Джозеф Уэмбо
Голливудский участок
Глава 1
— Хочешь сыграть в питбуль-поло, старик?
— А что это за игра?
— Я научился в нее играть, когда служил в конном взводе городской полиции.
— Не знал, что ты любитель лошадей.
— Все лошади — бестолковые животные, это все, что я о них знаю. Но там нам оплачивали сверхурочные. Ты видел мой маленький «бумер»? Я ни за что не смог бы купить такую машину, не работай я в городской полиции. За свой последний год в конном взводе мне удалось заработать сто тысяч с лишним. Я не скучаю по этим сумасшедшим лошадям, но тоскую по деньгам за сверхурочные. А кроме того, мне не хватает моего стетсона. Когда разгоняли пикет на съезде демократов, одна разогретая молодая девица с хорошей грудью сказала, что в стетсоне я похож на молодого Клинта Иствуда. У меня тогда не было девятимиллиметровой «беретты». Мы носили длинноствольные «кольты». Они больше подходят конным полицейским.
— Ты носил револьвер? Это в наше-то время?
— Пророк до сих пор носит револьвер.
— Пророк служит в полиции лет пятьдесят. Он может носить хоть воблу в кобуре, если захочет. А ты, приятель, совсем не похож на Клинта Иствуда. Ты больше напоминаешь того парня из «Кинг-Конга», только у тебя нос побольше и волосы крашеные.
— У меня волосы выцвели от серфинга, дурачок. А в седле я на пять сантиметров выше Клинта Иствуда.
— Как скажешь, брат. На земле я на целых тридцать сантиметров выше Тома Круза. В нем примерно полтора метра.
— Ладно. В любом случае пацифисты-демонстранты у дворца конгрессов швыряли в наших лошадей мяч для гольфа и шарик из подшипников, когда двадцать наших ребят пошли на них в атаку. А знаешь, когда на тебя наступает животное весом в полутонну, удовольствия мало. Вот только один конь упал. Ему было двадцать восемь лет, звали Руфус. Эти шарики его доконали. После этого его пришлось списать. Одна девица кинула горящий мешок мусора в моего коня по кличке Большой Сэм. Я отделал эту суку своей коа.
— Чем-чем?
— Это что-то вроде самурайского меча, но из дерева. Когда сидишь на лошади высотой под два метра, дубинка бесполезна. По идее демонстрантов нужно бить в область ключицы, но, как ты понимаешь, она пыталась уклониться, и я попал ей прямо по башке. Вроде как случайно. Она сделала сальто-мортале и закатилась под припаркованную машину. Я видел, как один из тех придурков проткнул лошадь вязальной спицей. Лошадь пришлось списать. Она пережила слишком сильный стресс. После этого ее отдали в ветеринарный приют. В конце концов их всех списывают. Как нас.
— Это никуда не годится — протыкать спицей лошадей.
— Зато эту бабу показали по телевизору. Когда ранят копа, ничего не происходит. Кому какое дело? А если ранишь лошадь, попадешь на экран — может, даже с той самой милашкой с сиськами четвертого размера, что ведет новости на пятом канале.
— Где ты научился ездить верхом?
— В Гриффит-парке. На пятинедельных курсах в тренировочном центре. Единственная лошадь, на которую я взбирался раньше, стояла на карусели, и мне наплевать, если я до конца жизни больше не сяду ни на одну. Я получил эту работу, потому что моя невестка училась вместе с командиром конного взвода. Лошади — бестолковые животные, старик. В трех сантиметрах от нее промчится автобус со скоростью сто километров, и она не шелохнется. Но стоит ветерку швырнуть ей морду обрывок бумаги, как она взбрыкнет, и ты полетишь через кучу спящих бомжей на углу Шестой и Сан-Педро. И окажешься в помойной тележке мамаши Люси, куда она собирает пустые пивные банки и бутылки. Именно так я в тридцать лет сломал бедро, и мне поставили металлические спицы. Единственное, на чем я хочу ездить, — это доска для серфинга и мой «бумер».
— Мне тридцать один. Ты выглядишь старше меня.
— Просто мне приходилось чаще волноваться. Меня лечил один доктор — такой старый, что продолжал верить в кровопускание и пиявок.
— Не знаю, брат. Вдруг у тебя прогерия? От этой болезни на лице и шее появляются морщины, как у галапагосской черепахи.
— Так ты хочешь сыграть в питбуль-поло или нет?
— Что за хреновина это питбуль-поло?
— Я научился этой игре, когда нас вместе с лошадьми как-то вечером отвезли на Семьдесят седьмую улицу, чтобы как следует почистить три квартала, где полно наркопритонов и бандитских гадюшников. Весь этот вонючий район — одно сплошное место преступления. Его нужно отгородить колючей проволокой. Как бы то ни было, там у каждого местного пацана есть питбуль или ротвейлер, который бегает без поводка, терроризирует район и загрызает всех собак, которые попадаются ему на пути. Как только эти бандиты увидели нас, в них проснулась жажда крови и они бросились на нас, как на сахарную косточку или телячьи ребрышки.
— Скольких ты пристрелил?
— Ты что, шутишь? Мне нужна эта работа. Сегодня нужно быть богаче, чем Доналд Трамп или Билл Гейтс, чтобы стрелять в Лос-Анджелесе — особенно в собаку. Если пристрелишь человека, будешь доказывать свою невиновность перед двумя детективами и командой дознавателей. Если пристрелишь собаку, ответишь перед тремя начальниками, четырьмя детективами и кучей дознавателей, к тому же тебя почти наверняка отстранят от работы. Особенно в этом районе. Мы в них не стреляли, мы играли в питбуль-поло длинными дубинками.
— А, теперь понял. Питбуль-поло.
— Я скакал в этой стае убийц, колотя их палкой и крича: «Один чаккер в мою пользу! Два чаккера в мою пользу!» Жалко только, что не мог добраться до их хозяев.
— Слушай, приятель, чаккер — это один период игры в поло. Знаю, потому что смотрел передачу про английскую королевскую семью. Сексуально озабоченный Чарлз с большим бугром в брюках сыграл пару чаккеров для Камиллы. Как у мужика встает на эту старуху? Не понимаю.
— Ладно. Так ты согласен или нет?
— Да, согласен. Но вначале хочу узнать: тебе может влететь, если сыграть в питбуль-поло с бандитскими собаками?
— А как же! Всегда найдется какой-нибудь ОСН, который позвонит в муниципалитет, своему адвокату или даже конгрессмену, по междугороднему.
— Кто такой ОСН?
— Сразу видно, что ты рос не на улице. ОСН — это очень сердитый негр.
— Я прослужил девять лет в Девоншире, Уэст-Вэлли и западном Лос-Анджелесе, до того как в прошлом месяце перевелся в этот участок, но никогда не слышал про ОСН.
— Тогда не ходи на заседания полицейского или муниципального совета. Там всегда заправляют ОСН. В Голливуде стало невозможно жить. Кстати, большая часть южного Лос-Анджелеса и даже Уоттса заселена латиноамериканцами.
— Я читал, что сейчас почти весь центр латиноамериканский. Интересно, куда, к черту, подевалась черная братва? И почему все беспокоятся о черных избирателях, если они все переезжают в пригороды? Лучше бы власти побеспокоились о голосах латиноамериканцев, потому что сейчас они уже сидят в мэрии, а лет через двадцать вернут себе Калифорнию, и мы будем работать у них садовниками.
— Ты женат? В который раз?
— Только что сбежал от второй. Она была похожа на волшебницу из сказки, но не совсем добрую. Дочке три года, живет с мамой. Адвокат бывшей жены не успокоится, пока не сделает меня нищим бомжом, который питается водорослями на пляже.
— Первая еще не вышла замуж?
— Нет, но я ей ничего не должен. Хотя она забрала мою машину. А ты?
— Тоже разведен. Один раз. Детей нет. Познакомился с ней в баре для копов в северном Голливуде под названием «Директорское кресло». У нее была шикарная задница, как у Дженнифер Лопес. Она выглядела слишком развратной даже для борделя, но я на ней все-таки женился. Наверное, из-за задницы.
— Первая женитьба для копа всегда неудачная. Ее можно даже не считать, брат. Так как же мы сыграем в питбуль-поло без лошадей? И где?
— Я знаю одно местечко. Достань-ка дубинку из моей походной сумки.
Сальвадорская преступная группировка «Мара Сальватруча», или «МС-13», возникла в лос-анджелесской средней школе менее двадцати лет назад, но сейчас, по слухам, она насчитывала десять тысяч членов в Соединенных Штатах и семьсот тысяч в Центральной Америке. Многие заключенные тюрьмы штата носили татуировку «МС» или «МС-13». В 1991 году Тина Кербрат, только что окончившая полицейскую академию, выписывала члену этой банды штраф за распитие спиртного в общественном месте (всего-то!), когда ее застрелили из проезжавшего мимо «крейсера» «МС-13». Это была первая женщина-офицер Управления полиции Лос-Анджелеса, погибшая при исполнении служебных обязанностей.
Позже тем же вечером в Голливудский участок позвонила встревоженная мексиканка, жившая к востоку от Гровер-стрит, и сказала, что черно-белая полицейская машина с выключенными фарами кружит у грязно-розового многоквартирного дома, который служил бандитам пристанищем и о котором она много раз сообщала в полицию.
