хотел спросить, кто он, уже открыл рот, но Григорий опередил, проговорил с ласковым укором:
— Что ж ты, малой, матушку огорчаешь? Ее никак нельзя огорчать, ты же знаешь…
— Я не нарочно…
— Само собой, не нарочно…
И вдруг заговорил нараспев:
— Тихий месяц-месяцок На дуде своей играет, Складно песню напевает, Спи, Алешенька, дружок! Складно песню напевает, Да негромкая она, Только звездам и слышна… Только звездам, только ночке В синем небе над селом. Мужики по избам спят, У них много есть котят, А у каждого кота Были красны ворота…
В комнату снова вошел доктор, увидел возле оттоманки больного мужика в косоворотке. Брови его поползли вверх, он повернулся к императрице и тихо, удивленно проговорил:
— Что это, ваше величество?!
— Тсс! — шикнула на него Александра и глазами показала на сына.
Глаза цесаревича снова закрылись, но это был уже сон. Лицо мальчика порозовело, он дышал ровно и спокойно, кровь остановилась.
Григорий поднялся, повернулся к императрице, тихо, заботливо проговорил:
— Теперича пускай он поспит. К утру ему куда лучше будет.
— Спасибо вам, Григорий… а как вас по батюшке?
— Ну, матушка, это уж не обязательно… но коли уж хотите — Ефимом отца моего звали.
— Спасибо, Григорий Ефимович!
Старец вышел.
Лейб-медик, проводив его взглядом, укоризненно проговорил:
— Ваше величество, разве можно допускать к цесаревичу таких подозрительных персонажей? Мы не знаем, где он был прежде, каких микробов набрался…
— Подозрительных персонажей? — гневно, но очень тихо воскликнула императрица. — Этот подозрительный персонаж, как вы его изволили назвать, только что спас моего сына!
— Ну неужели вы верите в такую мистику? Я думаю, что подействовали наконец принятые нами меры…
— А я верю в то, что вижу! А вы можете оставить меня и моего сына! Мы не нуждаемся в ваших услугах!
Пожилой плотный мужчина в черном пальто подошел к черной машине. Из нее выбралась женщина лет пятидесяти в норковом полушубке, за ней встал парень в кожаной куртке.
— Здравствуй, Валентина Васильевна! — искательным тоном проговорил мужчина в черном.
— Здравствуй, Юсуф Абдулаевич! Ну, показывай, что тут у тебя. Хвастайся.
— Ну вот, все, что положено… — Юсуф повернулся к просторной площадке, на которой тоскливо горбились качели, карусели, американские горки и прочие аттракционы. Летом на этой площадке было шумно и весело, играла музыка, гуляли родители с детьми. Сейчас, в мрачное межсезонье, здесь было удивительно уныло.
— Отстой! — лаконично отрезала женщина.
— Ну что ты такое говоришь, Валентина Васильевна? Почему сразу отстой? Все аттракционы в хорошем состоянии, недавно ремонтировали, перед сезоном только подкрасить маленько, и будет первый сорт… публика валом повалит…
— Каменный век! — отчеканила Валентина Васильевна. — Не больше ста штук…
— Побойтесь бога! Я на один ремонт больше потратил! Вы только посмотрите, какую карусель я поставил! Точная копия той, что в Париже на Гревской площади…
— Твой Париж мне не указ! — бросила женщина, но неожиданно смягчилась. — Ну, покажи эту карусель…
— Вот, пойдемте…
Мужчина провел спутницу между огромными качелями и игрушечным паровозом с нарисованными глазками, подвел к карусели, закрытой брезентовым чехлом.
— Вот, укрыли, чтобы краска не облезла… — проговорил он и махнул рукой долговязому таджику: — Эй, как тебя?! Сними чехол!
Таджик позвал двоих соотечественников, те ухватились за концы чехла и потащили на себя.
Чехол сполз, открыв ярко раскрашенную двухэтажную карусель. По кругу выстроились розовые лошади и голубые носороги, черные лебеди и расписные кареты, не превратившиеся до поры в тыквы, открытые автомобили и жизнерадостно улыбающиеся свинки, нарядные паровозики с круглыми, широко открытыми глазами и всевозможные фантастические животные…
— Доисторический материализм! — отмахнулась дама в полушубке. — Больше ста пятидесяти все равно не дам!
— А вот, посмотрите, как она выглядит в действии! — Повелитель аттракционов подскочил к пульту и передернул ручку.
Засияли многочисленные лампочки, озарив карусель рубиновым, янтарным, изумрудным праздничным светом, заиграла бравурно-щемящая музыка, и под эту музыку карусель медленно закружилась, постепенно набирая скорость.
— Ну, как оно? — горделиво воскликнул хозяин, повернувшись к Валентине Васильевне.
Однако на ее лице вместо ожидаемого детского восторга проступило брезгливое недоумение.
— А эт-то что? — проговорила она, тыча толстым, унизанным кольцами пальцем куда-то за спину Юсуфа Абдулаевича.
— Где? — Он повернулся к карусели и увидел, как из-за поворота выплывает розовый крылатый лев, а на нем…
На этом льве восседала молодая женщина в совершенно неподходящем к сезону — откровенно летнем — ярко-желтом платье, расписанном лиловыми ирисами.
Женщина эта была, безусловно, мертва. Об этом говорила ее абсолютная неподвижность и синее распухшее лицо.
Все присутствующие застыли в молчании, пока мертвая наездница на розовом льве не подплыла совсем близко.
Первой опомнилась Валентина Васильевна:
— Ну у тебя и шуточки, Юсуф Абдулаевич! — проговорила она и решительным шагом направилась к своей машине, дверца которой была уже предупредительно распахнута.
Прежде чем сесть в машину, она повернулась к хозяину аттракционов и коротко бросила:
— Больше мне не звони.
Мужчина в черном пальто глядел вслед машине, беззвучно ругаясь на своем языке. Когда машина скрылась из вида, он повернулся к таджикам и бросил:
— Бабу эту снять, отвезти за город и закопать где-нибудь в овраге. Подальше от города.
— Ага, как же! — ответил ему долговязый таджик на хорошем русском языке. — Сейчас. Разбежался. С трупом возиться! Тебе надо — ты и вези! А вообще-то полицию вызывать надо!
— Что-о? — заорал Юсуф. — Уволен!
— Да запросто! — Таджик развернулся и ушел. Его помощников давно уже и след простыл.
Юсуф Абдулаевич остался возле карусели в одиночестве. Он подумал и набрал на телефоне номер полиции.
— Извините, Аркадий Викторович, что снова вас пригласили, — проговорила Дуся, подходя вместе с Херувимским к дверям прозекторской, — но только вам придется взглянуть на еще один труп.
— Сколько можно… — проворчал тот, — хожу-хожу, а толку — чуть! Только время зря трачу!
— Сколько нужно, столько и можно! — вполголоса пробормотал Лебедкин, замыкавший шествие.
Дуся недовольно покосилась на напарника: нельзя же так! У человека стресс. Сейчас жену покойную увидит…
Впрочем, Херувимский не расслышал слова капитана. Или сделал вид, что не расслышал.
Из-за обитой жестью двери доносилась музыка.
Те же «Времена года», только на этот раз «Весна».
Дуся позвонила в дверь. Раздался щелчок, дверь открылась.
На пороге стоял Данилыч в своей неизменной бабочке. На сей раз эту бабочку украшали живописные желто-зеленые пятна, по которым можно было предположить, что эксперт недавно ел яичницу с луком. Или с брокколи.
— Снежная королева, дубль второй! — выдал Данилыч заранее заготовленный экспромт.
Дуся посмотрела на него с осуждением.
— Извиняюсь… — протянул Данилыч и направился к металлическому столу, на котором лежало накрытое простыней тело.
— Аркадий Викторович, вы готовы? — деликатно осведомилась Дуся. — Может, вам чего-нибудь
