В столярном цехе работали четверо наших ребят, в их числе Семечкина и Макарова, те, что всегда записывают по очереди. И эти четыре человека до сих пор ничего не сделали с кузовом и кабиной, только вынули поломанные доски и сгнившие рейки. А новых не поставили.
Я сказал:
— Вас тут четыре гаврика, а дело ни с места.
— Успокойтесь! — насмешливо ответила Инна Макарова. — За нами дело не станет.
Семечкина добавила:
— Что за манера подгонять других!
— Никто вас не подгоняет. Но видите, какое положение — полная неувязка.
— Только не у нас, — возразила Инна Макарова, — нам не запрещают делать нашу машину.
— Что же вы не делаете?
Они показали на стоящие в углу свежеобструганные доски и рейки.
— Все заготовлено. Успеем. Ведь кузов ставят в последнюю очередь. Пусть материал пообсохнет.
Макарова и Семечкина меня удивили. Ведь технических наклонностей у них еще меньше, чем у меня, а у меня, как известно, их вовсе нет.
Семечкина и Макарова представляют в нашем классе литературу и искусство. Макарова — литературу, Семечкина — искусство. Макарова пишет рассказы, Семечкина поет. Правда, на школьных вечерах она не поет, говорит что ей «ставят» голос: один учитель ставит, другой переставляет. И эта волынка будет продолжаться, пока она не поступит в консерваторию. Что касается Макаровой, то все ее рассказы кончаются одной фразой: «Занималась заря».
…Мальчик, сирота, нашел своих папу и маму. Они плачут, целуются, выходят на улицу… Занималась заря…
…Другой мальчик, порядочный лодырь, перевоспитывался. Первый раз в жизни сделал уроки и, счастливый, вышел на улицу. Занималась заря…
…Третий мальчик, отличник, оторвался от коллектива. На собрании его прорабатывают, он осознает свои ошибки. Все довольны, выходят на улицу. Занималась заря…
Сует эту зарю куда попало…
Как бы то ни было, положение в столярке меня немного успокоило. Если бы так было в других цехах! Но в других цехах так не было…
В электроцехе Гринько мне сообщил:
— Бригадир сказал: «Со своей работой не управляемся, некогда вашей заниматься!»
Это сообщение меня тем более огорчило, что стоявший в электроцехе запах серной кислоты напомнил мне о сожженных в Липках брюках.
Сварщики вообще народ неразговорчивый. Может быть, потому, что из-за шума сварки не слышат, что им говорят. Сколько я к ним ни приходил, я слышал от них только одно слово: «Отойди!» Я посмотрел на раму нашей машины, одиноко стоящую на козлах, полюбовался голубым пламенем горелки и пошел дальше.
Так я обошел все цеха. Только в обойный не зашел — там работала Майка. К ней-то надо было зайти в первую очередь — Майка комсорг. Но между нами все кончено… Однако, когда я проходил мимо обойного цеха (а проходил я несколько раз), Майка увидела меня и сама вышла ко мне. Как ни в чем не бывало. Мы с ней обсудили положение и решили собрать классное собрание. Я был рад, что Майка сама вышла ко мне.
Конечно, между нами все кончено. Но Майка, по-видимому, этого не знала. То есть не знала, что между нами все кончено. Действительно, откуда ей это знать? Я ей не говорил, а сама она могла не догадаться.
23
Как у нас уже повелось, мы собрались на пустыре. Пришли директор автобазы, главный инженер, начальник моторного цеха, наш бригадир Дмитрий Александрович, похожий на испанца, и еще два бригадира: из обойного и столярного цехов. Получилось прямо-таки торжественное заседание.
Главный инженер сказал:
— Ваша инициатива похвальна. Восстанавливая машину, вы видите общественно полезные результаты своего труда. Но надо считаться с реальными условиями производства. Восстановление машины не предусмотрено планом. На нее нет ни фонда зарплаты, ни лимита материалов. Об этом надо подумать, это надо обсудить.
Наш бригадир Дмитрий Александрович сказал:
— Ребята хорошие. Выполняют. Но восстанавливают машину в рабочее время, а наряды на эту работу не выписывают. Отражается на зарплате.
Бригадир обойщиков спросил:
— Откуда материал брать?
Директор заметил:
— Кроили бы с умом, выкроили бы.
— Норма в обрез, Владимир Георгиевич, — ответил бригадир.
Начальник моторного цеха, самоуверенный молодой человек в пенсне, сказал:
— Возможно, парусину и можно выкроить. А как поршневую группу? По существу говоря, новый мотор собираем.
Директор, глядя себе под ноги, ровным голосом проговорил:
— Формалисты вы! Брак выпускать умеете, болтаться без дела умеете, а где взять четыре доски, не знаете.
Из этого мы поняли, что бригадиры хотят, чтобы директор признал восстановление нашей машины делом официальным, отпускал бы на нее материалы и платил бы за нее зарплату. А директор, наоборот, хочет, чтобы это все совершалось в неофициальном порядке, чтобы цеха помогали нам своими силами, из внутренних ресурсов. Мы очутились между двух огней.
— Сознательности мало, — продолжал директор, — послушаем, что практиканты скажут!
Что мы могли сказать? Если они не знают, как выйти из положения, то мы и подавно…
Тут, конечно, Игорь открывает рот:
— Владимир Георгиевич, что мы можем сказать? Если товарищи из цехов не хотят нам помогать, то ничего из этого не выйдет.
Это значило, что у Игоря пропала охота восстанавливать машину. Так с ним всегда. Выдвинет идею, нашумит, «нафигурирует», а потом остывает, даже падает духом.
— Класс был полон энтузиазма, — продолжал Игорь, — но обстоятельства выше нас! Обстоятельства вынуждают нас прекратить работу.
Майка насмешливо бросила:
— Не надо было браться за оружие!
Игорь обиженно надул губы:
— Пожалуйста, не показывай свою образованность. Я тоже знаю, кто такой Плеханов. Но Плеханов в данном случае совсем ни при чем.
— Очень даже при чем, — ответила Майка, — а ты типичный оппортунист и соглашатель!
Все в один голос закричали, что Игорь, безусловно, типичный оппортунист и соглашатель!
И я тоже закричал.
Отказываться от восстановления машины значило бы покрыть себя позором.
— Ты давно гнешь эту линию — прекратить! — сказала Майка. — Но если мы взялись, то должны довести дело до конца. Стыд и позор! Комсомольцы так не поступают! Комсомольцы преодолевают большие трудности! На целине.
Игорь опять усмехнулся:
— Произносить красивые слова мы все умеем. Но как преодолеть трудности?
Тогда я сказал:
— Единственная наша трудность — это ты. Твоя неустойчивость плюс бюрократизм.
Тут все закричали, чтобы мы перестали препираться. Нужно не препираться, а искать выход из положения.
Тогда я сказал:
— У меня есть предложение!
— Знаем мы твое предложение, — проворчал Игорь.
— Ты знаешь, а другие но знают, — ответил я, — а предложение у меня такое: давайте закончим машину после работы. Неужели мы не можем десять дней поработать по два лишних часа?
— Конечно, можем! — подтвердил Полекутин.
— Безусловно, можем! — заявили Гринько, Мишка Таранов и другие ребята, у которых были технические наклонности.
— Пожалуй, можно, — неуверенно проговорили ребята с меньшими техническими наклонностями.
— Мы будем оставаться, но ненадолго, — сказали девочки.
Директор повернулся к бригадирам:
— И вам не стыдно? Школьники согласны работать в общественном порядке, а мы, шефы, не хотим им помочь. Ваши дети будут обучаться на этой машине. Плохие вы родители.
Тогда наш бригадир Дмитрий Александрович заявил:
— Если ребята будут делать машину в нерабочее время, мы им поможем. Но как быть с материалом?
Начальник моторного цеха сказал:
— Поскольку вопрос упрощается, то есть ребята будут работать сверхурочно, а рабочие в общественном порядке им помогут, то мы, начальники цехов, изыщем некоторые материалы из внутренних ресурсов. Но как быть с дефицитом?
Дефицит — это части, которые трудно достать. Ими распоряжается сам директор автобазы.
— Ну что ж, — вздохнул директор и посмотрел на небо, — если ребята будут работать сверхурочно, если рабочие будут помогать им в общественном порядке, если начальники цехов изыщут внутренние ресурсы, то дефицит мы отпустим. В порядке шефской помощи школе. Главное, чтобы это мероприятие в основе носило общественный характер.
— Я думаю, двух часов в день будет достаточно, — сказал главный инженер, — по возрасту ребята могут работать по шесть часов, а они работают всего четыре. Так что это будет и законно и педагогично.
— Дело не в часах, а в том, чтобы была общественная основа, — повторил директор.
Основу, в сущности, предложил не кто иной, как я. Но я не стал об этом думать… Понимал, что во мне говорит пустое тщеславие.
24
Сегодня воскресенье!
Последние два воскресенья прошли бездарно. Даже не помню как. Но это воскресенье мы решили провести с толком. Мы — это я и Шмаков Петр. Поедем в Химки на пляж. Я возьму с собой ласты и маску. Надо же что-то с ними делать.
