— Черт их всех побери! Да я не обязан вообще толковать с солдатами, — пояснял он свои хлопоты капитану транспорта. — У нас в старой армии полковник был божеством, далай-ламой; если и открывал когда рот, то лишь по великим праздникам. Вся беда в том, что мои офицеры не знают службы. Представьте, что вам набрали команду из фермеров. Хочешь не хочешь, я должен следить за всем.
— Капитан Колберн, — спросил он однажды, — как у вас с материальной отчетностью? Покажите мне ротную ведомость.
Колберн принес две папки с бумагами, аккуратно обвязанные красной тесьмой. На одной папке значилось: «Отчетность по оружейной части 1 роты Десятого Стрелкового Баратарийского полка за квартал, истекающий 31 декабря 1861 года». На второй: «Отчетность по обмундированию и довольствию 1 роты Десятого Стрелкового Баратарийского полка за квартал, истекающий 31 декабря 1861 года». Проверив подсчеты, Картер быстрым опытным взглядом проглядел все квитанции и накладные.
— Отчетность в порядке, — сказал он. — И делает вам честь, капитан. Ординарец, обойдите всех командиров рог; передайте, что я их приветствую и велю явиться ко мне.
Командиры явились один за другим, откозыряли полковнику и, по его знаку, сели.
— Те из вас, джентльмены, — начал полковник, — кто уже составил ротные ведомости за последний квартал, должен сдать их сегодня же для проверки моему адъютанту. Тем, кто еще не готов, приказываю закончить немедленно. В случае затруднений обращайтесь к капитану Колберну; его отчетность в полном порядке. Джентльмены, устав материального снабжения армии не менее важен для вас, чем стрелковый устав. В том и другом деле промашка вам с рук не сойдет. Устав предусматривает, что все недостачи восполняются вами лично. Не представите вовремя ведомость, не получите жалованья, Меня это вообще не касается. Каждый из вас направляет отчет прямо в военное министерство. Я, со своей стороны, хочу преподать вам полезный совет. Честь от вас требует, джентльмены, чтобы вы полностью и в совершенстве овладели своей новой профессией; пусть даже эта война окончится через три месяца. Если уж начал чему учиться, учись усердно, учись на совесть. Долг выполняй до конца. Ни один уважающий себя офицер не станет брать офицерского жалованья, не исполнив своих обязанностей. Добавлю еще, что воинская отчетность — весьма любопытная штука. Армейская бухгалтерия совершеннейшая из всех существовавших на свете. Ее усовершенствовал сам Кэлхун,[51] когда еще был военным министром, в расцвете своих умственных сил. Ручаюсь, что каждый из вас, кто сумеет по этой системе исправно и без убытка свести баланс своей роты, легко овладеет и отчетностью в банке или в торговой компании. Система продумана до мельчайших деталей. Когда-то, еще юнцом, окончив Вест-Пойнт, я командовал ротой на индейской границе и участвовал в стычке с индейцами-поуни. Я гордился этим первым своим в жизни сражением, как котенок впервые пойманной мышью. Я считал, что доблесть моя ошеломит Вашингтон и ослепит всю канцелярию военного министерства. Потому, отмечая в квартальном отчете пропажу трех шомполов, я просто сообщил, что они пропали в сражении при Траппер-Влаффе. Я полагал, что армейская бухгалтерия должна спасовать перед младшим лейтенантом, побывавшим под пулями. Надежда моя оказалась тщетной. Я получил из Интендантского управления строгий приказ объяснить доказательно, на чистоту, при каких обстоятельствах пропали три шомпола. Я не сумел этого сделать и потому оплатил убытки. У меня, героя кровавой схватки, застрелившего лично индейца-поуни, вычли из жалованья тридцать девять центов в уплату за три шомпола.
Ободренные мрачноватой усмешкой полковника, слушатели дружно захохотали.
— А вот еще один случай, — сказал он. — В Пьюджет-Саунд назначен молодой интендант. Он отсылает свой первый отчет и через год получает письмо из Интендантского управления, где ему предлагается дополнительно отчитаться в недостаче пяти центов. Вознегодовав на эти, как ему показалось, поиски блох, он перевел в Вашингтон ровно пять центов и специальным письмом известил их, что погашает задолженность. Проходит еще полгода, и он получает обратно свои пять центов вместе со строгим письмом за подписью главного интенданта, в котором указывается, что, во-первых, Интендантское управление не потерпит подобных расчетов наличными и, во-вторых, что от него ожидают присылки формального объяснения о судьбе утраченной им государственной собственности — под страхом сурового дисциплинарного наказания. И вот по сей день он ведет переписку и живет только слабой надеждой, что мятежники, может статься, войдут в Вашингтон и сожгут дотла Интендантское управление. И прошу, джентльмены, не считать это абсурдом; напротив, это разумнейший из возможных подходов к делу; спросите, если хотите, любого кассира в банке. То, что покажется вам сейчас пустой канцелярской рутиной, на самом деле — точность, порядок, неподкупность, платежеспособность. Тот, кто растратил пять центов, способен — в теории, по крайней мере, — растратить миллион. Я вам сообщаю все это, чтобы вам стало ясно, что может с вами случиться и чего от вас могут потребовать. А сейчас попрошу без отлагательства закончить и сдать отчетность. Сроки давно миновали. Не задерживаю вас, джентльмены.
— Решил припугнуть их малость, — поделился он с капитаном транспорта, рассказан об этой беседе. — Фактически в старой армии мы поручали всю писанину старшим сержантам. Когда я командовал ротой, то платил десять долларов в месяц сержанту из собственного кармана специально за счетоводство, получал от него готовую ведомость и ставил подпись, не глядя. Но наши сержанты никуда не годятся! Еще хуже своих офицеров! Так пусть поработают офицеры. А я покажу им пример.
Так действовал Картер на посту командира полка, составленного из новобранцев: он намеревался сделать из них настоящих вояк — для него это был вопрос чести. Каков бы там ни был Картер как человек, как воинский командир он был щепетилен и требователен; а его аристократические замашки и отсутствие сантиментов помогали ему внедрять дисциплину властно и твердой рукой. Сейчас, пока транспорт в это зимнее время плывет по теплым морям в направлении на юг, вернемся немного к истории Картера, посмотрим, чем он еще был увлечен в своей жизни, помимо армейских обязанностей.
— Подумать только, как время бежит, — сказал он однажды Колберну, разоткровенничавшись более обычного. — Всего три года назад я чуть было не переплыл этот самый Мексиканский залив, тоже с воинской частью и с совершенно иными целями. Я (так-перетак) был в те времена флибустьером[52] и поборником рабовладения и действовал соответственно. Связался с Ламарами и Суле,[53] с губернаторами Каролины, Миссисипи, Луизианы; со всеми, кто собирался тогда распространять рабство негров в Юкатане, на Кубе, у черта в ступе и на луне. Готовился во вторые Кортесы.[54] Не скажу, чтобы был захвачен их планами; просто искал приключений и выгодной службы, денег, путей к дальнейшей карьере. Если бы все пошло гладко, как мы задумали, я был бы сейчас, наверно, царьком где-нибудь на захваченных территориях. Но тут запахло войной, и все наши планы рухнули. В предвидении тяжких военных расходов они решили не тратиться. Пришлось и мне пораздумать, с кем быть в этой войне. Они все пошли в одну сторону, я — в другую.
Рассказ был отрывочным, Картер не все договаривал, и Колберну многое оставалось неясным; в дальнейшем, уже на Юге, он узнал кое-какие подробности, существенно дополнявшие то, что сказал Картер. Их стоит здесь вспомнить, поскольку они характеризуют полковника. Сразу становится ясно, что он не являлся Барром в подготовляемом заговоре, а всего лишь Уокером;[55] это можно было сказать и заранее; интеллект полковника был не такого калибра, чтобы он мог возглавить интригу, в которой играли видную роль хитроумнейшие (я не сказал бы — мудрейшие) политиканы тогдашнего Юга. Не надо долго раздумывать, чтобы понять, что Суле и Джефферсон Дэвис были много умнее полковника. Можно добавить еще, что профессиональный солдат редко бывает удачливым политическим интриганом, поскольку его образ действий требует простоты; он не привык подольщаться, хитрить, уговаривать; он отдает команду «вперед» — и люди идут вперед. Картер должен был стать во главе полка, бригады, быть может, даже дивизии, преданной заговорщикам. Они считали его своим человеком. Он был коренным вирджинцем и вел свой род от людей, принадлежавших к олигархии Юга. К тому же с приданым жены-луизианки он получил в собственность черных рабов. И хотя он успел уже схоронить жену, а чаша с вином поглотила черных невольников (еще до него Клеопатра растворяла в вине жемчужины!), было естественно предположить, что он в достаточной мере проникся рабовладельческим духом, ибо где вы встречали такого янки, который остался бы противником рабства, раз вкусив сладость плантаторства? Добавим еще, что Картер был связан с торговой фирмой, выпускавшей винтовки новейшей системы; было оговорено, что оружие для его экспедиционного корпуса будет закуплено именно у этой пенсильванской торговой фирмы. Скажем еще напоследок, что Картер к тому времени промотал в кутежах все свое состояние и состояние жены, подал в отставку из армии, чтобы найти что-нибудь поприбыльнее, просчитался и в этом, крепко засел на мели и сильно нуждался в наличных.
