— Но я не хочу тебя целовать! — заявила она.
— Разве? — Его глаза удивленно округлились. — А, по-моему, несколько минут назад ты просто умирала от желания это сделать.
Айлин похолодела от ужасной догадки.
— Ты видел, как я тебе рассматривала? — жалобно спросила она.
— Угу, — без тени смущения кивнул Роберто. — Это так возбуждает: наблюдать, как твои глаза ласкают все мое тело.
Закрыв так неосторожно выдавшие ее глаза, Айлин подумала, что хорошо бы оказаться миль эдак за тысячу отсюда, но тут же почувствовала, как напряглось его сильное тело, и ее щеки вспыхнули жарким пламенем радостного ожидания.
— Так поцелуешь ты меня или нет?
Не открывая глаз, Айлин затрясла головой, ощущая, как все теснее становится грудям под его твердым тяжелым телом, а в низу живота разливается тепло.
Знает ли он, что с ней творится? — спросила она себя и тут же поняла, что это так, настолько сладко и вкрадчиво прозвучал его вопрос:
— Или же ты хочешь, чтобы я вернул тебе свободу?
Руки ее сами собой взметнулись вверх и обвили его шею с такой силой, словно это был спасательный круг посреди бушующих волн за сотни миль от ближайшей суши.
Роберто рассмеялся довольным смехом соблазнителя, уверенного в своей сексуальной неотразимости.
— Пойми, любовь моя, — продолжал он бархатным голосом. — Если я прошу, чтобы ты сама меня поцеловала, то лишь потому, что не хочу услышать обвинений в насилии или принуждении.
А это, значит, принуждением не было? Стало быть, заставив ее почувствовать на себе горячее, полное сил полуобнаженное тело возбужденного самца, он ни к чему ее не принуждал? Да могло ли быть более бессовестное принуждение, чем то, которое несли в себе эти сильные загорелые руки, так крепко сжимающие ее в объятиях, эта широкая грудь с рельефными мышцами, эти длинные мускулистые бедра, одно из которых так уютно устроилось между ее ног?
И когда его ладонь накрыла одну из ее грудей, Айлин, застонав, уступила, причем скорее себе самой, нежели ему, и, выгнувшись всем телом, прижалась губами к его губам. После этого тело ее окончательно вышло из повиновения. Руки жили собственной жизнью, лаская его там, где нравилось им самим, а губы целовали, смакуя, везде, куда был в состоянии дотянуться ее жадный изголодавшийся рот.
— Айлин, ты слишком торопишься, — услышала она изменившийся голос Роберто, из которого напрочь исчезли шутливые нотки. Перестав играть роль уверенного в себе самца, он уже старался охладить ее пыл, умерить эту так неожиданно разбушевавшуюся стихию. — Айлин…
Не отвечая, она закрыла ему рот поцелуем и, одной рукой еще крепче вцепившись в шею, другой с силой провела по всей спине от затылка до ягодиц. Изогнувшись, словно пронзенный стрелой, Роберто простонал что-то нечленораздельное и, отбросив самоконтроль, тоже с головой бросился в бурлящий водоворот сладкого безумия.
Руки его становились все смелее, лаская ее там, где раньше она никогда не позволяла, а Айлин, обмирая от удовольствия, с восторгом и недоверием повторяла про себя: О боже, неужели теперь я это могу?! Но через несколько секунд выяснилось, что оснований для опасений было гораздо больше, чем для восторга, потому что привычный ужас вдруг вернулся к Айлин. Он нахлынул страшной черной лавиной, поглотив ее без остатка, и заставил закричать, отталкивая его руки с неженской силой. Вырвавшись из объятий Роберто, она соскочила с кровати, покачиваясь, как пьяная, и, тяжело дыша, бессмысленным взглядом уставилась на его довольное лицо.
Он должен был быть зол, разочарован, мрачен, но вместо этого почему-то улыбался спокойно и безмятежно, а потом, с удовольствием потянувшись, объявил:
— Отлично! Ты делаешь успехи, дорогая. Я просто млею, представляя, что будет дальше!
Это было уже слишком. Задохнувшись от гнева, Айлин выскочила из комнаты, с силой хлопнув за собой дверью.
Дорога в поместье прошла в напряженной тишине. Точнее говоря, молчали они оба, а вот скованность ощущала на сей раз одна только Айлин. Роберто же сидел за рулем в настроении на редкость расслабленном и умиротворенном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Утром, когда она, приняв душ и одевшись, осторожно прошла в кухню, внутренне готовая к началу очередного сеанса «психотерапии», оказалось, что Роберто уже позавтракал и сидит в маленькой гостиной с чашечкой кофе в руке, просматривая утренние газеты.
— Угощайся. — Приветливо улыбнувшись, он махнул рукой в сторону кофейника, стоящего на столе рядом с полной корзинкой еще теплых булочек. — Было бы очень хорошо, если бы мы выехали не позже, чем через час. Только не торопись и постарайся поесть, как следует.
Айлин молча кивнула, неожиданно раздумав задавать вслух вопрос, который пришел ей в голову, когда она, немного успокоившись, нежилась под упругими струйками теплого душа. Она собиралась спросить, почему он отпустил ее, вместо того чтобы довести дело до конца, разом покончив с этим кошмаром.
И тут она увидела на столе рядом со своей тарелкой розу. Губы ее задрожали, а глаза увлажнились.
— Роберто… — растроганно прошептала она.
— Шшш, — сказал он, вставая, а потом наклонился и легонько прикоснулся губами к ее побледневшей щеке. — Ешь. А мне нужно кое-кому позвонить, прежде чем мы выедем.
Он повернулся и пошел к двери, а она смотрела ему в спину глазами, полными слез, готовая разрыдаться так же горько и безутешно, как накануне.
— Боже мой, да я мизинца его не стою, — беззвучно шептали ее губы, а пальцы гладили короткий, со срезанными колючками стебель розы.
Когда Роберто вернулся, любовно завернутая в салфетку роза уже лежала в ее сумочке, чтобы когда-нибудь присоединиться к оставшимся дома реликвиям.
Айлин встала и следом за ним вышла в коридор. У лифта он вдруг остановился и нерешительно оглянулся.
— Если хочешь, можно спуститься по лестнице черного хода.
Это проявление внимания оказало на нее обратное действие, лишний раз напомнив, сколько мелких неудобств она доставляет Роберто. И не только мелких!
— Ничего страшного, поедем лифтом, — холодно сказала она и сама нажала кнопку вызова.
Он взял ее руку и ласково прижал к губам в немой похвале, но Айлин расстроилась еще больше. Что такого она, собственно говоря, сделала? Заставила себя преодолеть страх, что следовало сделать еще два года назад?
Потому-то она и сидела в машине угрюмая и неразговорчивая, злясь на себя за то, что живет, словно на минном поле, никогда не зная, где подстерегает ее новый взрыв неподвластной разуму паники. Нет, не могла она, не имела права позволить Роберто вторично пройти через все это безумие. Нужно заставить его понять, что она не стоит всех этих усилий, что он должен позволить ей уйти и перестать мучить и ее, и себя.
Приняв это решение, Айлин мрачно улыбнулась. Один раз ведь это ей удалось, не так ли?
9
— Уже скоро. — Голос Роберто заставил Айлин очнуться, и она посмотрела вперед. — Вот только поднимемся на вершину… Гляди!
Несмотря на свое невеселое настроение, Айлин не смогла сдержать возгласа восхищения при виде открывшейся взору чудесной долины, утопающей в буйной зелени садов и виноградников:
— О, Роберто! Как здесь чудесно! Неужели это все твое?
— Наше, — поправил он и свернул на небольшую частную дорогу с высокими кипарисами по обеим сторонам, сквозь зелень которых проглядывала красная черепичная крыша виллы.
Чуть дальше зеленели виноградники, по мере приближения к усадьбе сменившиеся фруктовыми садами. К самой вилле прилегал спланированный в классическом стиле парк, на ярко-зеленых лужайках которого уже появились первые весенние цветы. Роберто остановился на мощеной крупным булыжником площадке у главного подъезда, и, выйдя из машины, Айлин решила, что более красивого места в жизни своей не видела.
Массивные стены здания, казалось, грелись в золотистых лучах полуденного солнца. Вилла так удачно вписывалась в окружающий пейзаж, что возникало впечатление, будто она стояла здесь всегда. В постройке, расположенной справа от главного здания, Айлин, снова вспомнив рекламный проспект, узнала конюшню. От виллы ее отделял ряд кипарисов, судя по всему, предназначенных защищать усадьбу от ветров из долины, или просто отделявших жилые помещения от хозяйственных.
