чтобы тот перед отъездом зашел к нему.
Высокий, чистый лоб Коленкура прорезала продольная морщина, придав его красивому лицу страдальческий вид.
– Передайте императору Александру, что я не забыл его милостей, оказанных мне в Петербурге, не забыл и не забуду. Мне, право, очень жаль, что мы вынуждены быть врагами. Конечно, я исполню свой долг, но… я искренне желаю его величеству оставаться твердым в своих предприятиях.
* * *
По коням, братья, по коням!
Из ножен достаньте свой меч!
За славой мчитесь в погоню,
Чтоб рыцарску честь уберечь!
В святый день правый бой возгорится,
Скоро Польша опять возродится!
Марш Кароля Курпиньского, написанный на провозглашение Генеральной конфедерации Польского королевства, несколько раз исполнили на «бис». Варшавский сейм отправил депутацию в Вильну – просить императора Наполеона принять Конфедерацию под свое высокое покровительство и призвать литвинов в свои ряды. «Восстанавливаем Польшу не только мы, вкушающие сладость ее возрождения, но и все жители разных стран, ожидающих своего освобождения, – говорилось в учредительном акте. – Жители Литвы, Белой Руси, Украины, Подолии и Волыни – наши братья. Они поляки, как и мы, и имеют право называться поляками».
Наполеон выслушал депутатов, похвалил за любовь к отечеству, которая есть первая добродетель цивилизованного человека, но предупредил, что ему приходится примирять разные интересы, исполняя многочисленные обязательства. Благословив поляков на новые подвиги и пообещав поддерживать по мере сил их решения, он посоветовал им, привлекая на свою сторону народы, которые они считают братскими, не посягать на владения австрийского императора. Пусть Франц I сохранит то, что ему осталось от польских провинций, а вы идите в Литву, Самогитию, на Волынь, Украину – если и они воспылают тем же неугасимым огнем, что горит в Великой Польше, святому делу гарантирован успех.
Император был занят текущими делами: составлением военных планов, наведением мостов, снабжением войск, устройством лазаретов, формированием временного правительства из ветеранов восстания Костюшко, чтобы оно взяло часть этих дел на себя. Вильну провозгласили столицей Великого княжества Литовского; входившие в нее Виленскую, Гродненскую, Минскую губернии и Белостокскую область переименовали в департаменты; военным генерал-губернатором стал голландец Дирк ван Хогендорп, политическими вопросами распоряжались барон Биньон и герцог де Бассано. Пережидая отвратительную погоду с холодным дождем и сильным ветром, французские штабные офицеры танцевали на балах в лучших домах Вильны, оказывая знаки внимания польским патриоткам. Обезлошадевшие уланы и гусары рыскали по окрестностям, забирая всех более-менее годных лошадей и скашивая им на корм крестьянский хлеб.
* * *
О Балашове не было ни слуху ни духу, и это начинало тревожить императора. Совершив шесть переходов, главная квартира разместилась в Видзах и собиралась уже двигаться дальше, как запропавший генерал наконец-то возвратился: отдал государю собственноручное письмо от Наполеона, а Комаровскому – его мундир.
Письмо было мешаниной из упреков, напоминаний и угроз. «Итак, между нами объявлена война. Сам Бог не смог бы воротить соделанного. Но я всегда буду готов к мирным переговорам, и когда Ваше Величество пожелаете высвободиться из-под влияния врагов Вашей семьи, Вашей славы и славы Вашей империи, Вы всегда найдете во мне те же чувства и истинную дружбу». Бонапарт утверждал, что это он первым прислал парламентера (графа де Нарбонна), прежде чем перейти Неман, но его мирные предложения были отвергнуты. «Если Ваше Величество хочет окончить войну, я готов. Если Ваше Величество решились продолжать ее и хотите установить правила на более либеральных основах, например, не считать людей в госпиталях за пленных, чтобы обеим сторонам не нужно было спешить с эвакуацией, влекущей за собой людские потери, каждые две недели производить обмен пленными по спискам, чин на чин, и тому подобных, принятых в войне между цивилизованными народами, я согласен на всё».
Балашова засыпали вопросами, он рассказал, что́ с ним было, что удалось услышать и узнать. Даву тремя колоннами выступил из Вильны на Лиду, Ошмяны и Глубокое, чтобы отрезать от главных сил Вторую армию генерала Багратиона, стоящую в Слониме; следом должен спешить Жером Бонапарт, который со своими вестфальцами занял Гродну, оставленную генералом Платовым. Но вряд ли он успеет соединиться с Даву в назначенное время: вся дорога усеяна околевшими лошадьми, верховыми и ломовыми; кавалерия сильно пострадала, обозы отстали. Говорили, что Жером отказался двигаться с места, пока не получит полмиллиона порций хлеба, говядины и водки для своих солдат; его фуражиры разоряют помещичьи имения, хотя Наполеон, по своему обыкновению, издал декрет, запрещающий грабить обывателей под угрозой расстрела…
Нежданное явление Волконского (небритого, заляпанного грязью) с донесением от Платова повергло всех в изумление: государь уже смирился с мыслью о том, что он в плену. «Как вам это удалось?» – спросил он, вскинув вверх изящные брови. В голове у Сержа замелькали картины последних дней: вот он стоит в своих дрожках, наставив пистолеты на помещика, пока два драгуна и верный Василий выпрягают уставших лошадей и заменяют их свежими; вот Платов с несчастным видом давно не пившего пьяницы бранит, трепеща усами, м… чудо-начальников, которые пригнали всех на границу, растыкали как шашки, сидели рот разинув, а теперь задали стречка; вот наши мародеры выбивают из хаты рамы и снимают солому с крыш, а Серж едет мимо: где мародеры, там французов быть не должно, дорога надежна…
– Удачей своей поездки я обязан преданности помещиков вашему величеству, – сказал он вслух. – Довольно было сообщить, что я послан русским императором, чтоб получить от них усердное содействие.
Губы Александра сложились куриной гузкой: когда тебя гладят по шерстке, это приятно.
– Я очень доволен вами, – сказал он Волконскому. – Признаюсь, что прежде я не был расположен к вам, будучи наслышан о ваших петербургских шалостях, но я рад, что вы дали мне случай изменить мое первое впечатление. Подите отдохните.
К Багратиону в Слоним поскакал ординарец с приказом идти на северо-восток, через Новогрудок и Вилейку, чтобы у Дриссы соединиться с Барклаем-де-Толли, который пока что стоит в Свенцянах. Отдохнувший Волконский наутро снова был в пути: граф Аракчеев отправил его в Динабург осмотреть крепостные укрепления и мосты и решить на месте, как распорядиться запасами провианта в случае натиска неприятеля.
* * *
У Раковской заставы переминались с ноги на ногу члены Минской рады – Ян Ходько, князь Михал Пузына и пан Сераковский. Идут, идут! Князю подали рушник с караваем и поставленной сверху солонкой. В самом деле, теперь уже ясно было слышно громкую полковую музыку, исполнявшую бравурный марш. Оркестр отступил в сторонку, продолжая играть; вперед выехали офицеры в шитых золотом мундирах,
