Задние ряды в едином порыве поднялись. Раздались аплодисменты, переросшие в овацию.
— Просим! Просим!
Чего просят, я был не в состоянии понять. Только вежливый жест ученого секретаря разъяснил ситуацию: меня приглашали занять место на трибуне.
Я нерешительно двинулся в направлении докладчика, который от неожиданности происшедшего словно бы проглотил язык, к тому же напрочь потерял способность двигаться. Но вот я сам подошел к нему, и что же вижу? К моему изумлению, докладчиком и в самом деле оказался мой одноклассник по киевской гимназии. Тюря… Тюря… Какая же у него была фамилия? Знакомую личность не могла скрыть даже крашенная перекисью кудлатая борода — продукт поклонения моде середины девятнадцатого века. «Вот ведь свезло!» — чуть было не воскликнул я, но что-то во взгляде одноклассника заставило удержаться от объятий. И еще подозрение возникло. Выходит, и его переместили во времени на несколько десятков лет? В прежние-то годы зарабатывал на жизнь в бульварной газетенке, а теперь вот на передний край науки перекинули. Судя по всему, неплохо здесь устроился.
Я сдержанно произнес:
— Ну, здравствуй, Тюря!
— Убедительно прошу вас не морочить голову, — был его ответ. — Вы, собственно, кто такой?
— Ну как же, Тюря! Неужели ты меня не помнишь? — Честно скажу, я был огорчен столь скверным состоянием его ума. — Это же ты, сидя рядом на передней парте, то и дело меня в задницу щипал. А когда училка реагировала на крик, объяснял ей, что это я с младенчества такой неизлечимый неврастеник.
Дальше было вот что. Докладчик густо покраснел и спрятал за спиною руки. Надо полагать, подальше от греха. Понятное дело, что я поруганный свой зад не собирался предъявлять, да это наверняка оказалось бы излишним. Потому что задние ряды и без того просто уже корчились от смеха. А уважаемый докладчик, сбежав с трибуны, ринулся к дверям, теряя с каждым шагом крашеные волосы из бороды и свой авторитет среди научного сообщества.
Ну вот и нет его, исчез в дверях. Мир твоему словесному праху, неусыпный труженик и организатор литературного процесса! История твоих стенаний не забудет! А знатные бородачи там, на стене, твое отсутствие как-нибудь перенесут.
Ко всему этому надо бы добавить, что положительного отзыва на роман я не получил. Говорят, рукопись где-то затерялась. Нет! Еще раз пережить скитания по редакциям, пьянку с рецензентом, опять выслушивать суждения литературных бонз… Нет, это без меня. Увольте, граждане, увольте!
Осталась последняя надежда — обратиться к олигарху.
16
Как я попал к олигарху на прием, пусть остается тайной за семью печатями. А то ведь не позавидуешь ему — от просителей да прожектеров еле успевает отбиваться. Скажу только — помогло то, что оба с Украины, и он, и я. Он, конечно, тут уже не первый год, но душа к родным местам не охладела, есть все-таки что-то общее у провинциалов, решивших покорить Москву. Не стану рассказывать и о том, как раздевали догола — в поисках кинжала или микрофона обшарили каждый миллиметр тела, от лодыжек до завитка волос на моем затылке. Слава богу, что догадался накануне принять душ! Да что уж говорить — теперь опять тащиться в баню. В общем, после унизительных процедур и заполнения анкеты взяли подписку о неразглашении — как без этого? — и провели в рабочий кабинет.
Если в обыкновенных людях привлекают нередко глаза, иногда нос, на худой конец, оттопыренные уши, то этот гражданин имел, без сомнения, незаурядную верхнюю губу. Мало того что верхняя губа была впечатляющих размеров и довольно изысканных форм, она весьма удобно, по-домашнему расположилась поверх нижней, время от времени чуть уточняя позицию, дабы приладиться надежнее, и вместе с тем демонстрируя привычное состояние блаженства и уверенности в перспективе своего хозяина. Мне почему-то показалось, что вот-вот, следуя доселе не разгаданной закономерности, из-под нее выскользнет косточка какого-нибудь диковинного плода, элегантные пальчики бережно отринут ее на тщательно подготовленную почву, пройдет мгновение — а что такое мгновение по сравнению с вечностью, как не целая жизнь, — и косточка даст урожай. И можно будет снова вкушать. Вкушать и наслаждаться.
Впрочем, решающей приметой в его внешнем облике была вовсе не какая-то часть лица. И конечно, не тщательно ухоженное, подогнанное под общепринятые образцы солидности и нужных габаритов тело. И даже не румянец, нежный в периоды умиротворения и душевной благодати, но, несомненно, варено-свекольного происхождения за минуту-другую до того, как следовало бы идти на таран. Все это оставалось не более чем предварительным наброском личности, весьма далеким от анализа истинных ее достоинств. Но что там находилось у него внутри, какие страсти бушевали, какие грандиозные проекты прорабатывались, об этом не берусь судить. Просто потому, что прежде надо бы поближе познакомиться, как-то расшевелить его, заставить проявить душевные качества, тщательно скрываемые от своих сограждан. Ох, непростая это задача — понять, как заурядный фарцовщик стал денежным мешком.
Впрочем, особо напрягаться для установления контакта не пришлось, поскольку был у меня в заначке один вопрос, который просто обязан был задеть олигарха за живое.
С этого я и начал. Спрашиваю, даже не успев присесть, от самого порога:
— Как же так? То есть кто же вместо валюты подложил рубли?
— Какие еще рубли? — Вижу, что олигарх хоть и не врубается, но уже слегка задет моим вопросом.
— Да вот ведь, на съезде нашей партии. Илья Борисыч готов был со стыда сгореть, лишь бы не смотреть в глаза униженным и оскорбленным.
— Кому это? — Олигарх уже смущен.
— Будто не знаете?
— Кого?
— Ксению Тимофевну и Петра Иваныча. Даму, кстати, до невероятной степени унизили, то есть растерзали почти что догола.
— Ужас-то какой!
Вижу, что еще чуть-чуть и будет нужный результат. Я продолжаю:
— Мало того, некто весом в полтораста килограммов, получив рубли, от расстройства придавил собой десятый ряд партера.
— Да в чем дело-то? — Он уже почти кричит.
— А в том, что обещали твердую валюту, а на поверку привезли рубли.
— Ничего не знаю, — облегченно вытирает пот. — Сам доллары в коробку из-под соковыжималки положил. Ну не будете же вы требовать, чтобы я еще и вез, и раздавал? У олигархов так не принято.
— В столь важном деле можно было бы и поступиться принципом.
— Да кто же знал?
— А надо было знать!
— Ой! Только не давите! Все это ерунда. Ксению эту вашу приоденем, а придавленным заплатим за ущерб. Так что ничего особенного не случилось.
— Как это не случилось? — картинно возмущаюсь. — Обиженные грозят обратиться в суд.
— Ну, это и вовсе не проблема, — улыбается.
— Мало того, переметнулись к нашим конкурентам, — продолжаю.
— Это к Гришке, что ли? Да у него не партия, а форменный дурдом. Набрал бродяг где-то подзаборных и с ними нянчится…
— А имидж? Вас не волнует, как люди будут говорить о партии?
— Имидж мы подправим. У меня свой телеканал, газеты, радио. И нечего бояться — после ухода нескольких придурков партия только крепче станет. Крепче и благонадежнее!
Ничто его не проймет. Смотрю, улыбка во весь рот, вот потянулся, закинул руки за голову и говорит:
— Кстати, я вижу, вы и в политике, и в людях разбираетесь. А не хотите поработать на меня политтехнологом?
— Зачем это? — К такому предложению совершенно не готов.
— Как это зачем? За бабки… Нет, нет, не за деревянные.
— А не могли бы пояснить, что за технология?
— Ну как же, это просто! — Поглядел на меня эдак снисходительно и говорит: — Речь, в сущности, идет о том, чтобы общественное мнение скорректировать, как говорят, направить в нужное нам русло. Что я имею в виду? Ну, скажем, организовать акции протеста или наоборот — всенародную поддержку. Для этого используются не только газеты или телевидение. Нужно поработать и с начальниками на местах. Следует привлечь на свою сторону журналистов из газет другого направления, кое-кого из социологов… Есть и более тонкие методы. Ну вот хотя бы — я спонсирую премию по литературе. А как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. — Вот хитро щурит глазки, усмехнулся. — Понятно, что премию получит нужный человек. Но дело, конечно, не только в материальной, что называется, поддержке, а в том, чтобы поднять его авторитет, добиться, чтобы его слушали разинув рот, верили всему, что он ни скажет. Вы же понимаете, сам я не могу этим заниматься. Да и не специалист я в деле одурачивания. Ну так как?
Вижу, улыбается, а мне что-то не по себе от его слов. Конечно, премия — это престижно и приятно, но вот благодаря кому, чему? Быть награжденным наравне с каким-то бездарем, который обслуживает олигарха?
