«Не собираюсь я, мать вашу, ее рисовать», – убеждаю себя и, сука, сам же не верю.
А Любомирова, ко всему, еще и бросает в мою сторону какой-то непонятный робкий взгляд, прежде чем забраться на кровать. Не знаю, что читает на роже моей, но, моментально смутившись, так же быстро отворачивается.
Сердце разбухает. Набирая скорость, маслает вовсю – ребра трещат. С трудом перевожу дыхание, пока Любомирова ложится на спину.
– Ноги, – напоминаю ей.
Только собираюсь захватить в легкие побольше воздуха… Не успеваю. Варя подтягивает ноги, сгибает их в коленях и раскрывает бедра. Давлюсь кислородом.
– Так нормально? – шелестит исполнительным тоном.
А я не сразу могу ответить. Одичало пялюсь ей между ног. Не думал, что есть принципиальные различия по этой части. Вроде как у всех одна анатомия. А подвисаю, блядь.
Приоткрытые лепестки… Назвать тупо половыми губами подобное совершенство извилины не срабатывают, хоть знаю, что и как именуется. Блестящая, нежная, темно-розовая плоть.
Во мне, блядь, всего-навсего включился художник. Вот.
Жадно глотаю воздух. Тяжело выдыхаю. И выдаю якобы спокойным тоном:
– Сойдет.
И до этого на эрекцию не жаловался. Стоит с тех пор, как подошла ко мне в клубе. Но сейчас буквальна вся кровь, что имеется в организме, гудящими потоками устремляется в пах. Сердцу попросту нечего таскать, а оно упорно дергается и плюется остатками огненной жидкости. Заполняет и натягивает вены токсичной гормональной смесью.
Я на пределе.
Я, мать вашу, на пределе.
Никогда со мной такого не случалось, забываю про защиту. Звякнув затворами ремня, тяну по бедрам брюки вместе с боксерами и ломлюсь на Центуриона. Сейчас посмотрим, кто кого штурмом возьмет. Налетаю, застываю на вытянутых руках, ловлю перепуганный взгляд, и в голову ударяет совсем нездоровая мысль.
Трахну ее так, чтобы больше не хотела с другими. Моя будет, и похуй на все.
Принимаю эту дурь. Решительно выдыхаю. Надвигаюсь ниже. Любомирова вздрагивает еще до того, как соприкасаемся. И у меня по коже ответная дрожь несется. Что бы я ни нес вербально, эти реакции не скроешь. А может, и не надо скрывать… Нервно облизывая губы, таращусь на зазнобу. Восполняю то, чего не хватало все это время. Таскаю с запасом, хотя вроде как решил – больше не отпущу.
– Смотри на меня, – приказываю сорванным голосом. Хриплю, будто больной. – Не вздумай закрывать глаза.
– Хорошо… – различаю это слово только по движению ее губ, потому как сердцебиение все внешние звуки перекрывает.
Раскрывая бедра шире, Варя принимает меня между ног и закидывает за шею руки. Просто обнимает, а меня, блядь, трясет. Броня, которую я все еще пытаюсь держать, местами стремительно лезет по швам. Тает, как толща льда под воздействием огня. Вдыхаю, чтобы тормознуть распространяющийся по телу жар, но за грудиной будто нитку какую-то дернули – распускается к херам целый слой загрубевшего панциря. Цепляется подсохшая корка. Каплями выступает кровь. Еще движение – вскроет душу.
На хрен.
Перемещаясь, бесцеремонно лезу в Любомирову двумя пальцами. Она дергается, охает, выгибается дугой, опадает и цепенеет. А я удовлетворенно рычу – иначе этот звук не охарактеризовать. Она мокрая, можно приступать сразу к делу. Можно, но я зачем-то, не вынимая пальцев, тыкаюсь в ее шею губами. Как одурелый маньяк, влажно захватываю тонкую кожу, поглощаю ее вкус и, охренев от восторга, жадно курсирую ниже. К груди добираюсь. Ловлю зубами напряженный сосок, слегка сжимаю – Любомирова вскрикивает. Прохожусь по твердой горошине языком – конкретно повизгивает. Всасываю – стонет и выразительной дрожью идет.
Меня, конечно, такая чувствительность более чем вставляет. Член распирает на максимум. Наливается болью. В глазах темнеет. Моргаю и вскидываю голову, чтобы видеть ее лицо. Помню, как когда-то кончала… Блядь, конечно же, помню. Хочу повтор. Много повторов. Еще выше хочу.
– Тебе нравится? – спрашиваю зачем-то.
Она до того вся раскраснелась, но после этого вопроса кажется, что щеки и шея еще ярче становятся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Нормально… – выдыхает с дрожью и вцепляется мне в плечи ногтями.
Вижу же, что больше, чем нормально. Чувствую. Течет по моим пальцам. Тащится. К чему тогда эта рисовка? Или правда до сих пор стесняется?
Снова смотрю на ее рот. Манит, конечно. Еще с клуба манит. Нездоровой жаждой отзывается сердце. С треском натягивает самые крупные струны. Звенит все. Со свистом вылетает. Но я для себя решил сразу: чтобы держать баланс, сегодня ее в губы целовать не буду.
Сипло выдыхаю и вновь припадаю к шее. Догоняюсь с голодухи. Кажется, что сожрать ее решил, или, как минимум, растереть кожу в кровь. Засасываю, теряя какое-либо чувство меры, прекрасно осознавая, что оставляю слишком явные следы. Пусть. Пусть, блядь, все увидят. Если бы это было реально, еще бы расписался. Всем ненавистным тварям красной строкой – Бойка’позешин[1].
Как она стонет… Как она пахнет… Как ощущается на вкус…
Только она.
Моя.
Странно, но двигать внутри нее пальцами, несмотря на обилие смазки, удается с трудом. Не хочу строить теории, что за мелкие хуи ее до меня натягивали, но оно само бьет в голову и ожидаемо подрывает и без того разболтанную душу.
Грудь растаптывает не то злость, не то боль. И стоило бы взять паузу, но вместо этого я вновь перемещаюсь, выдергиваю из Любомировой пальцы и, возобновляя зрительный контакт, загоняю внутрь нее член.
Загоняю – это, конечно, громко сказано. Скорее одурело заталкиваю, наплевав на эмоциях на ощутимый дискомфорт и прочие показатели. Варя замирает, до определенного момента не двигается, лишь плавно, по мере того, как я пытаюсь всунуть внутрь нее член, расширяет глаза. А потом… Вдруг вскрикивает, всхлипывает и, упираясь мне в плечи ладонями, ни с того ни с сего отталкивает.
– Подожди… Кир… Подож-ди…
– Молчи…
Не знаю, что ей там ударило в голову, но остановиться я уже не способен. Кто так делает? Перехватывая тонкие запястья, притискиваю их к матрасу. Выдаю хриплый отрывистый стон и давлю до упора.
Заполняю я, а размазывает меня. Казалось, что держу волну. Только казалось. Войдя в ее тело, достигаю неизведанной вершины. Закидывает выше крыши. Жесткий ступор. Чисто на инстинктах – полное оцепенение. Лишь дыхание срывается. Густое, тяжелое и надсадное.
Варю же бьет ощутимой волной дрожи. Трещит подо мной напряжением. Бесперебойно. Пытается справиться со слезами. Безуспешно. Их немного, но они выкатываются из ее глаз и соскальзывают по щекам.
Что-то не так… И я, блядь, не могу свернуть это «что-то» в одну контролируемую точку. Да какой там контроль?! В теле происходит какой-то странный обратный круговорот. Кровь с шумом ударяет в голову. Мысли ошеломляют. Они становятся громче. Нарастают гулом. Орут в копоти.
Горим, глядя друг другу в глаза. Непрерывно. Откровенно. Без всяких защитных фильтров и спасительной брони. Подрываемся.
Моя? Абсолютно моя.
Как это понимать, блядь?! На хрена?!
Первый? Все-таки первый. Первый!
Основной шок выдыхаю матом, прикрываю веки и стекаю, словно расплавленная сталь. Какую форму приму после? Ту, которая подойдет ей? Очевидно же, как бы ни сопротивлялся.
Отрывисто тяну кислород. Несколько раз перевожу раздробленное и хриплое дыхание, прежде чем обретаю способность открыть глаза.
– И как ты, блядь, собиралась обнулять, если осталось все это?
Не хочу быть грубым, только эти слова буквально выдирают мне нутро. Выдаю за раз все, что разорвалось горячими сгустками. И сам дрожать начинаю. Вроде силы в теле больше, чем положено, а остановить этот тремор не в состоянии. Взбугрившиеся мышцы колотит рябью.
Варя на мой звериный рев не отвечает. Просто кривит губы и в какой-то немой мольбе мотает головой. Склоняюсь ниже к ней, выдыхаю ровнее. Прижимаюсь губами к бьющейся на ее виске синей жилке.
– Больно? – спрашиваю едва слышно, сорванный голос вибрирует уже совсем другими эмоциями.
