— Поэтому я должен сделать все, чтобы власть перешла к Налмаку. Он рассудителен и умеет сострадать. Он удержит племя от роковых решений.
— Но при чем здесь я? — повторил Кар, боясь услышать ответ.
— Кроме слов, которые забываются, у меня один способ утвердить его как вождя. Отдать ему Аррэтан. И ты не должен вставать между ними.
— Зачем? — это получилось хриплым вскриком. Горло будто заполнил дым. — Зачем ты так? Разве я когда-то… Хоть словом…
— Словом — нет. Твои взгляды красноречивей слов. Их вижу я. Видит Аррэтан. Ты так увлекся своим страданием, что забыл дорогу в мой дом. А думал ли ты, что заставляешь страдать ее?
От стыда впору было залезть в очаг. Кар не нашел, что сказать, да вождь и не ждал ответа.
— Она знает свой долг перед племенем, — продолжил он. — Как знаю я, и знает Налмак. И как должен знать ты. Но если ты не будешь владеть собой, она откажет Налмаку. И тогда я должен буду принудить ее… Или на руках твоих и моих будет вся кровь, что прольет Чанрет.
Откажет Налмаку! Откажет… Сквозь громкие удары сердца Кар произнес:
— Но разве она вещь, чтобы так ей распоряжаться? Разве ее желания ничего не стоят? Дингхор! Ведь Налмак и без того твой наследник!
Упасть на колени? Умолять, пока Дингхор не дрогнет? Но взгляд вождя пригвоздил Кара к месту.
— Моим наследником был Ранатор. Дед Налмака был младшим братом моего отца, бабка Чанрета — старшей сестрой. Их права равны. Но, если Налмак возьмет в жены мою дочь, их сын будет моим прямым наследником, а род наш старше императорского. Этого вместе с моим словом хватит, чтобы угомонить недовольных. Если только ты не помешаешь ей.
— Ты просишь меня держаться подальше, — горько сказал Кар. — Но я и так избегаю ее! Не ищу встреч, не говорю… что готов сто раз на дню ради нее умереть. К чему этот разговор?
— К тому, что ты раскаляешься день ото дня. Ты не выдержишь, если не принесешь эту жертву по доброй воле. Как приношу я. И Аррэтан.
— Жертву? Дингхор…
— Да, мальчик. Будь Ранатор жив, я с радостью назвал бы тебя сыном, а моя дочь — мужем. Но сейчас мы не властны поступать, как хотим.
Кар долго сидел, привыкая к новой тяжести в душе. Мир снова оказался не таков, как он думал. Неужели так будет всегда?
— Ты открыл передо мной двери рая, — сказал он, наконец. — И запретил в них входить.
— Да, — просто ответил Дингхор.
— Я сделаю, как ты велишь. Даже если для этого мне придется уйти из племени.
— Нет, Карий. Твое место здесь. Ни я, ни Аррэтан не простим себе, если ты уйдешь.
— Другими словами, я должен сам вырвать себе сердце, при этом остаться живым, да еще сделать вид, что мне нравится?
— Вижу, теперь ты меня понял, — усмехнулся вождь.
Светлый Бог, к которому обращались в молитвах равно аггары и жители Империи, решил наконец подарить народу еретиков немного мира. Весна перетекла в лето, а вести, что доходили кружным путем, оставались добрыми: герцогиня Тосская проводит время в увеселениях, меняя любовников чаще, чем наряды; император Эриан женился, и супруга его в тягости, так что мысли императора, да и всех подданных, коли на то пошло, заняты скорее дворцовой спальней, чем далекими восточными землями. Поговаривают, Верховный жрец недоволен, призывает императора раз и навсегда очистить Империю от скверны; император же покамест отделывается шутками — мол, мыслимо ли оторвать мужчину от молодой жены до рождения первенца? Жрецу император при всех оказывает величайшее почтение, называет отцом и опорой Империи, и что в совете, что на приемах, Верховный жрец подает голос едва ли не прежде самого императора.
Кар слушал и презрительно усмехался, но в душе росла горечь. Хорошо, что вечно гонимым аггарам дана передышка. Но долго ли длиться покою, если Эриан под пятой жреца? И, коль скоро императрица к весне разрешится наследником, на радостях не отправит ли названный брат войска, снова, в который раз, собрать кровавую дань с непокорных? Тогда — что?
Века преследований научили аггаров осторожности, многие разделяли опасения Кара. Другие же, устав от постоянной борьбы, просто радовались. Сегодняшнему дню, лету, щедрому дождем и солнцем, тучным пастбищам, зревшему на полях хлебу. Миру. Кар понимал их. Такова человеческая душа, не может вечно жить в страхе. Устает, ищет утешения и простой жизни. Чанрет судил строже.
— Как бараны покорные, — с отвращением говорил он. — Жуют траву и не видят, что на них уже точат нож.
— Может, и вправду оставят в покое? — сам себе не веря, спрашивал Кар. — Что за радость убивать невинных?
Чанрет косо взглядывал из-под светлых бровей.
— Заступаешься? Сам-то много хорошего видел от своего императора?
«Видел», — хотел ответить Кар, но слова застревали в горле. Что говорить, коль цена доброты и ласки — позорная казнь или бегство, тьма за спиной и кинжал у детской груди? Нет. Империя — враг, враг жестокий и безжалостный. И прав Чанрет, с врагом разговаривают мечом или стрелой. Но и Дингхор прав, что не хочет допускать кровопролития. Оба знают свою правоту, и только Кар — как былинка на ветру, мечется, раздираемый дружбой, преданностью вождю, любовью к Аррэтан…
Держа слово, Кар почти не видел девушку. Встречаясь изредка, за работой или у вечернего костра, оба смотрели в сторону. Свадьба все откладывалась. Кар не знал, почему, и страдал оттого еще сильней. Порой казалось — скорей бы, нет хуже напрасной надежды. В такие минуты он готов был идти к Налмаку, требовать, чтобы тот взял ее, не тянул, раз уж так надо. Но время шло, и Кар снова, против воли, принимался мечтать, и тогда грядущая свадьба казалась ему грядущей казнью.
У Дингхора между тем были свои заботы. Чанрет не терял времени. Скоро в каждом доме, у каждого очага велись жаркие споры, и все больше народу склонялось на сторону Чанрета. Часто, как спадет дневная жара, у края селения спешивались небольшие отряды. Гости скрывались в доме Чанрета, за ними опускался полог. Нередко Чанрет звал и Кара, и тот, хоть и сознавал двусмысленность своей роли, не мог отказать. «Я знаю, что Дингхор будет тебя расспрашивать, — говорил Чанрет. — Ну и что? Говори все, как есть. Нам скрывать нечего». И Кар приходил. Жена Чанрета, невысокая, похожая на испуганную девочку, обносила гостей аром — кислым хмельным напитком. У Кара сжималось сердце от жалости и непонятной вины. За четыре года у Злых Земель женщина потеряла двух младенцев.
Разговоры часто затягивались до утра. Все те же — кровь убитых зовет к отмщению, аггарам пришло время забыть распри, только вместе они одолеют Империю, положат конец власти жрецов…
Кар молча слушал. А потом, неохотно пересказывая Дингхору ночные речи, всеми силами старался не показать, что все больше верит им. Но разве обманешь того, кто читает в душах, как иные в книгах? Дингхор мрачнел, а Кар, виноватый и несчастный, замечал, как все сильнее дрожат руки вождя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
