поддерживали мои разведенные бедра сжались, причиняя некоторую боль, а из горла Дакоса вырвалось сдавленное рычание. Я понемногу трезвела… и когда внутрь моей влажной дырочки скользнули его сильные пальцы, окончательно пришла в себя.
– Все! Прекрати это, я больше не хочу.
– Ты уже готова… ты вся течешь для меня… позволь мне продолжать, богиня…
Я попыталась отодвинуться от него, освободиться из железных тисков его рук и опустить подол рубашки. Дакос смотрел на меня голодными, пьяными глазами, а потом медленно поднес ладонь к своим губам и облизал пальцы, которые только что были во мне.
– Уходи! – срывающимся голосом прошептала я, пытаясь восстановить дыхание.
– Что я сделал не так? Скажи, что тебе не понравилось? Научи меня доставлять тебе удовольствие. Если бы я не захотел, то даже не прикоснулся к женщине и никто бы меня не заставил ее ласкать – я хотел дать тебе радость, а ты отказалась… почему? Я же ничего не просил для себя. Но посмотри, что ты сделала со мной.
О! Только не это… Я едва успела отвести глаза и успела кое-что заметить. У него было весьма внушительное мужское достоинство, которое он с гордостью сейчас и продемонстрировал. Видимо, надеялся впечатлить. Похоже, римские «матрешки» падали ниц при одном виде столь объемного вздыбленного фаллоса, а мне, признаться, стало жутковато.
Я только чуть-чуть представила, как эта дубинка окажется во мне… О Боги! Нет, нет, он слишком большой и вообще… мне нужен другой мужчина и я даже знаю, кто именно. А всякие там распущенные гладиаторы-фракийцы – мимо, мимо… Хотя, теперь легко поверить, что Дакос владеет своим языком не хуже, чем своим гладиусом на кровавой арене.
– Ты все делаешь прекрасно! И даришь удовольствие и сражаешься, но скажу честно – я люблю одного мужчину и не могу принимать откровенные ласки от кого-то другого.
"Молодец, Наташка, хорошо оправдалась. И гордость его пощадила и себя вознесла на недосягаемую высоту. Мужчины должны уважать верных девушек. Наверное, так… Не могла же я просто сказать, что струсила его мощных параметров и поостереглась заниматься интимным делом без должной защиты от всяких нежелательных последствий."
Если меня как следует раздразнить, то одних его умелых пальцев оказалось бы недостаточно, и уж с размером бы я как-нибудь разобралась… не спеша.
– Дакос, тебе лучше уйти.
– Тот, другой – римлянин? –
