Катя развернулась и стала молча спускаться по лестнице. Анжелика досадливо скрипнула зубами и бросила ей вслед:
— Я подумаю!
Рыжая обернулась и обронила:
— Только не очень долго!
* * *
Черное и белое, как сливки и кофе, как мел и уголь, как день и ночь. Они были такими разными, но в то же время как будто одним целым.
Он иногда дотрагивался до ее пальцев и в смятении опускал ресницы. А в уголках ее губ от этих случайных прикосновений рождалась смущенная улыбка.
Они собирали Любовь. Перед ними лежали пазлы и незавершенное полотно. Неподалеку валялась белая коробка, а на ней черными буквами было написано: «Собери Любовь». Ни картинок, ни подсказок — лишь два слова и десять тысяч элементов, которые должны составить картину.
Катя сидела в гостиной на кресле, прижав к себе колени, и смотрела на Йоро с Кирой.
Головы их едва не соприкасались, так близко друг к другу сидели мальчик с девочкой. Они разговаривали очень тихо, словно боялись помешать, или потому что хотели отгородиться от всего мира и быть наедине.
Странный набор пазлов Йоро нашел в своей бывшей клетке, возле завершенной картины, которую он собирал еще будучи пленником. Это был прощальный подарок Лайонела.
При мысли, что тот оставил Йоро о себе напоминание, хотел сказать ему что-то важное, а ей лишь бросил слова: «Береги себя, будь сильной», Катя чувствовала острую, пронизывающую насквозь обиду. Никому в целом свете не нужны были его слова больше, чем ей. Но именно для нее он поскупился.
Она жила среди огромного множества вещей — его вещей, но ни одна из них не роднила ее с Лайонелом. Даже подарки он преподносил как что-то совсем обыденное. Дорогущие платья от лучшего модельера оставлял в шкафу, драгоценности — на туалетном столике. Ей же хотелось, чтобы у них было нечто такое, что она могла бы, как любимую игрушку в детстве, просто обнять, прижать к щеке или сжать в ладони. Но обладатель ледяных глаз не придал ни единому предмету особого значения, как если бы не хотел оставлять следа.
Только напрасно. След он все равно оставил — в немом сердце, где, подобно клейму, изящно выжег слово «Вечность».
— Ты так быстро догадываешься, куда вставлять деталь, — заметил Йоро, перебирая пазлы.
Кира мягко ему улыбнулась и сказала:
— Когда у тебя есть цель, детали не так важны. Картина сложится, ведь ты уже знаешь, какой она будет, а медлишь, потому что боишься ошибиться. — Девочка присоединила еще одну деталь к готовому полотну и шепнула: — Не нужно бояться.
Катя резко вскинула голову. Сколько раз ей уже казалось, что разговаривая с Йоро, девочка говорит и с ней. С того дня, как они привели Киру в дом, она и десятка слов лично Кате не сказала. Но у девушки складывалось впечатление, что та иногда очень хочет с ней поговорить, однако по каким-то причинам не делает этого напрямую.
Катя не слышала, что ответил Йоро, все ее мысли сосредоточились на словах девочки.
«Действовать, нужно действовать, а не ждать», — твердила Катя, нервно постукивая ногтем о поверхность подлокотника.
Она бесконечно задавалась вопросом: сколько будет стоить трусость и слабость? Какова цена бездействия и глупого ожидания? С той минуты, когда было открыто послание из Тартаруса, прошли ночь и день, наступил вечер...
Девушка медленно поднялась, сама не зная, что собирается предпринять, и пошла к двери. На пороге столкнулась с Ксаной.
— Вам письмо. — Прислуга подала ей конверт, на котором было размашисто написано «Дешевой кукле». Ни адреса, ни имени получателя не значилось.
Катя метнула взгляд на Ксану и едко поинтересовалась:
— Интересно, как ты поняла, что это для меня?
Та лишь пожала плечами и, оборонив: «Почерк госпожи Тьеполо», удалилась.
Девушка вскрыла конверт. Анжелика оказалась немногословна. Она писала: «Если не передумала сдохнуть, будь сегодня в полночь на Краснофлотском мосту».
Дыхание перехватило, Катя тщательно сложила листок и крепко сжала в ладони.
— Как думаешь, — негромко произнес Йоро, — а какой будет любовь на этой картине?
Девушка напряглась в ожидании ответа Киры.
— Безрассудной, — спокойно ответила та.
Катя улыбнулась и тихо выскользнула из комнаты. В своей спальне она села за стол, положила перед собой белый лист и взяла ручку. Долго-долго сидела, потом стала писать...
И закончила она просто: «У меня все замечательно! Мама, папа, я вас очень люблю».
Затем положила в конверт, подписала его, наклеила марки и оставила на столе.
Набирать с собой много вещей она не стала, взяла только самое необходимое и покидала в рюкзачок, оставшийся от ее прошлой жизни. Туда же положила бутылку с кровью.
Прощаться с Вильямом она посчитала излишним. Он начал бы ее останавливать, вновь и вновь говорить об опасности затеи, а она сейчас была уверена в правильности своего решения как никогда.
Катя переоделась в удобные голубые джинсы, надела легкие кроссовки, тонкий черный джемпер и голубую ветровку.
Потом закинула рюкзачок на плечи и вылезла по лесенке из люка на крышу. Глубокое небо встретило ее сотнями блестящих звездных взглядов.
— Глупость за глупостью, знаю-знаю. — И обращаясь сразу ко всем звездам, пробормотала: — Какое, наверно, уморительное дело, наблюдать за мной!
Девушка спустилась на самую низкую площадку крыши и спрыгнула за домом на землю. Подошвы зачвакали по мокрым прошлогодним листьям и мягкой почве. Перед тем как перемахнуть через стену с проведенной поверх колючей проволокой, Катя обернулась и посмотрела на темные окна дома. Она представила лицо Вильяма, когда тот обнаружит письмо и тяжело вздохнула.
Пути назад не было.
Она пронеслась по когда-то казавшейся длинной-длинной улице и свернула к метро. Неожиданно захотелось проехаться на общественном транспорте, может быть, в последний раз.
Во тьме возвышались Нарвские триумфальные ворота, воздвигнутые в честь победы в Отечественной войне двенадцатого года. Величественный вид памятника победы внушал уверенность и надежду.
Катя взбежала по ступенькам, ведущим в метро, толкнула тяжелую дверь с надписью «Вход» и, усмехнувшись, подбежала к турникетам и перепрыгнула через них.
В той — своей человеческой жизни ей почему-то всегда хотелось так сделать. Служащая метро, одетая в синюю форму, выскочила из кабинки, крича: «Вернитесь, девушка! Вернитесь!»
Но Катя вскочила на эскалатор и, перепрыгнув пару ступенек, нос к носу столкнулась с парнем в светлой куртке.
Девушка отшатнулась, а он воскликнул, буквально оглушив ее:
— Это ты? Привет, помнишь...
— Помню, — кивнула она, совсем не разделяя его восторга.
Люди, стоящие ниже на эскалаторе, стали с любопытством оборачиваться, но мальчишку это ничуть не смутило.
— А я проходил иногда возле твоего дома, думал, может, встретимся... — Он разулыбался. — Но, знаешь, кажется, в том доме никто не живет.
В вагон они сели вместе.
Глеб оказался настырным. Катя даже подумала, что, может, не так уж ошиблась девица на мотоцикле, послав его подальше.
— А куда ты так поздно едешь, если не секрет?
— Секрет, — скупо обронила девушка.
Через две станции она сделала пересадку. Ее спутник тоже.
— Ты не хотела бы сходить как-нибудь со мной в кино? — предложил он, расстегивая на горле молнию куртки. — Или там... в кафе?
Она жадно уставилась на вену у него на шее и с трудом сглотнула. Не говорить же ему, что есть девушки, кого водить по кафешкам не обязательно! И радость им доставить легко — нужно лишь вставить себе в горло трубочку для коктейля.
— Пожалуй, нет.
В своих фантазиях Катя привлекала его к себе, нежно касаясь губами горячей шеи, и медленно, с наслаждением вонзала клыки в плоть.
Мальчик заглянул ей в глаза. Она видела, он что-то хотел сказать, но вдруг растерялся и промямлил:
— Ты такая белая. Кожа... ослепительная, как снег в горах.
«Невский проспект» — услышала она голос машиниста и, резко вскочив, выбежала из вагона, успев пообещать:
