— Я буду возвращаться каждый день, — бормочу я, закрыв глаза.
Аид не смеется.
— Это небезопасно.
— Я преувеличиваю, я знаю. — Я вздыхаю, вдыхая шепот аромата, похожего на запах теплой, влажной земли. Капля аромата просочилась сквозь барьер. — Ты чувствуешь этот запах?
— Да.
— Петрикор. Запах теплой земли после дождя. Это мой самый любимый аромат во всем мире. Даже звук прекрасен. Петрикор, петрикор. Это звучит как нечто волшебное. Возможно, для тебя это мало что значит, но каждый раз, когда я улавливаю его запах, клянусь, я… — Я открываю глаза, осознавая, как много я говорю, какой он тихий и спокойный. Он, без сомнения, начеку, хотя его глаза, кажется, прикованы ко мне. — Извини, я что-то много болтаю.
— Это восхитительно.
— Это так неловко!
— Я думаю, это мило, когда люди болтают. Это все равно, что протягивать часть себя, приглашать других присоединиться, делать из своей персоны угощение. А если говорить о более серьезных вещах — это все равно что предложить частичку своей души и верить, что другой человек не разобьет ее.
Я смотрю на него, пораженная его словами.
— Ты когда-нибудь делал это? — Спрашиваю я его. — Предложил частичку себя?
— Да, — говорит он, медленно произнося слова. Он полностью избегает моего взгляда.
— Что… что случилось?
— Ничего, — отвечает он.
— Ничего? Как ничего может быть ответом?
— В самом деле, как… — говорит он.
Как он мог пожертвовать своей душой и не быть раздавленным? Как кто-то мог взять ее, не осознавая этого? Как он мог быть сломлен и не сломлен одновременно?
— Она была дурой, — говорю я, — потому что не видела, кем ты был. Это… это была она, верно?
Он улыбается.
— Да, это она. Но она не была дурой.
— Но…
— Это не имеет значения, Сефи. Не сейчас. — Он пересекает комнату, подносит костяшки моих пальцев к своим губам и целует их, и я краснею до кончиков ушей.
Глава 13. Созерцание звезд
Ирма ругает меня за то, что я ускользаю от ее уроков, но Аид кричит ей в ответ, настаивая, что она должна учитывать мою смертную форму, и отказывается от ее требований о дальнейших занятиях сегодня вечером. У него есть ванна, приготовленная в большой ванной комнате, размером с небольшой бассейн.
— Я могу сама приготовить себе ванну, — говорю я ему.
— Конечно, ты можешь, — говорит он, — но я подумал… не бери в голову.
Он предлагает мне бомбочки для ванны, шоколад и фруктовый безалкогольный напиток с зонтиком внутри. Это глупо продуманно, тем более что он делает это из-за пределов комнаты. Он даже не замечает моего благодарного лица или непристойных комментариев по поводу моего раздетого состояния, и я почти обнимаю его, когда ванна заканчивается. Каждая частичка меня ощущает удивительную легкость.
Мы ужинаем с Ирмой, но почти ничего не говорим друг другу.
Мы все трое тихо удаляемся в свои покои. Я читаю в постели с Пандорой, и резные розы на столбиках моей кровати шевелятся и расцветают. Магия Аида? Должно быть она.
Раздается тихий стук в дверь.
— Сефона?
— Хммм?
— Если ты все еще не спишь, я хотел бы спросить, не хочешь ли ты понаблюдать за звездами?
Я пересекаю комнату и, нахмурившись, открываю дверь.
— Созерцание звезд?
— Обсерватория, — говорит он. — Безопаснее, чем лунные врата. Но только если ты сама этого захочешь.
В городе у вас не так уж много шансов полюбоваться звездами. Единственный раз, когда я это делала, был, когда я была в отпуске. Однажды летом, когда мне было около тринадцати, папа повез меня на Крит. Мы лежали на террасе на крыше нашей виллы, и он показывал мне созвездия и рассказывал мне истории о них.
Я смотрю на Аида, в его свободной футболке и пижамных штанах на молнии, почти нервно ковыряющего свои выкрашенные в черный ногти.
— Я бы с удовольствием.
Он улыбается, протягивая руку в нужном направлении. Мы на цыпочках проходим мимо комнаты Ирмы и входим в другую комнату.
Потолок мерцает в свете звезд, весь золотой и белый, стеклянный и блестящий. Чернильно-сине-черное небо переливается пурпурным, фиолетовым и алыми цветами, невероятным калейдоскопом ночи. Кто знал, что у ночи так много оттенков?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Иллюзия, — напоминает он мне, — но такие достопримечательности можно найти где-нибудь в мире».
— Я хочу увидеть их по-настоящему, — говорю я, хотя не могу понять, почему этого недостаточно.
— Я бы хотел взять тебя — говорит он, слегка задыхаясь. Затем он кашляет, указывая на подушки, разложенные на полу. Мы садимся на расстоянии нескольких дюймов друг от друга, и я ложусь на спину, чтобы запечатлеть как можно больше.
— Это прекрасно, — шепчу я.
— Так и есть. — Он поворачивается ко мне лицом. — Скажи мне, по чему ты скучаешь в мире смертных. Не рассказывай мне о таких важных вещах, как люди. Расскажи мне о мелочах, о крошечных ощущениях, которые ты принимаешь как должное.
Я на мгновение задумываюсь, в основном о погоде, хотя мой зачарованный потолок очень помогает при отсутствии солнца, а также в нашей сегодняшней маленькой экспедиции.
— Я скучаю по… тому, как дождь ночью стучал в мое окно, как свет фонарей с улицы заставлял его сверкать, как звездный свет. Я скучаю по запаху кофе в кофейне в конце улицы и звукам бессмысленной болтовни. Я скучаю по тому, как по утрам в выходные я кутаюсь в свое пушистое пуховое одеяло и укрываюсь на эстраде в Гайд-парке во время ливней.
Он замолкает на мгновение, пристально глядя на меня.
— Это часто случалось? Прятаться на эстраде для оркестра?
— Только один раз, я думаю.
— Тогда почему такое приятное воспоминание?
— Я не знаю. Что-то в запахе влажной земли и отблеске солнечного света сквозь облачное небо.
— Звучит красиво.
— Так и есть.
Я поворачиваюсь к нему лицом, подложив руку под голову. Это заслоняет вид на звезды, но я не так уж сильно возражаю.
— Если бы ты мог быть сейчас в любой точке мира, где бы ты был?
Аид делает паузу.
— Я не уверен, что смогу ответить, не напугав тебя.
Я хмурю брови.
— Ну, теперь ты должен мне сказать.
— Нигде, — говорит он. — Каким-то образом я понимаю, что в данный момент это именно то место, где я хочу быть.
Что-то пульсирует во мне, какое-то странное, тяжелое ощущение, как будто страх и желание превратились в жидкость. Я перекатываюсь на спину, избегая его взгляда.
— Я встревожил тебя.
— Нет, ты этого не сделал.
Меня не пугают его слова, хотя их абсолютная правдивость меня удивляет. Меня больше беспокоят мои собственные мысли, осознание того, что, по крайней мере, на данный момент, я тоже не хотела бы быть нигде больше.
И ни с кем другим я не хочу быть.
Но только в этот момент.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, — прошу я, чтобы заглушить вопросы внутри меня.
— Будь более конкретным.
— Что тебе нравится в Гарри Поттере?
Он на мгновение замолкает.
— Боюсь, мой ответ прозвучит жалко.
— Я сомневаюсь в этом, — говорю я ему. — Это не одно из многих слов, которые у меня когда-либо ассоциировались бы с тобой.
Он вдыхает, и я вижу, как он сдерживает желание спросить, какими еще словами я бы назвала его.
— В детстве у меня было все, что касалось материальных благ. Все, о чем я мог просить, мне было дано. И все же я все еще чувствовал себя мальчиком, запертым под лестницей и ждущим, когда кто-нибудь придет и спасет меня.
Интересно, что могло вызвать у него такие чувства и ответил бы он мне, если бы я спросила. Интересно, должна ли была Эметрия спасти его? Я просто пытаюсь найти слова, чтобы спросить, когда он говорит вместо этого, быстро, как будто чтобы скрыть назревающие вопросы или рану, которую он мне нанес.
— Какая твоя любимая книга?
«—Эм, Питер Пэн, я думаю. В основном из-за ностальгии. Папа часто читал мне ее в детстве. — Я опускаю историю о моей копии и слова, которые, как я надеялся, написала моя мать. — Раньше мне снилось, что какой-то волшебный летающий мальчик упадет в мою комнату и унесет меня в Неверленд. — Я смотрю на него через стол. — Ты не совсем такой, каким я его себе представляла.
