Так же как и в Пардубице, в Праге узкий поначалу круг друзей и помощников Кубиша и Габчика разрастается и в конце концов превращается в целый отряд. Пока однажды в роковой день 1942 г. этот отряд не окажется перед дулами нацистских автоматов. Исключение составят несколько человек, которые спасутся почти чудом: например, профессор Огоун переждал остаток войны в Кромержицком доме для умалишенных, где его скрывали знакомые врачи.
Но большая часть этих друзей и помощников не подозревает, конечно, кто такие Кубиш и Габчик, они знают их только под одной из конспиративных кличек, чаще всего только по имени, и уж, конечно, не подозревают, какое задание они должны выполнить; а те, конечно, об этом не могут произнести ни звука. Без своих помощников они не сделали бы ничего, кроме первых шагов, это им ясно. Их друзья оказывают им также неоценимую моральную поддержку, они окружают их теплой атмосферой дружбы и солидарности, без которой многие смелые и сознательные бойцы-подпольщики переживали тяжелый душевный кризис и оказывались на грани отчаяния. Кубиш и Габчик звали пани Кходлову мамой, пани Моравцову — тетей. С мужчинами они могли открыто побеседовать о военных делах. И хотя действительность в протекторате весьма отличается от тех представлений, которые они получили в Англии, все же они держатся того, что им говорил в Лондоне полковник Моравец и офицеры его осведомительной службы: война скоро кончится, освобождение не за горами! Особенно Габчик, темпераментный и остроумный парень, гордый своими снайперскими успехами и склонный порой щегольнуть своей осведомленностью, щедро расточает оптимистические предсказания.
В Праге у них были не только друзья и помощники, не только «мама» и «тетя», но и девушки, которых они любили. Кубиш ухаживал за Аничкой Малиновой с Панкраца, Габчик влюбился в девятнадцатилетнюю дочку Фафковых, у которых они с Кубишем жили, и даже с благословения родителей обручился с ней. И та и другая ненамного пережили своих любимых.
Как же говорили с ними Кубиш и Габчик о своем задании и о своей будущности? Об этом мы уже не узнаем; остались только обрывки воспоминаний о том моменте, когда Кубиш и Габчик почувствовали себя настолько среди своих, что даже обмолвились такими словами:
— Вы ведь не знаете, кто мы такие, но однажды прочтете в газетах и узнаете, кем мы были!
А Габчик, живой и довольно легкомысленный Габчик, однажды не удержался и, когда во взволнованном разговоре было произнесено имя Гейдриха, сказал:
— Гейдрих? Это мой джёб.
Английское слово «джёб» можно перевести как работа, задание, предприятие.
Об этом задании подозревали в то время только несколько человек, а узнали о нём только два человека: руководитель подпольной сокольской организации «Йиндра» профессор Ладислав Ванек и учитель Ян Зеленка-Гайский. А у них была связь с некоторыми чешскими служащими в Пражском Граде.
Прага, 18 мая 1942 г.
Место действия — Град.
Начало действия — 10 часов 30 минут.
Действующие лица: шеф службы безопасности и полиции безопасности обергруппенфюрер СС Гейдрих, шеф аусландабвера при верховном командовании вооружёнными силами адмирал Канарис (военная контрразведка), начальник 4-го управления группенфюрер СС Мюллер (гестапо), начальник 5-го управления группенфюрер СС Небе (уголовная полиция), заместитель начальника 6-го управления оберштурмбанфюрер СС Шелленберг (иностранная осведомительная служба). Руководители отделов Главного управления имперской безопасности, руководители отделов государственной полиции и руководители отделов СД. То есть все высшее руководство органов безопасности гитлеровского рейха.
Программа обсуждения: новые формы сотрудничества между службой безопасности и абвером. Докладывают обергруппенфюрер СС Гейдрих и адмирал Канарис.
К сведению участников: в 13.30 обед. В 20.00 ужин и товарищеская вечеринка в большом зале Немецкого дома в Праге на Пшикопах. Каждый занимает место за столом согласно номеру на пригласительном билете. Участники будут гостями обергруппенфюрера Гейдриха, как исполняющего обязанности имперского протектора Чехии и Моравии.
Соблюдать пунктуальность: явиться за 10 минут до начала. Секретно!..
За 10 дней и 10 минут до взрыва английской бомбы Гейдрих с Канарисом сошлись в Праге, чтобы перед лицом специально созванных главарей высшего нацистского центра безопасности подать друг другу руки во имя будущего более тесного сотрудничества.
Кто же кому подавал руку?
В пригласительном билете со штампом «Секретно», ясно отпечатанном на меловой бумаге, об этом, естественно, ничего не говорится (экземпляр, сохранившийся с того времени, свидетельствует, пожалуй, только о том, что участники товарищеской вечеринки у протектора должны были — для порядка — отдать талоны продовольственных карточек на 30 граммов жиров и 100 граммов хлеба).
Но об этом рассказывает в своих мемуарах, напечатанных также на меловой бумаге в Западной Германии, военный преступник Шелленберг. Он принадлежал к узкому кругу участников этой встречи. Пережив войну и Нюрнбергский процесс, он перестал чувствовать себя связанным штампом «Секретно» (не только на пригласительном билете).
Он пишет о пражской встрече Канариса и Гейдриха в мае 1942 г. следующее (насколько можно верить воспоминаниям военного преступника?):
«...Канарис чувствовал себя неуверенно, был явно недоволен и говорил, что дальше так продолжаться не может. Я заметил в нем тогда первые признаки внутренней усталости. Он даже был согласен пойти на обновление делового контакта с Гейдрихом... Встречу и переговоры я организовал как заседание обеих разведывательных служб. Гейдрих назначил ее на май в Пражских Градчанах. Канарис подчинился, и рабочее соглашение было сформулировано в новом виде...»
Значит, именно Канарис спешил в Прагу подать руку своему сопернику и капитулировать перед РСХА, «подчиниться», то есть согласиться с тем, чтобы в будущем его разведывательная служба в гораздо большей степени подпала под влияние гейдриховской «Зихерхайстдинст».
Откуда же проистекает та неуверенность, то беспокойство, которые принудили опытного игрока Канариса сделать ход, напоминающий жертву фигуры в шахматной партии?
Может быть, источник неуверенности и беспокойства в боязни, что где-то «не вышло» то, что давно уже должно было «выйти»? Поэтому он пришел к мысли, что лучше вовремя смириться, чем проиграть окончательно.
А может быть даже — это попытка обеспечить себе верное алиби перед лицом главарей РСХА?
Как бы то ни было, настроение Гейдриха во время товарищеской вечеринки вовсе не похоже на торжество фехтовальщика, которому, по всей видимости, удалось принудить противника отступить. Шелленберг, который тогда сидел за столом возле Гейдриха (ведь они были старые друзья) свидетельствует о его состоянии:
«Я готовился к отлету в Берлин, но Гейдрих попросил меня остаться. Я был очень утомлен, и меня нисколько не радовала перспектива вечеринки, которая, как обычно, завершится пьянкой. Но на этот раз на вечере велись дискуссии по весьма интересным вопросам, которые беспокоили Гейдриха. К моему удивлению, он раздраженно критиковал решение Гитлера взять в свои руки верховное командование вооруженными силами. Он не сомневался в способностях фюрера как полководца, но опасался, что для него это дополнительное бремя окажется непосильным. Потом Гейдрих начал поносить генералов из главного командования. «Все они глупцы и ничтожества», — злобно заявил он. Особенно возмущала его нехватка запасов для армии. Хотя геббельсовская кампания «зимней помощи» — сбор теплых вещей для войск — была проведена под обычные фанфары, она не могла помешать беде, которая уже обрушилась на нас.
«Если бы фюрер послушался моих советов», — вздыхал Гейдрих.
Встретив мой вопросительный взгляд, он рассказал о случае, который произошел с ним при последнем посещении главной ставки фюрера. Гитлер пригласил его, чтобы получить информацию по некоторым экономическим вопросам в протекторате. Гейдрих довольно долго ждал перед его бункером, когда, наконец, фюрер вышел наружу в сопровождении Бормана.
Гейдрих приветствовал его по установленной форме и ждал, когда Гитлер к нему обратится. Гитлер посмотрел на него, и на его лице отразилось неудовольствие. Затем Борман фамильярным жестом взял фюрера под руку и увел его обратно в бункер.
Гейдрих ждал напрасно, Гитлер больше не возвратился. На другой день Борман сообщил ему, что Гитлера больше не интересует его информация. Хотя он сказал это самым любезным током, Гейдрих почувствовал в нем ненависть. Он опасался, что Борман будет продолжать свои интриги, которые вызваны, как он полагает, тайной ревностью и особенно тем, что Гитлер с похвалою отозвался о планах Гейдриха и его начинаниях в протекторате. При этом последнем разговоре, который я имел с Гейдрихом перед его смертью, речь зашла о Канарисе. «Когда я вижу вас вместе, мне кажется, что вы наилучшие друзья. Вы ничего не достигнете, Шелленберг, если будете действовать против него в белых перчатках, — предупредил Гейдрих. — Канарис признает только твердость. Вам надо быть поосторожнее и с его окружением, с этой кучкой болтливых снобов! Подумайте об этом». Потом снова, с незатухающим гневом он принялся вспоминать все свои разногласия с Канарисом. Я уверен, что, если бы Гейдрих остался в живых, Канарис должен был бы уйти со сцены еще в 1942 г. ...».
