– сгодится ли на роль хозяйки и матери?
Ни про замужество, ни про совместных детей Мирон больше не заикался. Домработница с садовником проинформировали: девушки здесь и раньше живали. Но исчезали довольно быстро.
На всякий случай Богдана лишний раз не высовывалась. Стеснялась переставить посуду, как ей удобнее, не смела жаловаться, что в спальне очень светлые шторы, – на рассвете солнце бьет прямо в глаза, и она потом не может уснуть.
Люби она Мирона – насколько все было бы проще! Но он и тогда, в девяностых, ее принцем не был – и сейчас не стал.
Хотя секс у них имелся – как-то само собой вышло. Однажды вечером обнял, вроде по-дружески, она прижалась – типа, ты мой спаситель, защитник. Губы встретились, поцелуй удался. И оргазм случился – с первого раза.
Но спали – каждый в своей комнате.
И вечерние разговоры за ужином (Мирон появлялся поздно, весь день на работе) тоже не текли сами собой. Он часто умолкал – видно, уставал, сил на болтовню не оставалось. Она – не знала, о чем спросить. Вдруг подумает, что в его дела хочет влезть? Или глупость какую сморозит? А рассказывать, как сама время провела, даже стыдно.
Ведь Мирон работал – а она бездельничала. Он зарабатывал деньги – а Богдана пускала их на ветер.
Поселок, где жил ее спонсор, оказался из породы цивилизованных. Здесь имелись фитнес-клуб, косметический салон, кафе и целое сонмище скучающих дамочек-домохозяек. Красотки в расшитых золотыми нитями спортивных костюмчиках новенькую приметили сразу. Стали расспрашивать: «С кем живешь, кто, откуда?» Ее односложные ответы не смущали – собеседницы с удовольствием начинали рассказывать о себе. Кто замужем, кто просто сожительница – роли не играло, нос никто не задирал. Богдану легко приняли в коллектив. Звонили, заходили. Вытаскивали – прогуляться-поболтать, сходить вместе в кафе, на йогу, к косметологу, на массаж. О деньгах можно было не думать. Мирон в первый же вечер выдал ей пластиковую карту, что давала доступ ко всей инфраструктуре поселка, и сказал:
– Она безлимитная. Так что ни в чем себе не отказывай.
Часто бывало стыдно. Въехала в чужой богатый дом, чистила на чужие деньги перышки, пила за счет трудяги Мирона дорогое шампанское с клубникой.
Богдана пыталась хоть как-то отработать – лепила пельмени, варила борщи, украшала дом букетами полевых цветов.
Но кулинарные изыски пропадали втуне. Мирон очень тяготился своим пузиком и оплывшим лицом, на ужин старался есть исключительно салатики с нерафинированным маслом. Цветов – с вечера и не замечал. А утром домработница приходила, выкидывала быстро увядавшие ромашки и васильки.
И еще Богдану ужасно нервировал холодильник-бар. Как положено в богатых домах, изысканный, полный вин, аперитивов, дижестивов. И все нужные дополнения – лед, тоник, содовая, лаймы, лимоны, коктейльные вишни, шейкер, штопор. Она, хотя и пила последние годы почти каждый день, в московской квартире спиртного не держала – чтобы глаз не раздражало. А тут просто какой-то змей-искуситель извивается перед зеркальной витриной. Мирон обычно возвращался в девять вечера, с восьми – Богдана начинала его ждать. За окном уже раннее лето, соловьи, дымок шашлыков, по каналу корабль пройдет – на нем дискотека, веселье. Воздух свежий, манящий, заняться нечем. Только и оставалось – то дайкири себе сделать, то «Секс на пляже» смешать.
Пока удавалось – ограничиться одним или двумя коктейлями (ну, еще шампанское с девчонками утром). Но по-хорошему ей и подобной малости сейчас нельзя. Врачи, когда выписывали из больницы, строго велели: после сотрясения мозга и гематомы никакого спиртного минимум год.
Но даже если считать, что спиртное – это стакан водки, а коктейли – так, мелочь, Богдана все равно боялась: вдруг теперь, на слабую голову, ее и с шампанского понесет? Потеряет контроль, упьется вусмерть, и Мирон вечером явится к отвратительному, недвижимому телу.
Силы воли просто сказать себе «Стоп!» у нее нет, девушка давно поняла. Искать в тайне от Мирона нарколога? Стыдно.
И вдруг воспоминание.
Беременность. Ей девятнадцать. Только что сообщила Игнацио про две полосочки. Тот сначала разозлился, начал ворчать. Но вскоре отошел. Явился с шампанским, налил – отметить событие.
Шампусик ее любимый – сладенький, ледяной, от него так приятно на языке пузырики пляшут. Но сделала единственный глоток – и еле успела до туалета добежать. Все сразу наружу. И желудок уже чист – а тошнота все равно дикая.
Пока ждала Сильву, еще пару раз пробовала выпить, но даже отхлебнуть не могла. Воротить начинало от одного запаха.
Так, может, в беременности – ее спасение?
Противно, конечно, что зачатие, таинство, будет в свете лабораторных ламп проходить. Да еще потом уколы в живот, операция, гормоны пить. И Мирон, по правде, – совсем не мужчина ее мечты.
Найти бы себе красивого, здорового кобеля, затащить его в койку, забеременеть безо всяких ЭКО, заодно влегкую с алкоголем развязаться. Только что дальше? Растить дитя в нищете или вообще без отца?
Нет. Пусть лучше будет надежный, порядочный и богатый Мирон.
И однажды вечером Богдана решилась. Два традиционных коктейля придали смелости. Выждала, пока он наестся, отдохнет. Налила чаю и бухнула:
– Мирон! А я тест прошла?
Опешил:
– Ты о чем?
– Ну, ты ведь проверял: гожусь ли в матери. Уже два месяца здесь живу. Что решил? Подхожу – или нет?
Он взглянул остро:
– Ты ответ немедленно хочешь?
– Да.
– Богдашка, – его взгляд потеплел, – ты такая глупенькая!
Ласковый тон не растопил ее решимости.
– Не уходи от темы. Ты передумал?
– Ничего я не передумал.
– Почему тогда молчишь?
– Жду, пока ты окрепнешь.
– Мне врачи детей не запрещали. Я спрашивала при выписке. Можно беременеть хоть сейчас.
– Обычным способом – возможно. Но ЭКО – это очень серьезная нагрузка.
– Я читала. Подумаешь! Несколько уколов, таблеточки и маленькая операция. Всех делов на пять минут.
– Не просто уколы, а в живот. Каждый день. Таблеточки – гормональные, для здоровья не полезные.
Богдана усмехнулась:
– Слушай, не узнаю тебя. Где оптимист и нахал Мирон, который мне так нравился? Какой-то старый дядька причитает!
Но вызова он не принял:
– Я хочу, чтобы это было твое осознанное решение. Ты здоровая, молодая. Можешь зачать ребенка простым и приятным способом. Зачем тебе я со своими проблемами?
– Потому что я хочу не абстрактного ребенка, а нашего общего!
– Неужели настолько меня любишь, что готова на подобные жертвы? – скептически поднял бровь Мирон.
– Ага. Вот ты, значит, о чем. Как все богатые мужики, боишься хищницу на груди пригреть. Ребенок тебя уязвимым сделает.
– Да, я хочу понять твои мотивы.
– Ну, и не трынди тогда,
