Села и начала разминать шею и ноги, постанывая. Служанка не отвечала, а когда открыла рот, издала невнятное мычание, гулкое и низкое, которое самую малость напугало Джо. Чонса, заметив это, ухмыльнулась.
– Она глухонемая. – Ворчливый трактирщик подошел к столу и грохнул тарелки, полные рыбной каши. – Есть только это. И грог.
– Дайте угадаю – еловый? – Чонса положила острый подбородок на гамак пальцев.
– А то ж, – важно кивнул мужчина-вепрь, совершенно карикатурно хрюкнул простуженным носом и ушел – видимо, за грогом.
– Отдохни, Колючка, – посоветовала Чонса, вытягивая ноги и расслабляя шнуровку на груди. – Тебя на одну ногу меньше, надо беречь силы!
– Мы обязаны доложить, – продолжал гнуть своё Джо. – Должны узнать о ситуации…
– Давай выпьем, отдохнем, а с утра узнаем, что и как?
Джо вздохнул и откинулся на скамью. Он еще не выпил, а уже почувствовал приятную усталость. Впервые в новой жизни они были в тепле, здесь пахло домом, да даже каша эта вонючая, а не грибная похлебка…
– Ладно, – миролюбиво согласился он.
– Нам все равно нужно будет передать трактирщику привет от Нанны. А вот кстати и он, и… О-о-о, чувствуешь запах?!
Чонса вцепилась в кружку мертвой хваткой. Пахло замечательно: горным медом, крепким алкоголем и хвоей.
– Ох, не зря Нанна вас рекомендовала!
– Что за Нанна? – свел лохматые брови трактирщик, и кинул на стол половину буханки хлеба. – Не знаю такой.
– Так, а разве не вы, любезный, владелец этого трактира?
Вепрь пару раз моргнул. Джо оставил разговор Чонсе. У него были свои дела. Хлеб был весь в саже, а каша – комочками и пересолена, но вкусная. Джо ел.
– Не. Эт вам Самсон нужен. Он уехал щас… Завтра вернется. Ночевать тута будете?
– А есть где еще?
– Нет.
Чонса усмехнулась, зачерпывая кашу. Вепрь подождал её ответа, о чем-то догадался, ругнулся и ушел.
– Проблемка, – вздохнула она. – Деньжат-то у нас не осталось. Я рассчитывала на «дружескую» помощь от трактирщика. Готов расплачиваться натурой, Джо?
– Так я уже, – фыркнул в кружку с грогом ключник. Чонса посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
– Погоди, ты что же, удачно пошутил?!
После чего звонко рассмеялась в скорбной тишине трактира.
Джолант не обладал эмпатией малефиков, но чувствовал отчаяние в воздухе. Внешне казалось, будто ничего не изменилось: их проводили, как провожают обычно посетителей, на улице все так же бегала домашняя скотина, и где-то там все еще кричали ястребы.
Если закрыть глаза и уши, можно сделать вид, что ничего не произошло. Если много выпить, об этом можно забыть.
Паров алкоголя в темной комнате с очагом было больше, чем дыма от поленьев, ставни закрыты, двери никого не выпускали. Кто-то спал за столом, кто-то пил, иные – переговаривались тихими, надорванными голосами, срываясь в истеричный хохот и звуки, с которыми из человека выходит не первая порция грога.
В трактире поселились люди, отрицающие иной мир за пределами этих стен, понял Джо. У них были потухшие глаза, дрожащие руки и улыбки смертников. Они ели и пили на последние деньги, и теперь, когда ключник увидел правду, было тяжело перестать её замечать. Им еще предстояло узнать, что здесь случилось и как отразился праздник конца года на жителях Аншура.
Джо доел кашу и теперь пил.
Их обнесли раз, другой. Глухонемая девушка, помогавшая Вепрю, оставила на столе пузатый кувшин грога, и он не успел остыть. Во всем зале горела лишь пара масляных лампадок, от которых веяло тяжелым рыбьим духом, и фонарь на столе хозяина, ближе к двери. Пока они пили, Вепрь переставил его с единственного окна, вырубленного в бревенчатой стене – так, словно ждал, что кто-то найдет путь домой, но не дождался.
Разомлев, Джолант почувствовал, что усталость растекается приятной слабостью, вытесняет тяжкие думы и муки тела. Он потянулся всеми костьми и глянул на притихшую Чонсу, которую совсем развезло. Она высунула язык, вытряхивая на него хмельные капли.
– Мне кажется, у тебя зависимость от алкоголя, – заметил Джо.
Малефика помолчала, придумывая колкость в ответ. Потом отпила из его кружки.
– А мне кажется, что тебе отрезало ногу. Какими еще новостями обменяемся?
Джо закатил глаза.
– Мир изменился.
– И ты подобрел.
– Может, меня задело?
– Или отсутствие Брока так помогло тебе?
Чонса словно пощечину ему отвесила. Едва заметная улыбка исчезла с его лица. Он ведь так и не понял, что произошло тогда, у реки. Запомнил только полный ужаса крик (чей?) и то, как девушка метнулась к нему и потащила к обрыву. Даже не смог вспомнить свой прощальный взгляд на Брока. Прыжок, холод и боль – всё, что осталось на память о его приемном отце.
Джо с отвращением глянул на обрубок своей ноги.
– Я теперь не смогу сражаться.
– А ты рассчитывал заниматься только этим? – Чонса оперлась скулой о поднятую руку. Она тоже согрелась, напилась – на бледных щеках заиграл румянец, подсвечивая полупрозрачные веснушки. – Только сражаться? И больше ничего? Ты же в курсе, что сила – она не только про умение заехать по черепу твоим молотом?
– Мой молот тут причем?
Чонса взмахнула кистью:
– Стоит мужику услышать что-то про свой молот, как остальная фраза куда-то исчезает. – Она цыкнула зубом и положила ладонь на руку Джо, заставив его посмотреть на себя. – В малефикоруме нас учили, что мы больше, чем пара кружек крови, кости и мышцы. Ту силу, что у тебя здесь, – она ткнула его пальцем в грудь, – никто не отнимет. Ни злая река, ни…
Она запнулась. Джо понял – она вспомнила монстров. Что, если её глаза видели что-то иное? Более ужасное? В конце концов, органы чувств малефиков гораздо острее, они отличаются от человеческих.
– Сила – не-сила… Легко говорить тебе. Ты и без меча можешь уложить человека, а я…
– А что ты? Бедный мальчик, который без меча в руках превращается в лягушку? А? Ну, давай. Расскажи.
– Ты что же, хочешь услышать мою историю? – усмехнулся Джолант, подаваясь вперед.
Его настороженный взгляд скользнул по ехидному лицу Чонсы, остановился на узких розовых губах. Кто-то из посетителей не выдержал и внезапно в голос расплакался. Немая служанка вывела его на улицу.
– Нечего рассказывать, – пробубнил ключник, болтая алкоголем в полупустой кружке. – Я родился в Сантацио. До десяти лет рос при дворе, обо мне заботилась служанка, Цера, а я помогал на конюшне. Потом пришел Брок. Я всегда знал, что неродной, родная мама умерла… Но Цера воспитывала меня, как своего ребенка, хотя у неё был ещё один сын. Много сыновей, на самом деле, и много дочерей, но выжил только один. Его звали
