– Васильева, просыпайся! – открываю мутные глаза. – Ответь-ка на парочку вопросов. Я следователь Веселов.
Он показывает визитку, смотрю на нее, а все буквы расплываются. Кажется, у меня у меня ощущение дежавю, словно моя жизнь попала во временную петлю и в новом витке происходит то же самое.
– А как же комиссия по УДО? – едва слышно спрашиваю его.
– Забудь о ней. По тебе карцер плачет.
– Но я…
– Не надо было затевать драку.
– Я не затевала, они…
Закашливаюсь и замолкаю, слезы катятся из глаз. Нельзя никого подставлять, сразу стану изгоем.
– Говорить можешь?
Киваю.
– Камеры. В швейном цехе висит камера.
– Умная какая! – усмехается Веселов. – Сначала на нее ткань набросила, а теперь предлагаешь посмотреть? Хорошо женщины возвращались с обеда, вовремя вас нашли. Иначе концы бы уже обе отбросили.
– А что с Варей?
Чувствую, как потолок уплывает, в ушах шумит ветер. Смотрю на следователя и не вижу его. Неужели судьба издевается надо мной? Или опять кто-то приложил к моей жизни руки? И выбрал самый важный для меня момент.
– Хм, заботливая! Сначала напала, а теперь переживаешь? За что ударила ножницам Варвару Засекину?
Глава 13. Эрик
Визит в СИЗО дается мне нелегко. Острота боли еще прошла, я так и не смирился со смертью Леры, а может, болезненный вид Васильевой надавил на какие-то струны души, но чувствовал себя до тошноты паршиво.
Казалось бы, добился своего: отомстил, наказал виновницу ДТП, а удовлетворения не получил. Сердце по-прежнему ныло и болело, хотелось залить горло виски и забыться навсегда.
– Куда теперь, Эрик Борисович?
– Санек, ты свободен, я сам поведу машину.
– Но… нельзя! Я с вами!
Я выхватываю у него ключи, ныряю на водительское сиденье, захлопываю дверь и блокирую ее. Мотор заводится плавно с полуоборота. Вижу распахнутый в крике рот помощника, его безумные глаза, слышу, как он стучит по бамперу, но мне все равно: я хочу к Лере, хочу рассказать ей, как сломал, уничтожил врага.
Выезжаю на трассу и несусь по ней, вдавив до пола педаль газа. Мимо проносятся со свистом встречные машины, зеленой стеной мелькает лес за окном, а я стремлюсь туда, где последний раз был счастлив, где строил планы на жизнь.
К озеру сворачиваю, не снижая скорости, и только когда колеса вязнут в песке, наконец останавливаю машину. Несколько минут сижу, не двигаясь, потом выбираюсь на воздух. Сегодня прохладно, небо опять затянуто тучами.
– Это по тебе природа плачет, – шепчу любимой и, увязая в песке, бреду к мосткам пирса.
В будний день в кемпинге мало народу, виднеются между деревьями парочка авто, на пляже вообще пусто. Смотрю на свинцовую воду озера, на темное пятно в его центре.
Интересно, что там?
Резко сворачиваю к лесу, где замечаю лиловые заросли. На высоких, по пояс, стеблях сидят собранные в кисти цветки. «Кажется, их называют иван-чай?» – появляется непрошеная мысль.
Я ломаю ветки, собираю огромный букет и бегу с ним к мосткам. Становлюсь на самый край, смотрю в воду. В эту черную глубину прыгнула Лера, я помчался за ней. Испугался, дурак, что воронка затянет.
Улыбаюсь уголками губ своему глупому страху. Кто же знал, что костлявая с косой найдет Леру на следующий день!
– Прости, дорогая! – бросаю первый стебель. – За все прости! – еще несколько. – Если бы я не настаивал на замужестве… Зачем, идиот, поторопился? Зачем?
Высыпаю веером все цветы и смотрю, как они качаются на волнах и с каждым отливом относятся все дальше к воронке. В груди разливается боль. Отчаяние скручивает душу так, что нечем дышать. Я судорожно хватаю ртом воздух, рву воротник рубашки, слышу, как отлетают пуговицы и щелкают по бревнам, крик раздирает грудь.
Присаживаюсь на корточки, набираю пригоршнями воду, плещу ее в лицо, плещу, но легче не становится. Дикое желание – нырнуть в эту глубину и поплыть к центру озера – лишает разума.
Снимаю туфли, потом носки, стягиваю блейзер, сажусь на край и опускаю ноги в воду, холода не чувствую. Джинсы мгновенно намокают. Наблюдаю, как расползается темное пятно и поднимается выше. Вот оно коснулось колен, вдруг опрокидываюсь навзничь и погружаюсь в глубину.
Но не успеваю сделать ни одного гребка, как кто-то тащит меня на поверхность, потом на мостки.
– Эрик Борисович! – голос Санька дрожит. – Что вы творите?
– Отстань! Искупаться хотел, – устало отмахиваюсь от него.
– В одежде?
– Чем не вариант?
Мы сидим молча, с волос и одежды стекает вода. Помощник прыгнул за мной как был, в костюме и ботинках.
– Что вы хотели сделать? – спрашивает он, выливая воду из обуви.
– Ну, топиться точно не собирался, – отвечаю ему и ловлю странный взгляд, словно я сказал чистую нелепицу. – Ты следил за мной?
– Конечно.
– Приказ бати?
– Нет, сам.
Начинаю дрожать: наступает разрядка. Я и сам не понимаю, что хотел сделать. Просто был порыв, и все. А зачем? Почему? Вопросы не возникали.
– Поехали, что ли?
– Я поведу машину.
– Давай.
В этот сумасшедший вечер я попрощался с любимой и вернулся в отцовский дом. Месяц бродил тенью, но к осени начал приходить в себя. Неожиданно меня поддержала Наташка. Она стала часто появляться в особняке, мы пили вино и болтали, вспоминая детские годы.
– Слушай, Метла, ты выполнять свое обещание собираешься? – вдруг однажды говорит она.
– Какое обещание?
– Насчет нашего брака.
– Ты хочешь за меня замуж? – изумляюсь я. – За эту оболочку без души?
Подхожу к зеркалу и, правда, не узнаю себя в тощем, длинном, обросшем щетиной мужике.
– Мне все равно. Родители настаивают, я больше не могу сдерживать их атаки.
– Если хочешь, давай поженимся, – равнодушно пожимаю плечами я.
– Ты же хотел заняться бизнесом, – напоминает мне Соколова.
– Точно, хотел! – хлопаю себя по лбу я. – Вот с понедельника и
