своего рода интеллектуальная интервенция. Мои слова – не метафора. Сам Бродский ощущал себя завоевателем в прямом смысле слова. Еще в первые годы преподавательской карьеры в Америке он повесил на двери своего кабинета лист со словами: «Here are Russians» – «Русские дошли». Разбирая со студентами «Гамлета» и узнав, что они не знают местоположения Дании, поэт родил тяжеловесный афоризм в духе прусского генералитета: «Нация, которая не знает географии, заслуживает быть завоеванной!»
За несколько лет Бродский становится своим в элитарной интеллектуальной среде. Одно из свойств американцев – доверие к профессионалам. Если человек достиг определенного признания, он выступает в роли эксперта, мнение которого является решающим в неявной ситуации. Негласно Бродского назначили «главным по русской литературе». Одна из первых жертв его профессиональной состоятельности нам хорошо знакома. Вспомним революционный альманах «Метрополь» и одного из его организаторов – Василия Аксёнова. Выше уже упоминался «нобелевский» роман «Ожог». История, связанная с романом, интересна и поучительна. Аксёнов начинает его писать в конце шестидесятых и заканчивает в середине семидесятых. Это время можно назвать кризисным – герои Аксёнова выросли, новых он найти не сумел. Пишутся две детские приключенческие книги: «Мой дедушка – памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит». Замечу, что стучало «не что-то», а «кто-то». А именно – герои Андрея Некрасова: капитан Врунгель, старший помощник Лом и матрос Фукс, требующие свободы и отказывающиеся от рабского труда на литературных плантациях Василия Павловича. Следующий шедевр – шпионский пародийный роман «Джин Грин – неприкасаемый (Карьера агента ЦРУ № 14)», написанный совместно с Овидием Горчаковым и Григорием Поженяном. В нем герои стреляют, курят сигары и со вкусом рассуждают о крепких спиртных напитках:
Идет мягко, как первый стакан старого шотландского виски. Скажем, солодового скотча «Чивас Ригал», выдержанного в течение двенадцати лет в дубовых бочках!..
Книги издавались, ничего особо не прибавляя к писательскому имени Аксёнова. Параллельно писался роман, который напечатать было нельзя, но он должен был укрепить пошатнувшуюся литературную репутацию. В советском издательстве «Ожог» появиться не мог изначально, согласно авторскому замыслу. Глубину замысла книги отражает авто-характеристика, сохранившаяся благодаря дневникам Виктора Славкина:
Вася говорил: «Начал писать роман для себя. Все там будут – стиляги, стукачи, бл*ди, джазмены…».
Но нельзя сказать, что Аксёнов писал его в стол, рассчитывая исключительно на благодарность потомков. Да, большинство неподцензурных творений в Союзе не выходили за пределы квартиры их авторов. С ними знакомили проверенных близких людей на домашних читках. Меньшая часть просачивалась в самиздат. Какая-то доля переправлялась через границу в «свободный мир». В последнем Аксёнов не нуждался, так как регулярно там бывал. С этим связана своя драматическая история, раскрывающая еще одну причину аксёновского «рывка на Запад». В 1973 году в Москве он знакомится с Ольгой Матич. Не совсем обычная встреча, если учесть, что Матич – американская гражданка русского происхождения с интересной родословной. Внучка небезызвестного Василия Витальевича Шульгина, Ольга вместе с семьей после войны переехала в США. Ее мать работала в Военном институте иностранных языков в Монтерее. Формально институт относился к Министерству обороны США, но готовил кадры и для других разведывательных служб Америки. Ольга Матич занялась академической карьерой в области русской литературы. Не так давно она выпустила книгу воспоминаний «Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи», которая содержит ряд любопытных деталей. Итак, в 1973 году она приезжает в Союз. Один из дальних прицелов поездки – посещение Владимира – местожительство девяностолетнего Шульгина. Во Владимир Матич не попала, но зато познакомилась с Аксёновым. Их встречу можно в полном смысле назвать киношной:
Мы с Аксёновым случайно познакомились в 1973 году на просмотре фильма «Белое солнце пустыни» в Ленинграде. Меня туда привел сценарист Валентин Ежов, с которым он был знаком, находясь в Ленинграде, Аксёнов пришел на него, как на культовый фильм своего поколения. (Он стал моим любимым советским фильмом той эпохи.)
Аксёнов с гордостью представлял «лучшим людям эпохи» свою новую знакомую:
В Переделкине тот же Григорий Поженян, один из авторов «Джина Грина», подавая мне бокал шампанского, уронил в него сардинку, но не смутился: видимо, ему казалось, что сардинка шампанскому не помеха, – правда, он был навеселе.
Не факт, конечно, что Поженян заметил сардинку в бокале. Другие знаковые люди того времени подошли к общению с «белоэмигранткой» осознанно и концептуально:
В ресторане ЦДЛ Андрей Вознесенский первым делом спросил меня, курю ли я «травку» – эдакий нарочитый жест в сторону западного шестидесятничества; ему, наверное, хотелось выпендриться (это слово я впервые услышала именно тогда), продемонстрировать свою «хипповость». Вернувшись за свой столик, он продолжил легко узнаваемую «жестикуляцию»: прислал мне розу в бокале шампанского – «блоковскую». Так началось наше знакомство, но дружбы не состоялось: мне он, в общем, не очень нравился.
Матич нравился Аксёнов. Как сказал один из персонажей Довлатова: «Их связывали сложные непростые отношения». Перед отлетом Матич в Америку Аксёнов подарил ей серебряный рубль с изображением Николая II и сказал: «В следующий раз – в Иерусалиме». Милейший жест, хотя и невероятно эклектичный.
Встреча состоялась, увы, не в Иерусалиме, но тоже в неплохом месте. Матич проявила настоящую американскую напористость:
В 1975 году я уговорила профессора Дина Ворта, заведовавшего кафедрой славистики в UCLA, пригласить Аксёнова, и после долгих мытарств в Союзе писателей ему удалось получить разрешение на выезд.
Употребление слова «мытарство» говорит о том, что для Матич русский язык так до конца и не стал своим. В Америке Аксёнову понравилось. Два месяца не прошли напрасно. Например, он сфотографировался за рулем «порша» завкафедрой Ворта. Писательское сознание работало в правильном направлении, прокладывая маршрут: ведь можно не только сидеть за рулем, но и ехать. А если ехать за рулем собственного «порша»? Прощаясь с Матич в аэропорту, Аксёнов решил не изобретать велосипеда и повторяет сработавший прием: «В следующий раз – в Москве».
Аксёнов может вывезти «нобелевский» роман самостоятельно. Но в этом нет того, что в будущем должно превратиться в легенду. Поэтому в ход идут наработки из «Джина Грина». Снова воспоминания Ольги Матич:
В 1975 году Аксёнов послал мне рукопись «Ожога» австрийской дипломатической почтой; у нас был пароль для передачи рукописи издателю. Он, что неудивительно, был игровой и взялся из американской популярной культуры: сигналом к публикации служило знаменитое прозвище Франка Синатры «Ol’ Blue Eyes».
Показательны действия Аксёнова. Он не отдает «Ожог» в какой-нибудь солидный эмигрантский журнал, а рассылает по ведущим американским издательствам. Вопрос: для чего он это делал?
