Дульси встала, пошатываясь, подошла к буфету, налила в стакан на два пальца бренди и выпила не разбавляя. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, плюхнулась на другой стул.
— Слушай, Чинк, — сказала она. — У Джонни и без того проблем хватает. Если ты будешь на него давить, он взбеленится и убьет тебя, даже если за это ему придется гореть в аду.
Чинк попытался сделать вид, что его это не пугает.
— Джонни не дурак, дорогая. У него в голове серебряная пластинка, но это не значит, что он готов жариться в аду из-за меня или кого-то еще.
— Все равно у Джонни нет таких денег. Вы все думаете, у Джонни есть сад, а в нем деревья, на которых растут доллары. Он не лотерейщик. У него только клуб, где играют по маленькой.
— Не так уж по маленькой, — возразил Чинк. — А если у него таких денег нет, пусть их одалживает. И вообще ему мало помогут его деньги или связи, если я подниму вонь.
— Ладно, — сказала Дульси, обмякнув. — Дай мне два дня.
— Если ты готова достать деньги через два дня, то можешь достать их и завтра, — ответил Чинк.
— Ладно, завтра, — уступила Дульси.
— А половину сейчас.
— Ты прекрасно знаешь, что Джонни не станет держать дома пять тысяч.
— Ну а как насчет тебя? — не унимался Чинк. — Неужели ты столько не наворовала?
Она посмотрела на него с презрением.
— Я бы зарезала тебя за такие слова, если бы ты был настоящим мужчиной. Но о такого, как ты, и мараться не хочется.
— Не морочь мне голову, киска. У тебя кое-что явно припрятано. Ты не из тех, кто допустит, чтобы их в один прекрасный день прогнали в чем мать родила.
Дульси хотела было возразить, но передумала.
— У меня есть долларов семьсот, — призналась она.
— Ладно, я возьму семьсот, — согласился Чинк.
Она встала и, пошатываясь, пошла к двери. Он тоже встал, но Дульси предупредила его:
— Не ходи за мной, ниггер.
Он хотел было пойти за ней, но передумал и сел на табурет. Аламена услышала, как Дульси вышла из кухни, и пошла посмотреть, в чем дело, но Дульси крикнула:
— Не волнуйся, со мной все в порядке.
Вскоре Дульси вернулась в кухню с пачкой долларов. Она бросила их на стол и сказала:
— Вот, ниггер, все, что у меня есть.
Он начал было подбирать деньги, но от вида зеленого пятна на красно-белой скатерти Дульси охватил приступ тошноты, и, не успел Чарли Чинк забрать добычу, Дульси согнулась над столом, и ее стало рвать прямо на доллары.
Внезапно в кухню ворвалась собака и стала страшно лаять на дверь черного хода. Собака услышала, как в замочной скважине неслышно повернулся ключ.
Чарли схватил Дульси за руки и усадил на табурет, страшно ругаясь. Потом подобрал перепачканные в блевотине доллары и стал отмывать их под краном.
В кухню вбежала Аламена. Ее лицо сделалось серым.
— Это Джонни! — прошептала она, прижимая палец к губам.
Чинк пожелтел так, словно у него давно уже была желтуха. Он стал запихивать мокрые банкноты, с которых капала вода, в карманы, но руки его дрожали, и он никак не мог с ними совладать. Затем он стал испуганно озираться, словно был готов выпрыгнуть в окно.
Дульси расхохоталась.
— Ну, кто кого испугался? — проговорила она сквозь смех.
Аламена испуганно и сердито поглядела на нее, взяла Чарли Чинка за руку и повела к выходу.
— Ради Бога, заткнись, — прошептала она Дульси.
Собака продолжала неистово лаять.
Затем на черной лестнице послышались голоса.
Как только Джонни повернул ключ в замке, Гробовщик и Могильщик возникли буквально из ниоткуда. Те, кто был в кухне, услышали, как Гробовщик окликнул Джонни:
— Минуточку, не могли бы мы поговорить с вами и вашей супругой?.
— Не надо так кричать, — сказал Джонни. — Я не глухой.
— Это у нас профессиональное, — пояснил Могильщик. — Полицейские говорят гораздо громче, чем игроки.
— У вас есть ордер? — спросил Джонни.
— Зачем? Мы хотим задать несколько вопросов, но по-дружески, — пояснил Могильщик.
— Моя жена пьяна, а я не в настроении, — сказал Джонни.
— А ты не напрасно хорохоришься? — спросил его Гробовщик.
— Я не хорохорюсь и не поднимаю волну. Просто я устал, — сказал Джонни. — На меня давят со всех сторон. Я плачу деньги адвокату, чтобы он объяснялся за меня в суде. Если у вас есть ордер, забирайте нас, если нет, оставьте в покое.
— Ладно, Джонни, — сказал Гробовщик. — День сегодня у многих трудный.
— Пушка у тебя при себе? — спросил Могильщик.
— Да. Лицензию показать?
— Нет, я знаю, она у тебя есть, — отозвался Могильщик. — Просто я хотел тебе сказать: не волнуйся.
— Ладно, — буркнул Джонни.
Тем временем Аламена вывела Чинка из квартиры и закрыла за ним дверь. Джонни вошел в кухню.
Аламена мыла клеенку. Собака лаяла. Дульси истерически хохотала.
— Оказывается, это папочка, — заплетающимся языком проговорила Дульси. — А я-то думала, это мусорщик.
— Она пьяна, — быстро сказала Аламена.
— Почему ты не уложила ее спать? — спросил он.
— Она отказалась.
— Если Дульси не хочет баиньки, ее никому не загнать в постельку, — сообщила Дульси.
Собака лаяла.
— Ее стошнило на клеенку, — объяснила Аламена.
— Поезжай домой, — сказал Джонни. — И забери с собой эту шавку.
— Пошли, Спуки, — сказала Аламена.
Джонни взял Дульси на руки и отнес в спальню.
У лифта к Чинку подошли Гробовщик и Могильщик.
— Дрожишь, — заметил Могильщик.
— И вспотел, — добавил Гробовщик.
— Простудился, — пояснил Чинк.
— Это точно, — согласился Могильщик. — Самый верный способ простудиться — это валять дурака с чужой женой, да к тому же в доме ее мужа.
— Я занимался своими делами, — сообщил Чинк. — Почему бы и вам, полицейским, так не поступить?
— И это благодарность за то, что мы тебя спасли? — удивился Могильщик. — Мы же задержали его и дали тебе удрать.
— Хватит толковать с этим гадом, — жарко произнес Гробовщик. — Если он скажет хоть слово, я выбью ему все зубы.
— Только пусть сначала все-таки поговорит, — сказал Могильщик. — А то без зубов он будет шамкать и нам его не понять.
На этаже остановился лифт. В него вошли все трое.
— Это нападение? — спросил Чинк.
Гробовщик ударил его в солнечное сплетение. Могильщику пришлось вмешаться, чтобы его партнер не наломал дров. Когда Чинк вышел из лифта между двоих детективов, он держался за живот так, словно боялся, что тот выпадет.
Глава 17
Чинк сидел на табуретке под прожектором в «Стукачином гнезде», где детектив Броди из отдела по расследованию убийств допрашивал его накануне утром.
Но теперь его допрашивали гарлемские детективы Могильщик Джонс и Гробовщик Джонсон, и это было не одно и то же.
Пот градом катил по его восковому лицу, а его бежевый костюм можно было хоть выжимать. Он глядел на кучку мокрых банкнотов на столе больными, красными глазами.
— Я имею право на адвоката, — сказал Чинк.
Могильщик сидел на краешке стола перед ним, а Гробовщик таился в тени.
— Уже пять минут третьего, и пора бы нам получить ответы на наши вопросы.
— Но я имею право на адвоката, — умоляющим тоном произнес Чинк. — Сегодня утром сержант Броди сказал, что при допросе может присутствовать адвокат.
— Послушай, парень, — сказал Гробовщик. — Броди — из центрального управления и расследует убийства, как предписывает закон. Если за это время еще кого-то ухлопают, тем хуже для жертвы. Но мы с Могильщиком — деревенские сыщики из Гарлема, и нам не нравится, когда в нашей деревне кого-то убивают. Глядишь, укокошат кого-то из наших. Поэтому мы стараемся сделать так, чтобы людей поменьше убивали.
— А времени у нас в обрез, — добавил Могильщик.
Чинк вытер лицо платком.
— Если вы думаете, кто-то может убить меня… — начал он, но Гробовщик его перебил:
— Если бы тебя убили, я бы и пальцем не пошевельнул…
— Спокойно, Эд, — подал голос Могильщик, а затем обратился к Чинку: — У нас к тебе всего один вопрос, но нам нужен честный ответ. Ты действительно дал Дульси нож, которым зарезали Вэла? Преподобный сказал правду?
Чинк выдавил из себя усмешку:
— Говорят вам, я впервые слышу об этом ноже.
— Потому что, если ты действительно дал ей нож, — мягко продолжал Могильщик, — а Джонни нашел его и убил Бэла, он и ее убьет, если мы не вмешаемся. Это ясно, как Божий день. А потом, глядишь, он и до тебя доберется.
— Вы, полицейские, думаете, что Вэл был черным Дилинджером или Аль Капоне, — сказал Чинк с ухмылкой, но его зубы стучали изо всех сил.
Могильщик перебил его опять, продолжая говорить мягко, вкрадчиво:
— Мы знаем, у тебя есть кое-что на Дульси, иначе она бы тебя и на порог не пустила в дом Джонни и не рискнула бы толковать с тобой тридцать три минуты по часам. И она бы не дала тебе семьсот двадцать долларов, чтобы ты помалкивал. — Он потрогал мокрую кучку долларов, потом убрал руку и вытер ее платком. — Грязные денежки-то! Кто из вас их облевал?
