«Ладно, пусть милая ещё поспит», — с нежностью подумал Громобоев, и вышел из комнаты на цыпочках.
Добравшись до полевого лагеря, капитан развернул бурную деятельность, чтобы не быть обвиненным в бездействии и попытке срыва политической и воспитательной работы с «партизанами». Конечно, как же обойтись без политической работы с приписным составом? А ну, случится какая идеологическая диверсия? Вдруг все эти токари, слесари, водители автобусов и грузовиков, получив оружие и боевую технику, вздумают дружно дезертировать и сдаться в плен войскам НАТО!
Громобоев теперь на утреннем построении бился за необходимое количество рабочих рук, за каждого солдата и ежедневно вырывал у ротного и зампотеха двух-трех бойцов, не слушая их протестующие вопли об устройстве парка боевой техники, складов и прочих задачах. Солдаты, выхваченные из цепких лап майора Изуверова, таскали ошкуренные стволы, распиливали их пополам на своеобразные доски-горбыли и оббивали каркасы, сколачивали столы и лавки.
Так в трудах праведных прошел месяц, основные дела в лагере были почти завершены, и пришла пора доставить из полка наглядную агитацию. Эдик запланировал машину, велел водителю загрузить в кузов пустые ящики под хлеб, термосы для каши, закинул личные вещи в кабину, в кузов сел ещё один боец и они отправились в гарнизон.
Машина примерно час петляла по узкой лесной дороге, то и дело залезая колесами в глубокую грязь, а затем три часа тряслась на ухабах по разбитому шоссе. Сосны и ели, стоящие вдоль дороги, приветливо махали раскидистыми лапами. Молдаванин-водитель беспрестанно что-то напевал на родном языке. Яркое августовское солнце припекало, стояли последние дни лета, настроение у капитана было великолепным.
Громобоев долго боролся с дремотой и всё же не удержался и ненадолго отключился. Почему-то ему приснились крысы: большие, жирные, грязные. Эти омерзительные твари настороженно обнюхивали друг друга, а затем терлись мордами друг о дружку.
Капитан резко встрепенулся, потряс головой, прогоняя оставшиеся видения, слегка нахмурился, вспомнив приснившуюся гнусность, через силу улыбнулся. И верно, что долго думать о каких-то мимолетных неприятных снах, ведь Эдуард возвращался домой с полигона в приподнятом настроении, а приподнятым у него было всё, что можно было приподнять — ещё бы, опять почти месяц безвылазно сидел в лесу и строил полевой лагерь! Так и одичать можно! Молодой организм требовал разрядки и бунтовал последнюю неделю. И почти как в старом анекдоте: ноги мерзли по ночам, потому что одеяло постоянно было поднято неведомой силой… Душа и тело рвались к молодой жене, которая оставалась одна-одинёшенька в гарнизоне пока он жил в лесу.
Эдик всё реже вспоминал о прошлой жизни до службы в Афганистане. Бывшей жене Ольге наш капитан оставил без дележа и скандалов деньги скопившиеся на сберкнижке, гараж, мотоцикл, ну и совместного ребёнка. Угрызения совести почти не мучили. Ну, разве что иногда.
И пусть новая жена была с довеском в виде ребёнка без отца (от неизвестного отца), но Эдик очарованный прелестями Ирки и бурными постельными страстями, уже помышлял об усыновлении её пятилетнего сына. Мальца вскоре предстояло привезти из Ташкента, в новую благоустроенную квартиру. В настоящее время семейная жизнь протекала в быту без сцен и ссор, а ночи, как и прежде, были страстными, с выдумкой.
Командование герою войны, крепко пострадавшему на фронте, раненому и контуженному, выделило для начала служебную площадь, а во вновь построенном доме было обещано распределить двухкомнатную квартиру. Комполка вошёл в положение, надо ведь где-то жить молодой семье.
Душа пела, и сам он спешил побыстрее попасть в гарнизон, и накопленная сексуальная энергия словно подталкивала грузовик. Душа-то пела и порхала, но тело томилось в этой трясучей и скрипучей машине, словно птица в клетке, организм рвался быстрее достичь цели, подгонял и поторапливал хозяина, мол, давай, скорее вперёд. Кстати, от этой тряски стояк только крепчал. Капитан был в эйфории и в предчувствии «сладкого», ничто не предвещало беды. Наконец под вечер добрались до полка. Отдав распоряжения солдатам, которые должны были получить продукты для лагеря на складе, Громобоев покинул полк.
Насвистывая веселую мелодию, Эдик подошел к дому, поздоровался со странно ухмыляющейся соседкой, поднялся на второй этаж, тихо открыл ключом дверь и, таясь, вошел в квартиру. Сюрприз!!! Но едва переступив порог, почувствовал неладное, и напрягся: в прихожей стояли чужие начищенные армейские хромовые сапоги, на вешалке висела широкая офицерская фуражка, в коридоре валялись, словно разбросанные впопыхах вещи, на кухне надрывался музыкальный центр, а из спальни раздавались Иркины громкие крики, страстные стоны и всхлипы.
— Глубже, ещё, ещё, да, да…
Громобоев словно в замедленной киносъёмке не глядя, повесил на крючок фуражку, медленно снял с себя бушлат (хотя лето, но по вечерам было довольно свежо, особенно в лесу), поставил на пол сумку и рюкзак с грибами. Сердце бешено заколотилось, желудок схватил спазм, к горлу подступил ком, и на глаза набежала пелена. Тем временем охи и вздохи в спальне участились. Хозяин квартиры, механически переставляя ноги, словно робот, пошёл на эти всхлипы. Увиденное в спальне, наверняка разъярило бы даже самого спокойного и равнодушного супруга. Поверх его пищащей молодой жены лежало обнажённое мужское тело, и чья-то волосатая задница, ритмично, то поднималась, то опускалась между задранных высоко вверх и дёргающихся Иркиных стройных ножек. Мужик сопел, рычал и кряхтел, а неверная жена вскрикивала, сладострастно стонала и что-то бормотала типа «глубже и резче». Глаза у нее были прикрыты, а руками она помогала партнеру, задавая ритм. Внезапно Ирка томно прищурилась и заметила стоящего в дверях Эдика. В её бесстыжих глазах промелькнул испуг, но азартное тело не прекратило шевелиться и получать удовольствие, как не прекратились сладострастные всхлипы и стоны.
Громобоев мгновенно очнулся от оцепенения, вспыхнул, словно пороховой заряд и больше уже не отдавал себе отчета. Дальнейшие действия происходили машинально, сплошные импульсы, в мозгу как в бомбе сработал детонатор. Первым делом капитан дал носком сапога крепкого пинка, по этим голым шевелящимся ягодицам, и даже не по самой заднице, а чуть пониже раздвоения, как раз в то место откуда ноги растут. Заметил, что достал хорошо и видимо поддел как раз под самый корень. Яйца почти зазвенели, и раздался дикий рёв раненого самца.
«Ага, больно!!! Это хорошо!» — обрадовался Эдик.
Завизжали оба любовника, видимо дополнительное ускорение придало более резкое поступательное движение, и любовник невольно глубоко засадил партнёрше.
«Хорошо пошло?! Будет ещё лучше!» — мелькнула «черная» мысль.
Жаль, не заклинило, ни одного, ни другого, или лучше бы их обоих склещило. Мужик скатился на пол, вскочил на ноги, держась за травмированное хозяйство, громко завывая, закружился в бешеной пляске, высоко подпрыгивая как козёл. А он в принципе и был козёл! Иркин хахаль оказался ростом повыше, да и телосложением покрепче Эдика, но внезапный атакующий натиск, а тем более злость придала силы обманутому мужу, поэтому качественный перевес пока что был на его стороне.
Громобоев хотел было боднуть его головой в живот, но передумал. А было бы здорово пропороть брюхо этого мерзавца ветвистыми «рогами», тем более, если они уже реально выросли. Голый против человека в одежде всегда будет ощущать себя «не в своей тарелке», даже если идёт просто обычный и спокойный разговор, а уж тем более обнажённому полный дискомфорт, когда он дерётся с одетым противником. Соперник попытался оказать сопротивление, вскочил на ноги, и неуклюже принял боксёрскую стойку, но следующий сильный удар, теперь уже в челюсть потряс его и отправил в нокдаун, а заключительный удар точно в солнечное сплетение — в нокаут. Громобоев подхватил большое обмякшее тело, потащил на балкон, да не просто поволок, а выбил его спиной и головой стекло балконной двери и вышвырнул мужика наружу, на бетонный пол. Противник сильно поранил спину и шею о стекла, выл от боли, молил о пощаде, но вид крови лишь ещё сильнее разъярил Эдуарда, и он без раздумий и жалости, перекинул любовника через перила, и столкнул подлеца с балкона. Безвольное тело шмякнулось плашмя на кусты и траву. Финиш! Как говорят французы: финита ля комедия…
«Труп? Убился?» — запоздало испугался Громобоев, но сразу же успокоился, потому как тело в траве зашевелилось, и этот факт даже разочаровал. «Да нет, жив…собака…»
Голый мужчина корчился посреди зарослей колючек и полыни под балконом, громко стонал и подвывал. Эдик собрал чужие вещи: китель, брюки, рубаху (наступил, разорвал по шву и оторвал один из рукавов), фуражку (предварительно тщательно растоптав), швырнул их следом за выброшенным соперником в кусты. О сапогах в прихожей Громобоев впопыхах забыл, и они так и остались стоять сиротливо у порога. В результате завершившейся «корриды» повезло обоим: и мужу, и любовнику. Одному улыбнулась удача — падение всего лишь со второго этажа, не разбился насмерть, другой в результате этой экзекуции не сел в тюрьму на долгий срок.
