— Так что же, мне покрывать его?
— Как бешеную собаку, которая бросается на грабителей. Такие псы опасны, но без них не обойтись.
10
В четверг Мерфин закончил дверь. Работа в южном приделе уже была выполнена, леса стояли. Ему не пришлось делать опалубку для каменщиков, так как Годвин и Томас решили сэкономить, применив его метод. Он вернулся к резьбе и тут же увидел, что дверь почти готова. Примерно час подправлял волосы мудрой деве, еще час — глупую улыбку юродивой, но вряд ли стало лучше. Он медлил, так как все время думал о Керис и Гризельде.
Ему с таким трудом давались разговоры с Керис всю эту неделю. Молодой человек сгорал со стыда. Каждый раз, видя ее, вспоминал, как обнимал Гризельду, целовал, был с ней близок — с женщиной, которая ему даже не нравилась, о любви и говорить нечего. Хотя раньше Фитцджеральд часто думал о близости с Керис, теперь эта мысль его пугала. С Гризельдой все прошло нормально — ну хорошо, не все, но не в этом дело. Он испытывал бы то же самое, будь на месте дочери Элфрика любая другая женщина, не Керис. Сблизившись не с ней, он лишил эту самую близость всякого смысла. Подмастерье смотрел на свою работу, стараясь не думать о Керис и прикидывая, всели готово.
К северному порталу подошла умница Элизабет Клерк, бледная красавица двадцати пяти лет с облаком белокурых волос. Ее отец являлся епископом Кингсбриджа до Ричарда. Он, как и Ричард, жил во дворце Ширинга, и во время одного из его частых посещений Кингсбриджа епископа покорила служанка «Колокола». Незаконнорожденная Элизабет чувствительно относилась к своему происхождению, бурно реагировала на малейшее проявление неуважения и чуть что обижалась. Но Мерфину девушка нравилась. Когда ему было восемнадцать, она позволяла ему целовать себя и гладить высокую плоскую грудь, похожую на две плошки. Их роман кончился из-за ерунды. Юноша как-то пошутил про похотливых священников, и Элизабет не простила. Но продолжала нравиться.
Красавица тронула его за плечо, посмотрела на дверь и, прикрыв рот рукой, ахнула:
— Да они будто живые!
Мерфин заволновался. Ее похвалу заслужить нелегко. И все-таки нужно держаться скромнее.
— Я просто сделал их разными, а на старой двери все одинаковые.
— Нет, не просто. Девы как будто сейчас сойдут и заговорят с нами.
— Спасибо.
— Но весь собор совсем в другом стиле. Что скажут монахи?
— Брату Томасу нравится.
— А ризничему?
— Годвину? Не знаю. Но если поднимется шум, пойду к аббату Антонию. Тот не станет заказывать новую дверь и платить дважды.
— Ну что ж, — задумалась девушка, — в Библии не говорится, что они все одинаковые. Просто пять мудрых подготовились и встретили Жениха, а пять юродивых тянули до последней минуты и в результате не попали на брачный пир. А что Элфрик?
— Такое не для него.
— Но он твой мастер.
— Его волнуют только деньги.
Элизабет покачала головой:
— Проблема в том, что ты лучше. Это стало ясно несколько лет назад и всем известно. Элфрик никогда этого не признает и потому ненавидит тебя. Можешь пожалеть, что сделал такую прекрасную дверь.
— И всегда-то ты все видишь в черном свете.
— Вот как? — обиделась Клерк. — Что ж, посмотрим. Надеюсь, я ошибаюсь.
Белокурая красавица собралась уходить.
— Элизабет?
— Да?
— Я правда очень рад, что тебе понравилось.
Девушка не ответила, но, кажется, несколько оттаяв, махнула на прощание рукой.
Мерфин решил, что дверь готова, и обмотал ее грубой мешковиной. Все равно показывать Элфрику, почему бы и не сейчас. Дождь прекратился, по крайней мере на время. Фитцджеральд попросил одного работника помочь. У строителей имелся особый способ переноски тяжелых громоздких вещей. Параллельно клали на землю два прочных шеста, а на них перпендикулярно по центру — доски, на которые затаскивали груз, затем люди вставали между шестами с обоих концов и поднимали. Это называлось растяжкой; так же носили больных в госпиталь. Но даже на растяжке дверь оказалась очень тяжелой. Мерфин, правда, был привычен к тяжестям. Мастер никогда не давал ему поблажек из-за хрупкости телосложения, и в результате подмастерье стал удивительно сильным.
Вдвоем с помощником занесли дверь в дом Элфрика. На кухне сидела Гризельда, сегодня еще более аппетитная — грудь даже вроде стала больше. Мерфин терпеть не мог ссориться с людьми и попытался быть приветливым.
— Хочешь посмотреть мою дверь? — спросил он, проходя мимо.
— Чего мне на нее смотреть?
— Она резная. Это притча о мудрых и юродивых девах.
Дочь хозяина невесело усмехнулась:
— Только не надо мне про дев.
Пронесли дверь во двор.
Мерфин не понимал женщин. После того случая Гризельда была холодна с ним. Если она так к нему относится, то зачем это сделала? Девушка ясно давала понять, что больше не хочет. Сказал бы он этой пышке, что разделяет ее чувства — молодого человека в самом деле воротило при воспоминании, — но это оскорбление, и он вообще ничего не говорил.
Поставили растяжку на землю, и помощник Мерфина ушел. Крепкий Элфрик, наклонившись над кучей дерева, считал рейки, постукивая по каждой квадратным бруском в пару футов длиной и высунув язык, что делал всегда, когда приходилось шевелить мозгами. Мастер сердито посмотрел на ученика, и тот, не говоря ни слова, просто развернул дверь и гордо прислонил ее к груде камней. Следуя традиции и образцу, он вместе с тем сделал нечто свое, что приводило людей в восторг. Резчик с нетерпением ждал, когда дверь навесят в собор.
— Сорок семь, — буркнул Элфрик и повернулся к Мерфину.
— Я закончил дверь, — небрежно сказал тот. — Как вам?
Хозяин бросил взгляд на работу. Ноздри его большого носа удивленно раздулись. Затем он без предупреждения ударил Мерфина по лицу бруском, которым отсчитывал рейки. Это был приличный кусок дерева, и удар вышел сильным. От неожиданной боли юноша вскрикнул, оступился и упал.
— Кусок дерьма! — завопил мастер. — Ты обесчестил мою дочь!
Подмастерье хотел возразить, но рот его оказался полон крови.
— Как ты посмел! — рычал хозяин.
Как по сигналу, из дома вышла Алиса.
— Змея! — завопила она. — Пробрался в наш дом и позоришь юную девушку!
Делают вид, что так вышло случайно, однако все спланировали, понял Мерфин. Выплюнул кровь и усмехнулся:
— Обесчестил? Она не была девушкой!
Элфрик вновь замахнулся. Фитцджеральд откатился, но полено больно пришлось по плечу. Алиса не унималась:
— Как ты мог поступить так с Керис? Моя бедная сестренка! Если она об этом узнает! Это разобьет ей сердце.
— А ты, конечно, поспешишь ей сообщить, сволочь.
— Но ты не сможешь тайно жениться на Гризельде, — удивилась Алиса.
— Жениться? Я не собираюсь на ней жениться. Да она меня ненавидит!
На этих словах появилась Гризельда:
— Конечно, я не хочу выходить за тебя замуж. Но придется. Я беременна.
Мерфин уставился на нее:
— Это невозможно — мы делали это всего один раз.
Элфрик грубо рассмеялся:
— Для этого достаточно и одного раза, дурак.
— И все-таки я не женюсь на ней.
— Не женишься — вылетишь вон, — набычился хозяин.
— Вы этого не сделаете.
— Почему же?
— Мне все равно, я на ней не женюсь.
Элфрик положил полено и взял топор.
— Боже милостивый! — прошептал Мерфин.
Алиса сделала шаг вперед.
— Элфрик, не убивай.
— Отойди, женщина. — Мастер занес топор.
Всерьез испугавшись, Фитцджеральд на карачках быстро отполз в сторону. Элфрик опустил топор. Но не на Мерфина, а на дверь.
— Не-ет! — завопил тот.
Острое лезвие вонзилось в лицо длинноволосой девы и расщепило древесину.
— Прекратите! — кричал юноша.
Элфрик вновь поднял топор и с силой опустил. Дверь раскололась. Подмастерье вскочил. К его ужасу, по щекам текли слезы.
— Вы не имеете права! — Молодой человек хотел кричать, но издавал лишь какой-то свистящий шепот.
Элфрик занес топор:
— Отойди, козявка, не искушай меня.
Мерфин заметил в глазах мастера безумный блеск и отступил. Хозяин снова опустил топор на дверь. Резчик стоял и смотрел, а по щекам текли слезы.
11
Две собаки, Скип и Скрэп — из одного помета, хоть и не похожие друг на друга, — обрадовались встрече. Скип был коричневым, а Скрэп маленькой и черной. Скип тощий и подозрительный — типично деревенский пес, — а горожанка Скрэп упитанная и благодушная.
Прошло уже десять лет с тех пор, как Гвенда выбрала Скипа на полу комнаты в большом доме торговца шерстью, вдень, когда умерла мать Керис. Девочки подружились. Правда, виделись они всего пару раз в год, но рассказывали друг другу все. Дочь бедняка почему-то знала, что может поделиться с подругой чем угодно и это не станет известно ни ее родителям, ни кому другому в Вигли. От души надеялась, что это взаимно: сама она не общалась с кингсбриджскими девчонками и не могла по неосторожности чего-нибудь ляпнуть.
