— Чего это он к тебе привязался?
— Да, так, это у нас личное…
Майор уважительно покачал головой.
— Ну, ты парень даёшь! Иметь личного врага в лице Никулина — это роскошь, которую мало кто себе может позволить. Поверь, вредно для здоровья…
Дальнейший ход совещания был скучен и генерал Никулин потерял к нему всяческий интерес. Доклад он прочел без задора и вдохновения, назначенные «дежурные» выступающие в прениях, мямлили в основном ни о чём. Вскоре половина сидевших в зале военных, задремали или даже откровенно уснули. Эдик мужественно боролся со сном, зная коварный нрав своего недруга. И точно, так и случилось.
— Капитан Громобоев! Вам не интересно? — вдруг рявкнул Никулин на середине выступления какого-то майора из далекой Кандалакши.
Эдик резко вскочил на ноги, давно ожидая какой-нибудь подлянки со стороны начальства.
— Никак нет, товарищ генерал! Мне крайне любопытны достижения танкового батальона в работе по укреплению воинской дисциплины и войскового товарищества, радуюсь тому, что у них в Кандалакше все офицеры перестроились.
— Вы опять ёрничаете? Клоунаду разводите?
— Никак нет! Товарищ генерал, я хотел подчеркнуть, что я внимательно и с неподдельным интересом слушаю докладчика. Я не сплю, внимаю и впитываю передовой опыт коллег.
В наступившей тишине было слышно, как хрустнула шариковая ручка в огромной генеральской лапище. Наверное, он готов был в этот момент задушить дерзкого капитана. Эх, и ведь, действительно, генерал Никулин с радостью бы наказал Эдуарда! Но за что? Повода для взыскания вновь не удалось найти. Всем в зале было понятно, что Громобоев в курсе обсуждения, следит за выступлением, не зря же он назвал, и гарнизон, откуда был майор, стоявший за трибуной, и что у него в подчинении танковый батальон, и даже повторил последние фразы говорившего.
Живот Эдика предательски забурлил, возникли какие-то неприятные ощущения, да и нехорошо усилилось сердцебиение.
«Сейчас ей-ей влепит выговор или выгонит из зала», — подумал Громобоев. — «Наверняка генералу надоело попадать впросак. А как говорится: у сильного всегда бессильный виноват».
Но нет, Никулин не желал выглядеть самодуром, он решил не устраивать беспричинную расправу на глазах у боевых и заслуженных офицеров, тем более, что намеченная жертва тоже боевой офицер. Вот если бы перед другой аудиторией и в иной обстановке. Ну, да ничего, время терпит, можно отложить экзекуцию…
— Садитесь, товарищ капитан и будьте внимательнее! И хватит зевать!
У Громобоева рот действительно в этот момент открылся. Непроизвольно, от удивления, как говорится, отвалилась челюсть. Ведь он и не думал зевать, а совсем наоборот, бодрился и выслушивал всякую чепуху произносимую ораторами. Больше не пререкаясь, Эдик опустился на место, и совещание плавно потекло к обеденному перерыву.
…Сидя за столиком в местном буфете, Громобоев в красках поведал новым приятелям о своей давней «дружбе» с генералом Никулиным.
— Далеко пойдешь, если не расстреляют! — засмеялся Вовка, хлопнув старого приятеля по спине. — Так держать, сукин ты сын! Ох, и каналья!
Развеселившийся Гордюхин сделал призывный жест и щелчком пальцев подозвал официантку:
— Девушка, пожалуйста, нам ещё по две порции пива! Хотим хорошенько отдохнуть! Славно вы живете в северной столице: пиво, коньяк!
— А у вас? Шаром покати — спросил Эдуард отхлёбывая из кружки.
— У нас свои прелести: охота, рыбалка, грибы… спирт… — ответил Вовка, подмигнул приятелю и запил водку пивом.
В антракте большая часть офицеров из далеких гарнизонов переместились в кафе, рестораны, пивные и тем самым завершили своё участие в конференции. Громобоев тоже был не прочь свалить с новыми приятелями «налево», но не мог себе этого позволить, ведь Никулин был начеку и наверняка сразу заметил бы его отсутствие. Нет, нельзя давать противнику даже малейшего шанса для публичной расправы. Поэтому Эдик с сожалением выпил третью кружку бархатного пива и вернулся в зал, а северяне остались за столом догоняться водочкой.
Генерал действительно обшарил зал глазами, и к своему неудовольствию обнаружил ненавистного капитана сидящего на своем законном месте и в одиночестве. Весь его ряд был уже пуст, но ведь вины лично Громобоева в этом не было. И справа, и слева, и сзади, и впереди зияли пустоты. Примерно половина участников конференции предпочла употребление пива и водки под шашлыки в кругу боевых друзей, бесполезному славословию начальников. Кому оно нужно это заорганизованное мероприятие?
Никулин явно расстроился и, наверное, даже обиделся, обнаружив дерзкого капитана Громобоева сидящим в зале. Генерал даже крякнул с досады. Вероятно, он и задержался-то, чтоб проверить лично его: сбежал этот разгильдяй или не сбежал. Сразу потеряв интерес к мероприятию, руководитель что-то шепнул своим помощникам и покинул Дом офицеров. Лишь, когда бессмысленное совещание завершилось, Эдуард смог присоединиться к компании новых приятелей, третий час разминавшихся пивом и водкой. Офицеры сделали ревизию финансам, вышло дороговато, и продолжили банкет в более дешевом месте — в ближайшей пельменной на улице Некрасова…
Второй день совещания генерал Никулин своим присутствием уже не почтил, оставив за себя двух полковников. Естественно, те, офицеры кому счастья выступать с трибуны не выпало, под всяческими предлогами, пригибаясь, замеченными или незамеченными покидали зал через боковые и задние двери. Северяне накануне явно перебрали, на совещание не явились, и Громобоев продолжал страдать на своем ряду в гордом одиночестве, стоически выслушивая одного за другим нудных докладчиков, вещающих наборы цитат переписанных из партийной и военной прессы. Когда полковник из Политуправления порадовал оставшихся в зале «интернационалистов» доброй вестью о завершении конференции, Эдуард моментально сорвался с места и устремился к выходу. Друзья давно расслабляются в пельменной, а он, как последний болван, сидит и выслушивает чепуху.
«Эх, тяжело быть правдолюбцем», — подумал Эдик, ускоряя шаг. В эту минуту кто-то крепко схватил капитана под локоть, да так неожиданно и резко, что Громобоев и сам едва не упал, и чуть не увлек за собой на пол незнакомого худощавого усатого майора.
— Товарищ капитан, не спешите, чикайтэ! — с усмешкой на хитрющей физиономии молвил майор с певучим украинским говорком. — Я, заместитель начальника Дома офицеров. Уделите хвылынку внимания, пройдите за мной, я отдам Ваш фотопортрэт. Генерал Никулин забраковал фотографию, сказал, шо Вы нефотогеничны и не подходите висеть на доске почета. Хотя, на мой взгляд — гарное фото, классно получилось, да и на груди орденов — настоящий иконостас. Шо у Вас з ним таке по жизни було? Какая-то чёрная кошка пробежала мэж вамы? Чи чернявая дивчина? Никулин на твою портрэту таращился як бык на червону тряпку. Ну, ты блин, тореадор. Это ж надо так залупить генерала! Виткиля ты такой дэрзкий взялся. Витчипись и не строй прокуду ему, друже! Он такэ гнуснэ! Прям падлюка! Пишлы за фотокарточкой. Нужна она тоби чи ни?
— Конечно, нужна, — обрадовался Эдик возможности забрать свое огромное фото.
Майор завел его в свой кабинет, где на стульях и креслах стояли готовые портреты в рамках, а его фото лежало отдельно на столе. Вдоль стены громоздилась вывеска с лозунгом: «Наши маяки».
«Эх, не вышло помаячить», — кольнула Эдика мысль.
— Бачишь, який ты гарный! Це я тоби проявлял, печатал и ретушировал! Ну, ты и в жизни хлопчик нэплохой. Держи фотопортрэту и владэй!
Майор вручил Эдуарду фото, сразу же потерял к нему всякий интерес, и занялся сортировкой портретов по алфавиту для доски почета.
Громобоев скрутил свой большущий фотопортрет в трубочку, завернул в лист ватмана, затем в газету и помчался искать друзей. Однако, увы, пельменная уже опустела: либо ребята уже выпили свою норму, либо у них закончились деньги.
Капитан в одиночестве проглотил пару кружек кислого пива и поехал в гарнизон. Дома он пришпандорил фото к двери в спальню и написал сверху надпись фломастером: «Перестроившиеся офицеры округа»…
Ирина взглянула на Эдика и покрутила указательным пальцем у виска…
…Ах, да, что-то мы о ней, о молодой жене, в нашем повествовании совсем забыли. А напрасно! Ну да об этом скажем в следующей главе…
Глава 8. Психушка
Глава, в которой наш герой познает неверность и предательство, дерется с соперником, попадает в дурдом, и убеждается, что верно гласит поговорка: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.После завершения совещания Эдик вернулся в «поля», а точнее сказать, в леса. Убыл в лагерь рано, ещё до рассвета, чтобы успеть на электричку. Нежно чмокнул дремлющую замученную супругу в щёку, пообещал ей привезти корзину грибов и бидон ягод, полевые цветы. Ирина сладко потянулась, буркнула типа, не мешай и отвернулась досыпать. Эдик не стал настаивать на проводах, ведь молодой жене нужно вставать лишь через час. Месяц назад она сумела удачно устроиться на работу в медпункт полка, на одну зарплату офицера жить трудно.
