– А что, специалиста нет? – спросил Поспелов Возвышаева.
– Не в том дело… Эта артель, можно сказать, бельмо у нас на глазу… В свое время мы посылали туда коммуниста Кадыкова с целью обобществить все орудия труда, землю, скот и так далее. Но, к сожалению, Кадыков сам пошел на поводу мелких собственников, и артель стала убежищем зажиточных крестьян. Артель надо либо перестроить, либо распустить. В таком виде оставлять ее нельзя.
– Можно мне сказать? – Кадыков вскинул подбородок и поглядел на Поспелова.
– Давайте, – кивнул тот.
– Наша артель является объединением крестьян вокруг производственных задач, а именно: изготовление и обжиг кирпича, извести-хрущевки, строительство кирпичных домов и налаживание товарооборота среди населения – и это есть равноправная форма коллективного движения, я сам читал в брошюре.
– Читал, да не понял, – сказал Возвышаев. – Развел тут про кирпичи да хрущевку… Ты лучше скажи, какое хозяйство у вашего артельщика Алдонина? Молотилка у него, к примеру, есть?..
– Есть…
– Да еще всякие сеялки-веялки… А где он у тебя заседает? В совете артели, да?
– Заседает в совете. Зато он больше всех кирпичу набивает, да известь обжигает, да хлеб молотит. Его молотилкой половина артели пользуется…
– Вот так, за счет своего имущества кулаки авторитет себе в артели завоевывают, – криво усмехнулся Возвышаев. – И это называется коллективной формой отношений…
– Кулак в артели? – удивленно поглядел Поспелов на Кадыкова.
– Он не кулак! У него отродясь батраков не было, – горячился Кадыков. – Он бывший боец. Ленту именную с броненосца имеет.
– Пусть он ее повяжет на дышло своей жатки системы «Джон Дир»! – закричал наконец Возвышаев. – Вот когда вы уберете из артели подобных типов да обобщите все имущество, тогда мы пошлем вам делопроизводителя.
Кадыков опять выпятил губы и тихо, но твердо сказал Поспелову:
– Я отказываюсь работать в артели. Прошу меня уволить. Пойду на прежнюю работу.
Поспелов снял очки, осмотрел их, будто впервые видит, и сказал, глядя в пол:
– Людей надо уважать и ценить по заслугам. Работа наша сложная. Поэтому меньше амбиции, больше трезвости, спокойствия… Ну что ж? Придется на бюро выносить…
И непонятно было – кому он говорил? Возвышаеву, Кадыкову или самому себе.
До бюро дело не дошло – Возвышаев послал в тихановскую артель своего секретаря: «Проведи собрание – лично опроси, уточни: хотят они обобществления или не хотят».
Тот вернулся и доложил: «Не хотят!» – «Тогда нечего и огород городить», – сказал Возвышаев и начертил на заявлении Кадыкова – отпустить. А начальник милиции Озимое упросил Поспелова не тянуть с утверждением Кадыкова в новой должности, потому что у него на весь отдел уголовного розыска числился всего один человек.
«Ну что ж, в каждом деле должно быть спокойствие и согласованность, – сказал Поспелов. – Не возражаю».
И вот новый помощник опера Зиновий Кадыков поехал в Большие Бочаги расследовать кражу.
Кадыков хорошо знал и Деминых и Андрея Ивановича Бородина, у которого лошадь угнали. Знал, что они какие-то дальние родственники, и оттого, что кража случилась с малым промежутком у людей близких, Зиновий Тимофеевич полагал, что тут замешано одно и то же лицо. Накануне вечером он зашел к Андрею Ивановичу и, к своему удивлению, застал там Возвышаева. Тот сидел в своем неизменном френче за столом в горнице и распивал чаи. Кроме Андрея Ивановича, чаевничали хозяйка Надежда Васильевна и свояченица его – Мария Обухова, работавшая в райкоме комсомола.
Зиновия Тимофеевича пригласили к столу и спросили, что будет пить: чай со сливками или толокно? Кадыков замешкался:
– Извиняюсь, вопрос у меня пустяковый, могу и завтра утречком забежать.
– А мы все тут пустяками занимаемся, – сказала Надежда Васильевна. – Толокно сбиваем да языками мелем.
– Садись, не чванься, – пригласил дружелюбно Возвышаев. – Людей уважать надо.
Он был благодушен, улыбчив, сидел, развалясь на деревянном диванчике, и, глядя на его распаренное широкое лицо, можно было подумать, что хозяин здесь он самый, а не кто-нибудь иной.
Кадыкова усадили на табуретку, налили полную чашку чаю.
Возвышаев, как бы обращаясь к нему, повел прерванный разговор:
– Вот пусть Зиновий Тимофеевич нам ответит: когда человек имеет убеждение, может он устраивать не коммунальный, а личный комфорт или нет?
– Какое убеждение? – буркнул себе под нос Кадыков.
– То есть как это какое убеждение? Убеждение, значит, идейность. А идейность бывает только одна – передовая, прогрессивная, то есть коммунистическая.
– А что, убежденный человек или есть не хочет? – спросила Надежда Васильевна.
– Вопрос резонный! – подхватил Возвышаев. – Все, что касается поддержания сил и здоровья, а также опрятного внешнего вида, все это есть необходимая потребность. А тут комфорт, то есть самое причудливое излишество: всякие завитушки, финтифлюшки и прочие другие красивости.
– Так что ж выходит, Никанор Степанович, кисти на шали или кружева на кофте, к примеру, тоже излишество? – спросила, улыбаясь, Мария и повела рукой. Она сидела в белой кофточке с широкими рукавами, отороченными кружевом.
– Мария Васильевна, попрошу меня понять правильно, – Возвышаев от смущения упустил один глаз в сторону и густо покраснел. – Все женские наряды хоть и являются пережитком буржуазного прошлого, но покамест существуют. И я на них не покушаюсь, потому что вопрос женской формы одежды еще далеко не разработан.
– Ха-ха-ха! – закатилась Мария, запрокидывая голову. – А все-таки, Никанор Степанович, какую бы форму одежды предложили вы нам, работницам райкома комсомола?
– Темно-синие тужурки… Красиво и не марко, – услужливо улыбнулся ей Возвышаев.
– Под цвет ваших галифе? – спросила она, смешливо прищуриваясь.
И Возвышаев опять сделался пунцовым, затеребил пальцами по столу:
– Кроме шуток, мы ведь начали разговор про убежденность, – как-то боком обернулся Возвышаев к Кадыкову.
– Разговор бесполезный, – глухо пробурчал тот в ответ.
– Нет, извините! Речь идет о смысле жизни, то есть об уважении. Я вот за что уважаю Андрея Ивановича? За умеренность. Он не даст ходу и развитию частной собственности. Потому что имеет высший интерес – коней рОстить для государства, Красной Армии и так далее. А твой друг Прокоп Алдонин натуральное богатство копит.
– Он не мой друг, – сказал Кадыков.
– Это я к примеру. Андрей Иванович вон даже книжки немецкие читает, – кивнул Возвышаев на этажерку, где в самом деле рядом с Евангелием, Уголовным кодексом РСФСР, толстым томом Бауэра, пухлым справочником по сельскому хозяйству да комплектом журнала «Сам себе агроном» стоял старый немецкий календарь и наставление по скотоводству.
– Пустяки! В плену полтора года пробыл, вот и языку научился, – Андрей Иванович только покручивает усы да посмеивается.
– Вот именно – пустяки! – Возвышаев выкинул указательный палец. – Да разве не мог бы Андрей Иванович накупить коров, завести сепаратор и устроить молзавод у себя на дому?
– У него голова не так затесана, – сказала Надежда Васильевна.
– А я говорю – мог бы, да не хочет. Потому что не в том смысл жизни.
– А в чем он? – спросила Мария, озорно поглядывая на Возвышаева.
– Строить всеобщее счастье.
– А как насчет личного?
– Если эта личность не стоит поперек пути всеобщего движения, то она имеет право на счастье.
– А что это за право? Вроде удостоверения? За чьей подписью?
Мария дурачилась, как школьница, весело поглядывала по сторонам, точно приглашая посмеяться за компанию, а Возвышаев краснел, отдувался и терпеливо пояснял:
– Не подумайте, Мария Васильевна, что люди, связанные служебным положением, не хотят строить личного счастья…
«Батюшки мои! – сообразил вдруг Кадыков. – Да ведь этот бирюк ухажера изображает… и Бородина хвалит, и насмешки терпит, и краснеет… Кабы на меня не кинулся с досады».
Кадыков отодвинул выпитую чашку и сказал:
– Спасибо за угощение! Я побегу – нет времени.
– Да сидите! Куда торопиться на ночь глядя? – донеслось со всех сторон.
– Нет, нет, спасибо! – Кадыков встал. – Андрей Иванович, на минутку можно тебя?
– Пожалуйста!
Они вышли в летнюю избу, прикрыв за собою дверь.
– Дело в том, что мне поручено вести дело по вашей краже. Есть ли у тебя какие-нибудь подозрения?
Андрей Иванович, теребя ус, склонил голову.
– Пожалуй, нет, – сказал он после некоторого раздумья.
– Хорошо. Тебе Демины из Больших Бочагов кем доводятся?
– Да седьмая вода на киселе… Дальние родственники по жене.
– А ты слыхал, что у них амбар обокрали?
– Слыхал. Был у меня позавчера Федот Демин.
– Случайно?
– Нет… Говорил о краже…
– Зачем же приезжал? Просто поговорить?
