справился со своим курительным инструментом и с наслаждением затянулся, — искать Стэплтона было бы с моей стороны по меньшей мере глупо, да и бесчестно. Но я не закончил. Итак, Стэплтон исчез. Но было еще одно исчезновение, на которое вы, кажется, не обратили никакого внимания. Что случилось с его супругой?
— Не помню… — потер лоб Ватсон. — Кажется, уехала куда-то. В конце концов, какое это имеет значение?
— Мой дорогой доктор Ватсон, я неоднократно говорил вам, что в работе сыщика не существует мелочей. Литераторам легче. Вы, наверное, в своем романе бросили миссис Стэплтон где-нибудь в сердце Гримпенской трясины, а потом говорили о ней исключительно в прошедшем времени?
— Что-то вроде этого, — подтвердил доктор. — Я закончил тем, что упоминал эту женщину в качестве причины нервного расстройства сэра Генри. Он ведь был влюблен…
— Именно, Ватсон, именно! — Холмс вынул изо рта трубку и положил ее на пол. — Кажется, мне пора ограничить количество потребляемого мною никотина: он уже перестает на меня действовать прежним образом… Хорошо, зайдем с другого конца. Откуда взялась эта красотка?
— Кажется, — неуверенно произнес Ватсон, — вы мне говорили, что Стэплтон женился на ней в Коста-Рике…
— Да. Причем она считалась одной из самых известных красавиц страны. Спрашивается: почему вдруг прекрасная девушка связывает свою судьбу с ним. С человеком невыразительной, на взгляд женщины, наружности? Небогатым? Без связей и репутации?
— Но ведь она любила его, — растерянно сказал доктор. — Я же помню, как она рыдала и говорила о мучениях, которым ее подвергал этот негодяй…
— Вот, вот он, здравый смысл, который так кичится своей солидностью! — Холмс шлепнул себя по ляжке. — Только в дрянных книжках любовь может вспыхнуть от случайной искры и потом не гаснуть ни на каком ветру, даже самом сильном. В действительности же это святое чувство требует растопки, а гаснет, увы, от малейшего дуновения ветерка. Прекрасная женщина влюбилась с первого взгляда в ничем не примечательного мужчину, вышла замуж, отвергнув все блестящие партии, и потом терпеливо переносила бедность, безвестность, унылую жизнь, унижения, даже побои — и вы верите этой чепухе?
— Вы же сами учили меня, Холмс, — раздосадованно сказал Ватсон, — отбросьте все невозможные объяснения, и останется истинное, каким бы невероятным оно ни казалось. Да, это странно, но…
— Теперь еще одно. У Стэплтонов — впрочем, тогда они носили фамилию Ванделер — была школа для мальчиков в Йоркшире. Школу пришлось закрыть из-за какой-то скверной истории, несколько детей умерло. А вы знаете, что это была за история?
— Как-то не интересовался, — признал Ватсон. — А разве это имеет какое-то значение?
— Ладно, — сказал Холмс, потянувшись за трубкой, но брать ее все же не стал. — Не буду вас больше томить, мой дорогой друг, хотя я еще долго мог бы задавать подобные вопросы, водя вас за нос. Но если уж я обещал рассказать вам все, то я это сделаю. Слушайте же.
Ватсон наклонился поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Дело в том, — начал Холмс, чуть помедлив, как будто что-то решив про себя, — что Стэплтон был моим клиентом.
— Вашим клиентом? — вскричал Ватсон.
— Точнее, одним из моих клиентов в этом чрезвычайно запутанном деле. Но он обратился ко мне первым, по очень деликатному поводу, и я долго раздумывал, следует ли мне проявить к нему участие… И только долг перед общественной нравственностью, а также интересы государства склонили меня к тому, что Стэплтону следует помочь. Помолчите, — великий сыщик сделал властный жест рукой, — ибо я буду говорить о тех самых вещах, над которыми обычно опускают завесу. Но вы ведь хотели знать правду? Так вот, знайте же. Стэплтон — тогда он носил другую фамилию и работал в государственном учреждении чиновником средней руки — женился в Коста-Рике на некоей Бэрил Гарсиа, действительно очень красивой девушке. Женился, потому что других предложений у этой красотки не было. Ибо прекрасная мисс Гарсиа к тому времени имела в высшей степени скверную репутацию. Причем речь шла не просто о девичьей чести, нет, — но о развратной изощренности, с которой этот ангелочек пускался в самые непристойные, самые отвратительные похождения… Короче, ее просто нельзя было подпускать к мужчинам. Все это знали, ее несчастные родители знали это лучше других — и мечтали сбыть порченый товарец с рук любой ценой и за любую цену. Молодой Стэплтон тоже это знал — но увы, ее красота и богатое приданое оказались сильнее здравого смысла. К тому же он поверил, что она любит его и будет хорошей женой, несмотря на разгульное прошлое. Увы, брак получился несчастный, трижды несчастный. Не будем касаться альковных тайн — это слишком отвратительно. Достаточно грубой прозы денег: за полгода эта чертовка промотала все, что дали ей родители, а потом стала требовать все новых и новых средств от мужа. Тот подпал под ее влияние — и растратил казенные деньги. Тогда супруга подговорила его бежать — тем более ей давно хотелось покинуть края, где ее слишком хорошо знали, и совершенно выйти из-под власти родственников и общественного мнения… Они поселились в Йоркшире, где открыли частную школу. Но госпожу Гарсиа, которая тогда звалась миссис Ванделер, было категорически нельзя оставлять наедине с молодыми красивыми юношами. Хотя, возможно, ей сошли бы с рук ее шалости, если бы в школе не вспыхнула эпидемия одной неудобоназываемой болезни, которую женщины переносят гораздо легче, чем мужчины… Вы врач, Ватсон, вы понимаете, о чем я говорю.
— Мне приходилось лечить это в Афганистане, — машинально ответил Ватсон, пытаясь собраться с мыслями. — Мы это называли «солдатский насморк».
— Да, именно. Увы, несколько наивных мальчиков, которых госпожа Ванделер таким образом посвятила в тайны взрослой жизни, решили, что с ними происходит что-то страшное и позорное, и убили себя газом… Дело удалось замять — в огласке не был заинтересован никто, включая родителей. Но, разумеется, школу пришлось закрыть. С того же времени прекратил de facto существовать и брак. Потому что госпожа Ванделер наградила «солдатским насморком» и своего супруга. Он вылечился и вылечил ее — но с тех пор не прикасался к ней как к женщине. Он даже отказался называть ее своей женой, везде представляя как «сестру». Впрочем, если уж говорить начистоту, дело было не только в моральном выборе. Стэплтон имел от природы слабую мужскую конституцию, а болезнь и нервное потрясение окончательно убили в нем мужчину.
— Это бывает, — только и нашел что сказать Ватсон.
— Потому-то, — продолжал Холмс, — естественная в иной ситуации идея о новом браке и новом семейном счастье была для него невозможна. Он чувствовал себя прикованным к этой
