всего, объясняются психологическим желанием заставить себя поверить, увидеть зримые доказательства побед и достижений. Настроение Довлатова в те дни крайне изменчиво. Он легко переходит из света в тень. Из письма Ефимову от 21 февраля 1981 года:
Дела идут все лучше и лучше. Мне начали платить 75 долларов. Плюс 150 на Liberty, так что – все нормально. И Лена зарабатывает 200. И Катя – 30. И мама – 300 в месяц + фуд-стемпы. Короче, отправляем старуху в Париж (!) на 9 дней.
Прекрасно и замечательно. Тому же адресату 14 марта:
Меня выгнали с «Либерти». Повергнув в крайнюю нищету.
О деньгах Довлатов много говорит в письмах. Это не связано с его жадностью. Напротив, он относился к ним достаточно легко, любил широкие жесты, делал подарки. Но для него деньги имели еще дополнительное экзистенциальное измерение. Они свидетельствовали о какой-то устойчивости быта, преодолевающего хаос, которого писатель так боялся. И, конечно, не будем забывать об элементарном безденежье. Вот очередной отчет о финансовом положении семьи:
Деньги сейчас есть. По-американски – ничтожные. По-советски – громадные. Лена зарабатывает чистыми 160 в неделю. Я – чистыми же – 175. Курсы бросил. (Не хватает времени.) У мамы – триста в месяц.
Газета развивается нормально. Это – главная забота.
У меня на книжке – около 900 долларов. У Лены – тысячи полторы. Правда, еще много дыр в хозяйстве. И машина просто необходима.
Говоря о курсах, Довлатов имел в виду ювелирные курсы, за обучение на которых ему полагалось 63 доллара в неделю. Письмо от 22 апреля 1980 года. Адресат – отец Довлатова. В те дни он с семьей находился в Италии, ожидая американской визы. После эмиграции сына и дочери от второго брака, Ксаны, в 1979 году Донат Исаакович Мечик очутился в сложном положении. Он вынужден уйти из музыкального училища при Ленинградской консерватории, где вел курс актерского мастерства. Довлатову-старшему больше семидесяти лет. Вместе с женой он также вслед за детьми уезжает из страны. В Америку они с женой прилетают 5 мая 1980 года, в разгар гражданской войны в «Новом американце». В аэропорту их встречают сын с дочерью. Довлатов активно помогал отцу устроиться на новом месте. Помощь в поиске съемного жилья оказал Борис Меттер, что свидетельствует о здоровой атмосфере в газете, несмотря на все взаимные претензии и даже периодические скандалы. Буквально через несколько дней после прилета Доната его сын возглавил редакцию «Нового американца». Используя служебное положение, Довлатов помещает в газете интервью с отцом, которое сам же и взял. Материал оперативно выходит в № 17 еженедельника. Интервью называется «В Москву я больше не ездок…». Его предваряет вступление, в котором Мечик аттестуется как «создатель и бессменный художественный руководитель Ленинградского эстрадного училища». Сыновнее желание представить родителя при полном параде достойно похвалы. Но ради справедливости следует сказать, что Донат не был ни «создателем», ни «художественным руководителем». В училище он руководил отделением речевого жанра. Что тоже хорошо. При этом нельзя сказать, что Довлатов приукрасил боевой путь отца. Прибавление двух звездочек: произвести «майора» в «полковники» в эмигрантской среде даже не считалось преувеличением. Некоторые смутные сомнения могли появиться, когда майор превращался в генерал-майора. Вернемся к беседе отца с сыном. Начинается интервью по-семейному:
– Донат! Когда я решил уехать, ты называл меня идиотом. Что ты сейчас об этом думаешь?
– Когда я решил уехать, меня тоже называли идиотом. Я тоже хочу задать этим людям несколько вопросов. Думаю, они будут здесь несколько позже…
– Что нового в Ленинграде?
– Умер Толубеев, поразительный актер. Незадолго до смерти ушел из Пушкинского театра…
Рассказав о событиях, о которых заинтересованные знали и так, Донат Исаакович перешел к ответу на вопрос о причинах своей эмиграции. Начал он основательно, издалека:
В 1938-м расстреляли отца. Я думал, все кончено. Все пути закрыты. Но за меня вступились. Очень много сделал Черкасов. Я получил районный драматический театр. Довольно успешно работал. Был приглашен в Александринку. Все шло хорошо… Затем наступил антисемитский период. Директор театра вынудил меня уйти. Я был в отчаянии, переживал, нуждался. Мне снова казалось, что все пути закрыты… С благословения Черкасова пошел работать на эстраду. Поставил около двадцати спектаклей. Много писал для эстрады. Пятнадцать лет тому назад создал эстрадное училище. Вырастил сотню учеников. Среди них есть популярные артисты, лауреаты… Написал теоретическую книжку об эстраде. Ее хвалили… А затем все началось сначала. Эмигрировали мои дети. Я их понимаю… Отношение ко мне изменилось. Среди учеников появились доносчики. В газетах и журналах перестали упоминать мою фамилию… Так меня вынудили уйти на пенсию…
Прекрасно сказано, жаль только, что в третий раз не прозвучало сакраментальное «все пути закрыты». Обстоятельно перечисленные творческие достижения: двадцать спектаклей, сотня учеников, включая лауреатов, книжка об эстраде – подчеркивают незначимость достижений отца Довлатова. Создается впечатление, что все-таки его главная удача в искусстве – знакомство с Николаем Черкасовым. Скорее всего, так оно и было. Следующий поворот. Довлатов уезжает в 1978 году, Ксана Мечик – в 1979-м. Какие газеты и журналы за считаные месяцы перестали упоминать создателя эстрадного училища? Получается, что имя Доната Мечика до этого не сходило с газетных и журнальных страниц. Горькое в сократовском духе признание факта предательства учеников комично соединяется с последующим вынужденным уходом на пенсию. Обошлось без цикуты. Сын строго спрашивает отца:
– Короче, пока не трогали, все шло замечательно?
– Я бы выразился иначе. Пока давали творчески работать, я был счастлив. Я был готов мириться с обстоятельствами. Жертвовал многим ради ощущения творческой полноценности. О советской власти я знаю куда больше, чем знаешь ты. Но я молчал, терпел, старался примириться. И наконец – тупик. Перспектив не было. Будущего не существовало… И я оказался здесь.
Слова об «ощущении творческой полноценности» прекрасно характеризуют вкус отца писателя. Не будем забывать и о перспективах, проблем с будущим для семидесятилетнего Наставника лауреатов. В конце интервью неизбежный вопрос о планах:
– О планах в семьдесят лет – разговор короткий. Я не хочу заблуждаться в собственный адрес. О работе в театре нечего и мечтать. Но ведь я прожил длинную жизнь. Знал многих выдающихся людей. Работал с Корчагиной-Александровской, Черкасовым, Меркурьевым, Шостаковичем, Зощенко… Дружил с Павлом Васильевым… Мне удалось переправить свои рукописи и архивы. Здесь мои дети. Здесь мои ученики, мои друзья.
– Дай Бог тебе удачи!
– Я старый актер. Когда-то играл Чацкого.
