в классе для детей с особенностями поведения. Сначала Изабелла была очень тихой, с трудом выдерживала зрительный контакт, ей хотелось только раскрашивать картинки или играть с деревянными куклами в моем кабинете. Меня, как начинающего психотерапевта, терзали сомнения, смогу ли я «достучаться» до своей клиентки и добиться от нее хоть каких-то откровений о том, что с ней происходило, но через два месяца еженедельных встреч она все-таки начала кое-что рассказывать. Во время сеансов девочка стала использовать в своих играх пластикового динозавра из другой корзинки с игрушками в моем кабинете. Она заставляла динозавра бить одну из деревянных кукол снова и снова, кричать на нее, а та лишь прятала вторую куклу у себя за спиной. Я спросила Изабеллу, кто был этим динозавром, но девочка лишь покачала головой, снова взяла двух деревянных кукол и продолжила играть с ними так, как будто ничего не произошло. Я не знала, почему она замкнулась после такого простого вопроса, и переживала, не сделала ли я что-то не так и не испортила ли наши терапевтические отношения, которые едва начали налаживаться. Что бы ни произошло с девочкой, мне необходимо было получить больше информации и изменить ситуацию к лучшему во время нашей следующей сессии, поэтому я обратилась к своему супервизору.
В тот период я все еще училась в интернатуре и раз в неделю консультировалась со своим супервизором, лицензированным психотерапевтом, который направлял меня в тех случаях, когда я испытывала сомнения, и помогал убедиться, что я предоставляю качественную помощь клиентам. Супервизор порекомендовал мне дождаться момента, когда Изабелла снова включит в игру динозавра, и задать ей несколько вопросов о том, кем являются остальные участники игры, раз она не чувствует себя настолько безопасно, чтобы начать рассказывать о динозавре. Я записала то, что он предложил, и стала ждать новой встречи с Изабеллой. Во время сеансов девочка продолжала играть, не вовлекая в игру динозавра несколько следующих недель, но наконец он появился снова, и в этот раз я уже знала новый способ подвести разговор к нужной теме. Я спросила ее, кем была вторая кукла, которая пряталась за спиной у первой, и поинтересовалась, все ли у той куклы в порядке и чувствует ли она себя в безопасности. Девочка по-прежнему лишь покачала головой, не будучи в состоянии озвучить сценарий, который она проигрывала вместе с игрушками, поэтому я предложила ей вместо игры что-нибудь нарисовать или раскрасить. Изабелле понравилась такая идея, она помогла мне достать карандаши и бумагу. Пока мы вместе раскрашивали, я задавала ей множество вопросов о том, что она рисует, с кем она ближе всего общается в школе, и старалась узнать ее как можно лучше. Тут важно отметить, что работа с детьми может быть очень медленной, особенно если у детей имеется травмирующий опыт. Таким детям непросто кому-то довериться, да и они не знают, как рассказать о происходящем. Возможно, им сложно подобрать слова или же кто-то мог их запугать: если они хоть что-то расскажут, им или их близким причинят боль. Мы с Изабеллой продолжали раскрашивать вместе еще месяц или два, прежде чем я смогла выяснить, что кукла, спрятавшаяся за спиной той куклы, которую бил динозавр, была самой Изабеллой и ей приходилось прятаться, чтобы не пострадать. Да! Наконец-то мне удалось хоть что-то узнать!
В следующие несколько месяцев мне также удалось выяснить, что второй куклой была ее мать, избивал ее бойфренд, а Изабелла пряталась в шкафу в своей комнате, когда он появлялся и начинал кричать. Он и девочку когда-то несколько раз ударил, поэтому она и решила скрываться в шкафу. Обязательная часть моей работы — необходимость сообщать о подобных происшествиях в Службу защиты детей — государственного агентства, которое помогает защищать интересы детей. Как психотерапевт, я по закону обязана передавать в соответствующие инстанции информацию о случаях жестокого обращения с детьми, подростками или взрослыми иждивенцами, если мне рассказывают о подобном во время терапии или же я замечаю следы такого обращения. Несмотря на то что я поговорила с матерью Изабеллы и предупредила ее, что должна сообщить о сложившейся ситуации, та больше никогда не приводила девочку ко мне на прием. Я часто думаю о ней и надеюсь, у нее все в порядке. Я знаю, что поступила правильно, но в случае с детьми все куда сложнее, ведь они не могут полностью контролировать свои жизни и решать, кого в них пускать, а кого — нет. Как человек, выбравший своей специальностью работу, связанную с помощью людям и с их лечением, я очень тяжело переживаю подобные ситуации и всегда задаюсь вопросами, могла ли я сделать еще хоть что-то, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Тогда я была начинающим психотерапевтом, и пусть я и обратилась за советом к своему супервизору, чтобы убедиться в правильности своих действий, не следовало ли мне сделать что-то еще? Не причинила ли я — пусть и ненамеренно — Изабелле больше вреда, чем пользы? Вероятно, я этого уже никогда не узнаю.
Распространена ли детская травма?
К сожалению, история Изабеллы не исключение. Две трети детей в возрасте до 16 лет попадают как минимум в одну травмирующую ситуацию[37]. И это означает, что большинство из нас как минимум однажды сталкивались с тем или иным неблагоприятным или внушающим страх воздействием. Нам известно, что при должной поддержке и заботе можно проработать полученную травму и прийти в норму, но чем меньше возраст тех, кто ей подвергся, тем ниже вероятность эмоциональной готовности осознать свой опыт и оказаться в состоянии работать с травмой. Полученный в раннем возрасте травмирующий опыт оказывает влияние и на формирование личности, и на то, с кем мы решаем вступать в отношения в дальнейшем. Долгие годы специалисты не знали, как получить доступ к таким травмам, и не имели точного представления о том, какое влияние они оказывают на детей по мере их взросления. Все изменилось в 1998 году, когда Центры по контролю и профилактике заболеваний (ЦКЗ) и медицинский консорциум Kaiser Permanente опубликовали исследование неблагоприятного детского опыта (НДО), в котором приняли участие 17 тысяч взрослых клиентов. Его целью было выявить влияние травмирующего опыта, приобретенного в детстве, на психическое и физическое здоровье в последующие годы жизни[38].
Это революционное исследование доказало взаимосвязь между НДО и проблемами со здоровьем в более позднем возрасте: чем больше травмирующих событий происходило в детстве, тем больше сложностей со здоровьем возникало по мере взросления.
Выводы были основаны на изучении десяти типов неблагоприятных детских переживаний. К ним были
