В Париже, в мировом центре востоковедения, едва ли не каждый год обсуждали тогда новые и новые находки, привезенные из степной России. Конечно, о многих находках владельцы не сообщали, чтобы не конфликтовать с законодательством: речь шла о золотых изделиях, на обладание ими требовались документы.
Наконец, парижским востоковедам показалось, что собрано достаточно материала и можно подумать о дешифровке таинственной письменности. Первыми взяли на себя ответственность академики А. Ремюза и его вечный противник в научных дискуссиях Ю. Клапрот. Они оба, крупнейшие авторитеты в древней истории, как титаны, попытались сдвинуть гору. Тщетно. Не удалось даже определить, к какой группе языков относятся загадочные письмена. Тайна, окутывавшая находки, лишь сгущалась.
А в гипотезах недостатка не было. Экспонаты не давали покоя археологам. Кто-то склонялся к версии об их скифских корнях. Придумали даже народ «чудь». Однако большинство исследователей сошлись на признании новых письмен древнегерманскими рунами, хотя бы по причине их почти полного внешнего сходства. Без всякого обоснования — отнести, и все.
Как часто бывает в науке, безрезультатность, отсутствие свежих идей мало-помалу охладили интерес к загадочным памятникам, и они вновь погрузились в дрему, в ожидание своего часа.
Интерес к сибирским находкам пробудился в 1875 году, когда вернулся из Минусинской экспедиции финский ученый М. Кастрен. Он опубликовал работу под названием «Енисейские надписи». Это была, пожалуй, самая обстоятельная и полная работа. Всё, чего только желала неуемная душа археолога, было там. Последнее слово отдавалось лингвистам, а они молчали, словно набрав в рот воды. У них-то идей и не было!
Ажиотаж зарубежных исследователей, кажется, разбудил Россию. На VIII Российском конгрессе археологов Н. М. Ядринцев, как говорится, «открыл Америку»: он, побывав в Маньчжурии, обнаружил то, что больше века изучали европейские археологи.
Доклад Ядринцева приняли к сведению.
А тем временем весной 1890 года в совершенно безлюдной местности, на реке Орхон, финский исследователь А. Гейкель обнаружил неподалеку от озера Кошо-Цайдам еще два древних памятника. Радости ученого, который пробрался сюда вместе с братом и женой, не было предела.
Первый памятник представлял собой мощную каменную плиту, напоминающую мемориальный камень. По тому положению, в каком она лежала, Гейкель догадался, что ее сбросили с постамента. Видимо, здесь было грандиозное сооружение, от которого остались руины… Землетрясение или люди разрушили памятник? Неизвестно.
На сохранившихся орнаментах можно было разобрать драконов, небольшие пятиугольные таблички с надписями. Но многое выглядело разрушенным, стертым безжалостными стихиями. Получив, что можно было получить от этого памятника, Гейкель сделал вывод: работа китайская.
Правда, смущала небольшая мелочь — китайская надпись покрывала одну сторону плиты. На трех других просматривались письмена знакомого «древнегерманского» рунического алфавита. Такого же, как на других сибирских находках. Почему?
Неподалеку от этой плиты, не иначе как повергнутой стелы, заключил ученый, находился большой четырехугольный алтарь. Рядом — погруженные в землю остатки какого-то длинного строения. Гейкель составил план памятника. И начал копать. Вскоре обнажилась засыпанная землей стена, выложенная из кирпичей. Работая лопатой, археологи нашли семь статуй с отбитыми головами. Они были явно не китайской работы. Глядя на них, Гейкель понял, что версия об их китайском происхождении отпадает. Одежда и оружие, известные по находкам на Дону, Дунае и в других районах забытого Дешт-и-Кипчака, указывали на тюрков.
Однако ясности это открытие не прибавило: при чем здесь тюрки? Какое отношение эти дикари могли иметь к столь высокой культуре, которую исследовал археолог?
В километре от раскопа Гейкель и его спутники нашли еще один точно такой же памятник, только более крупный. Он тоже был покрыт надписями, часть которых, к сожалению, стерлась. И опять — одна сторона памятника была с китайскими иероглифами, а три другие с уже известными «неизвестными» письменами — видимо, тюркскими.
Он и его товарищи еще не подозревали, что открыли надгробие принца Кюль-тегина и его брата Бильге-кагана. Найденные надписи они скопировали и увезли с собой, а в 1892 году издали в Гельсингфорсе. Вроде бы таинственные письмена начали обретать хозяина, хотя все точно знали, что древнетюркской письменности никогда не существовало — слишком диким был этот народ. Варвары же!
Сведений о загадочной «сибирской письменности», как осторожно называли ее, набралось уже более чем достаточно. Следы ее были замечены и в находках около Урала, Волги, Дона, Днепра, Дуная — по всей степи. Оставалось лишь найти человека, который прочитает то, что за сто лет собрано археологами.
И такой человек, к счастью, нашелся. Правда, сперва никто и не придал значения его тонюсенькому (всего несколько страничек!) докладу, который он представил Датскому королевскому научному обществу. Доклад был подписан именем, ничего не говорившим археологическому миру, — какой-то В. Томсен, профессор кафедры сравнительного языкознания Копенгагенского университета. Случилось это 15 декабря 1893 года — дата второго рождения тюрков!
Копии надписей с загадочными «сибирскими» письменами попали к профессору Томсену совершенно случайно. И в счастливую минуту. Сперва он установил направление письма, чтобы тем самым выяснить, как нужно читать надписи. Оказалось, читать следует не слева направо, подобно монгольскому, а справа налево, подобно вертикальным строкам китайской письменности.
Следующий шаг состоял в подсчете букв. Он тоже не утомил маститого профессора. Это позволило сделать заключение, что речь идет об уникальной, неизвестной ранее системе письменности, стоящей обособленно между алфавитным и слоговым письмом, принятым на Западе и на Востоке.
А дальше все было совсем доступно для человека, который знает три десятка языков.
Первое слово, которое прочел датский профессор Вильгельм Томсен, было «Тенгри». Божественное предзнаменование! Оно первым вышло из молчавшего камня.
Ученый не знал, что означало это непонятное ему слово, лишь позже из текста он догадался, что речь идет о «Небе», о «Боге Небесном».
Так оно всё и было на самом деле. Великий Тенгри-хан открыл в XIX веке древнетюркскую письменность, которой, как считалось, не существовало, но которая во II веке ушла с Алтая в Европу и там потерялась вместе с кипчаками.
Прочитанный Томсеном язык принадлежал народу, который китайцы называли «ту-кюэ». Чистейший тюркский язык, диалект, намного более древний, чем все известные до того тюркские диалекты.
После этого открытия датчанин Томсен стал выдающимся знатоком тюркских диалектов, вскоре он мог свободно читать, писать и говорить на языке Аттилы. Стараниями профессора из Копенгагена тюркский алфавит был вырван из цепких лап забвения. Стало ясно: открыта уникальная, почти неизвестная культура, носителями которой были «гунны», «варвары», «геты» и т. д. — словом, тюрки-кипчаки. Не замечать их культуру было уже невозможно.
Прошло три года после того триумфального декабрьского вечера в Датском королевском научном обществе, на котором профессор В. Томсен сделал свой потрясающий доклад. Вышла книга ученого, где за лаконичным названием «Дешифрованные орхонские надписи» скрывался ключ к прочтению древних тюркских текстов. В книге был опубликован не только полный алфавит, но и комментированный перевод всех известных тогда надписей. Это по сути был первый и единственный в мире учебник грамматики тюркского языка, о котором потомки кипчаков в России, похоже, и не слышали.
Сомнений уже не было (и более поздние исследования подтвердили): на территории Южной Сибири за пять веков до новой эры существовала величественная империя. Она прожила свою жизнь, оставив письменные и материальные следы. А к первым векам новой эры народ пропал. Куда? Как? Почему? Этого никто не знал.
Забегая вперед, заметим, чувство первооткрывателей испытали наряду с Мессершмидтом и его последователями великолепный русский археолог С. И. Руденко, его сибирские коллеги во главе с академиком А. П. Окладниковым. Они, но уже в XX веке, открыли свою Сибирь — ту исчезнувшую империю, существование которой предположили в XIX веке европейские археологи.
Итак, в XIX веке мир узнал, что в каменных посланиях передали предки своим потомкам. Камни заговорили. Заговорила молчавшая веками истинная история тюрков.
Тексты, открывшиеся В. Томсену, были различны по возрасту и по содержанию. Какие-то памятники относились к периоду, предшествовавшему Великому переселению народов. Их язык и выразительность фраз не оставляют равнодушным:
