Роберто всегда дарил ей розы с коротко подрезанным стеблем и без шипов, чтобы она случайно не укололась. Он клал цветок на какой-нибудь свободный столик в ресторане Луиджи и ждал, пока она возьмет его, признав, что роза — для нее. Тогда в его глазах загорался шутливый вызов, а в ее — лукавое непонимание, и начиналась игра, понятная только им двоим.
Роберто был влюбленным, ожидающим знака, что его выделяют среди толпы, а Айлин — любимой, заставляющей его ждать, делая вид, будто она поглощена. Ожидание это до треска электризовало незримое напряжение между ними, от которого кровь в жилах обоих пенилась, точно шампанское.
Это была любовь без прикосновений. Понимание без слов.
Одиноко и торжественно лежащая на столе роза чудесным образом соединяла озорную рыжеволосую официантку и респектабельного, красивого, как античный бог, посетителя.
Когда они поженились, ничего не изменилось. Даже в самые черные дни их недолгой совместной жизни Айлин продолжала находить красные розы возле тарелки за завтраком или на подушке перед сном, забираясь в свою холодную кровать в отдельной спальне.
Эти розы без шипов были напоминанием Роберто о том, что он все еще любит ее, несмотря на то что она с ним сделала. И вот перед ней еще одна роза — свидетельство его любви. Впрочем, утром, даря ее, он ни о чем еще не знал.
Шлюзы снова открылись без предупреждения. Только на этот раз из-за них хлынули не слова, а слезы — годами копившиеся невыплаканные слезы унижения, боли и ненависти.
А в коридоре, не дойдя несколько шагов до ее спальни, стоял Роберто, вслушиваясь в отголоски бушевавшей за дверью бури. Руки его были глубоко спрятаны в карманах, челюсти плотно сжаты, и, стоя у окна, он, не мигая, вглядывался в одному ему видимую точку на безоблачном голубом небосводе.
Когда за дверью воцарилась тишина, Роберто вытащил руки из карманов и несколько секунд задумчиво разглядывал пластырь на поврежденной ладони. Переведя глаза на здоровую руку, он вдруг поморщился, оглядываясь вокруг, словно размышляя, не стукнуть ли по чему-нибудь еще, а затем, придя, видимо, к выводу, что это делу не поможет, повернулся и решительно зашагал в сторону кухни.
Пятнадцать минут спустя он снова подошел к двери спальни Айлин, постучал, выждал несколько секунд и, не дождавшись ответа, вошел, внеся с собой аппетитный запах острого соуса.
— Ланч, — объявил он коротко, — через пять минут в кухне. Жду тебя, дорогая.
Ланч, повторила про себя Айлин. Эмоциональный взрыв позади, и все возвращается на круги своя. Похоже, у этого человека нервы из стальной проволоки, решила она с горечью.
Вспомнив о розе, Айлин дрожащей рукой взяла ее с подноса и, прижав к груди, едва не разрыдалась снова.
В кухню Айлин пошла только потому, что по опыту знала, что произойдет, если она не сделает этого. Но смотреть на мужа она избегала, сделав вид, будто не замечает его присутствия, когда садилась за стол, в центре которого стояло большое блюдо спагетти с соусом, источавшим умопомрачительный аромат.
— Прошу, — пригласил Роберто, указывая на блюдо и занимая место напротив.
Подчиняясь, Айлин положила в стоявшую возле себя тарелку немного спагетти и отломила ломоть мягкого, еще теплого белого хлеба.
Он наблюдал за ее действиями молча, и лишь когда она, сделав над собой усилие, отправила в рот первую порцию, занялся собственной тарелкой. Ловкие, точно выверенные движения его рук неведомым образом отзывались в ее сердце.
Так они и завтракали, разделенные стеной отчуждения. Айлин заставляла себя есть, поскольку не хотела услышать новых саркастических комментариев по поводу чрезмерного изящества своей фигуры. Роберто же, как она подозревала, молчал, чувствуя, насколько хрупко установившееся между ними перемирие, и не желая его нарушать.
Спагетти, впрочем, были отменными — Роберто любил и умел готовить. Он занимался этим с огромным удовольствием в тот период их отношений, когда все было хорошо и безоблачно.
А потом все кончилось, раз и навсегда…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что дальше? — недружелюбно осведомилась Айлин, когда их безмолвная трапеза подошла к концу.
Роберто посмотрел на нее с таким видом, будто забыл, что обедает не один. Взгляды их встретились, и он тут же отвел глаза. Айлин не удивилась, ведь с момента первых слов ее исповеди он ни разу не посмотрел ей прямо в лицо.
— На часок-другой мне нужно наведаться в офис, — сказал он, бросив быстрый взгляд на часы. — А ты пока попробуй поспать. У тебя очень усталый вид.
А также измученный, нездоровый, измотанный, мелькнуло у Айлин в голове.
— Я имею в виду ситуацию в целом, — упрямо настаивала она. — Мне нужно знать, что ты собираешься теперь делать.
Не отвечая, Роберто откинулся на спинку стула.
Да, сказала она себе печально. У этого мужчины есть все: внешность, богатство, ум, обаяние и, конечно же, сексуальность.
Сексуальность его была сравнима с морем, глубоким и безбрежным, и устоять от соблазна утонуть в нем могли лишь немногие женщины. Айлин сама не раз была свидетелем, как при появлении Роберто внимание всех представительниц прекрасного пола немедленно обращалось на него. Они могли быть молодыми, пожилыми или старыми — возраст не играл никакой роли, ибо Роберто в полной мере обладал тем, что Черри очень удачно назвала харизмой — качеством, необходимым для превращения бесчисленных просто талантливых актеров в суперзвезд, число которым — единицы.
— Что я собираюсь делать? — переспросил он. — По-моему, я уже говорил тебе. Приведу в порядок текущие дела, чтобы завтра со спокойной душой съездить с тобой в поместье.
Ах, да, вспомнила Айлин, та красивая вилла из рекламного проспекта.
— Но я думала… — На лице ее отразилось такое удивление, что Роберто вздохнул.
— Ничего не изменилось, дорогая, — сказал он. — Ты моя жена, а я твой муж, и сегодня лишь второй день нашей новой жизни. Что бы с нами ни случилось, в прошлом или в будущем, ты останешься моей женой, а я — твоим мужем. Понятно тебе?
Айлин захлестнула волна облегчения, следом за которой, увы, накатывал темный вал тревоги. Но она уловила и одну маленькую деталь, о существовании которой во всех этих потрясениях и суете напрочь забыла.
Дело в том, что пути назад не было — ни для нее, ни для него. Брак их был заключен по правилам римской католической церкви, и, дав друг другу клятву перед алтарем, они оказались связаны на всю жизнь, чем бы та ни обернулась — богатством или нуждой, радостью или страданием.
Не слишком ли тяжкий грех взяла она на душу, позволив не знавшему всей правды Роберто взять себя в жены? Ведь, по существу, это был преднамеренный обман!
— Я слышала, что в исключительных случаях разводы возможны даже у католиков, — несмело предположила Айлин. — Если хочешь, я сама объясню священнику, в чем дело, и попрошу его освободить тебя от клятвы…
— Покорно благодарю, — фыркнул Роберто, вставая. — Очень мило с твоей стороны предлагать мне стать всеобщим посмешищем, объявив всем и каждому, что за два года я ни разу не переспал с собственной женой.
— Я только хотела как лучше, — жалобно пробормотала она, краснея до корней волос.
— Лучше оставь подобные благие намерения, — посоветовал он и, неожиданно наклонившись, положил одну руку на стол, а вторую — на спинку ее стула, так что Айлин оказалась в ловушке. Впервые с начала злосчастной исповеди Роберто посмотрел ей прямо в глаза. — Ты мне кое-что должна, дорогая, имей это в виду. Ты должна вернуть мне мою гордость, самоуважение, веру в себя, как в мужчину. В этом отношении ничего не изменилось и измениться не могло, пусть даже теперь я и знаю, почему ты так со мной обращалась.
— И ты жаждешь искупления? — невесело усмехнулась она.
— Я жажду компенсации, — мягко поправил он.
— Как это на тебя похоже, — хмыкнула Айлин, отворачиваясь. Смотреть на него было невыносимо, как бы она ни относилась к тому, что произошло между ними сегодня.
