Я пробормотал озадаченно:
— Да, это самая разумная стратегия…
Он посмотрел на меня внимательно.
— Ссылаться ни на кого не нужно. Просто вам удалось добыть эти сведения… с трудом удалось!.. И вы торопитесь сообщить королеве. За что, естественно, от королевы получите щедрое вознаграждение.
Я хотел сказать, что да, хороший план, но вовремя одернул себя, я не в том ранге, чтобы одобрять или не одобрять слова и решения вышестоящих лиц.
— Да, — произнес я скромно, — так все и скажу.
Он неожиданно усмехнулся.
— Вы все правильно понимаете. Я уверен, у вас блестящее будущее.
Я поклонился.
— Вы меня переоцениваете.
— Ничуть, — ответил он. — Это моя работа — правильно оценивать людей и понимать, что они могут. Думаю, определенные круги в Нижних Долинах вас тоже оценивают выше, чем просто родовитые вельможи. Как вы догадываетесь, я уверен в вашей проницательности, в Нижних Долинах есть наши люди, что вовремя сообщают мне… новости. Уверен, они скажут, что вы с честью выполнили все поручения. Все, отпускаю вас на пир, ха-ха!.. Пока там все не сожрали и не выпили все вино… Шучу-шучу, у его величества никогда столы не пустеют.
Я поклонился с превеликим почтением и торопливо вышел. Со стороны главного зала уже доносится музыка, странно мелодичная, почти нет труб, много струнных, точно репертуар выбирал не сам король Антриас.
Через широко распахнутые двери открылись залитый светом огромный зал, три ряда длинных столов, мирно бедующая вельможная знать, которую не удивить даже королевским изобилием и самыми изысканными винами. Во всяком случае, все делают вид, что у них дома не хуже.
Слуги с кувшинами вина вдоль стен следят за быстро пустеющими перед гостями кубками, по первому же знаку бросаются их наполнять, а кому-то наполняют и без сигнала, уже знают таких гостей.
Фицрой ест и пьет за двоих, дальше от него Баффи, Эллиан, а последним Финнеган, он ближе к головной части стола, все четко расписано по рангу и родовитости.
Мое появление заметил только Фицрой, хотя другие заметили тоже, но не заметили, хто я такой, чтобы замечать такое, неизвестно зачем прицепленное к посольству из благороднейших глердов.
За нашим столом кубки серебряные, как и блюда, искуснейшей выделки, украшенные золотым орнаментом, каждый является произведением искусства, я чувствовал себя так, словно сижу в Эрмитаже и пользуюсь музейной посудой.
Фицрой подмигнул.
— Уже успел?
— Я такой, — ответил я осторожно.
— Выбрал ту, что с вот такими?
— Нет, — сказал я, — с вот такими… И здесь вот так…
Он с интересом проследил за круговыми движениями моих рук, редкий мужчина возьмется описывать изысканную и утонченную женскую красоту без таких вот поясняющих жестов.
— Ого, — сказал он с уважением, — я такую и не приметил! А то бы перехватил. Ну и глаз у тебя…
— Наметанный, — сообщил я скромно.
— Я бы даже от этого вина отказался, — сказал он с чувством. Сделал глоток, подумал. — Или не отказался?.. Нет, если с такими, то отказался бы… От вина отказался. Женщины пьянят меня больше и сильнее.
— Женщины, — сказал я, — еще то вино. Если, конечно, не кислое.
Он дернулся.
— Не напоминай! Если женщина кислая, то куда там уксусу!.. Стой, не бери то вино. Вот у того рыжего лучше, но он наливает только самым знатным лордам…
— Нечестно, — согласился я. — Сегрегация.
Он поднялся и, вперив в одного из слуг грозный взгляд, властным жестом указал ему на мой кубок. Слуга с явной неохотой отделился от стены, кувшин в его руках не глиняный, а из серебра, бережно наполнил мой кубок и, бросив на Фицроя взгляд, полный укоризны, вернулся на свое место.
Вскоре прогремели трубы, быстрыми шагами вошел король Антриас и сел в пустое кресло во главе стола. Веселье, прервавшееся на миг торопливым вставанием и поклонами, возобновилось с новой силой.
Я поинтересовался тихонько:
— А второе кресло, что рядом с королем… почему пустое?
— Наверное, — ответил Фицрой, — для королевы?
Баффи услышал, повернулся в нашу сторону.
— Он не женат, — сообщил он с чувством превосходства.
— Тогда для конкубины, — предположил Фицрой, он сразу оживился и ткнул меня в бок. — Видишь, твои мечты про вот с такими плакали…
— Почему это? — ответил я обидчиво. — Может быть, ему нравится что-то помельче…
Фицрой негодующе фыркнул:
— Нет такого мужчины, чтобы… Или ты так шутишь?
— Конечно, — ответил я, — шучу. Но он ее уже бы посадил рядом, так что здесь что-то другое.
Он пожал плечами, снова кивнул слуге и указал теперь на свой кубок. Я с удовольствием пробовал незнакомые блюда, как вдруг трубы пропели особенно торжественно, появившийся в дверном проеме церемониймейстер мощно ударил окованным концом жезла в пол и провозгласил мощным голосом:
— Лорды и все гости его величества!.. Встречаем регента трона королевства Опалосса герцога Ригильта Лесного!
В зале все затихли, я видел остолбеневшие лица Финнегана, Эллиана и Баффи, даже Фицрой раскрыл рот. За столами наступила полная тишина, а трубы допели мелодию и умолкли с чувством исполненного долга.
Фицрой наконец проговорил медленно:
— Так вот оно…
Из-под стрельчатой арки в зал вошел и неспешно двинулся между столами высокий и жилистый мужчина. При всем обилии одежд видно по костистому сухощавому лицу, что крепок, лишнего мяса не носит, а только кости, мышцы и толстые жилы. Идет медленно, как и положено королям и вообще особам высшего круга, смотрит благожелательно, время от времени отвечает на поклоны легким наклонением головы, иногда чуть улыбается.
За ним небольшая свита, среди которых и пара знакомых лиц, уже видел их во дворце. То ли прибыли раньше, чтобы готовить встречу, то ли члены посольства Опалоссы при дворе Антриаса. Одного точно знаю по имени, это Крекен, помощник посла, что значит — первый человек в посольстве, главой же обычно назначают человека очень знатного, но не обязательно умного.
Музыка снова грянула весьма бравурно, одни медные трубы, привычно называемые серебряными за их в самом деле чудесные чистые серебристые звуки, от которых радостно вздрагивает и трепещет сердце.
Король Антриас поднялся с кресла-трона, даже вышел из-за стола навстречу, весь в радостной улыбке, на ходу раскинул руки.
— Дорогой друг!
Герцог Ригильт сказал так же радостно:
— Ваше величество!
Они обнялись, трижды приложились щеками, торжествующие, излучающие такую непритворную радость от встречи, что я поверил в ее искренность. Жаль, не могу видеть, кто как к кому относится, только к себе могу ощутить неприязнь, да и то лишь в ее крайней степени.
