видать! Несколько парней побежали на берег. Остальные судили-рядили, вспоминали разные случаи, пока не приехал генеральский слуга с наказом: обломки убрать, вместо стен ставить вазы с цветами и кадки с померанцевыми деревьями. Погода хорошая, дождя не будет, праздник состоится: государь не верит в приметы.
* * *
Кавалерийская дивизия генерала Брюйера растворилась в Панемунском лесу; с русского берега Немана можно было разглядеть только польские ведеты. Солнце нехотя скрылось за холмами, однако ночь была светла, часовые у биваков видели друг друга за версту. Звуки тоже разносились далеко в ночной тишине, поэтому стук копыт и поскрипывание колес заранее возвестили появление дорожной кареты, запряженной шестеркой рысаков. Рядом с ней скакали несколько конных егерей из Императорской гвардии.
Лагерь пришел в движение; послали за генералом. Из распахнувшейся дверцы кареты выскочил император в конно-егерском мундире; следом, не так проворно, выбрался маршал Бертье – начальник Генерального штаба. Они огляделись вокруг; к ним тотчас бросились несколько офицеров за приказаниями; примчался галопом Брюйер. Наполеон выглядел усталым и озабоченным. Спросил, где дорога к Неману, где выставлены сторожевые посты, что слышно о русских… Получив ответы, подумал и снял с себя мундир; Бертье последовал его примеру. В тот же миг пять или шесть офицеров, включая Брюйера, сняли верхнюю одежду, оставшись в одних сорочках, и протянули ее Наполеону. Он выбрал редингот коренастого полковника Панговского и его же фуражку: уланская шапка показалась ему тяжеловатой. Бертье облачился в мундир майора Сухоржевского. Им подвели коней полковника; поручик Зрельский, выставлявший караулы, проводил их до Алексоты.
Высокий левый берег, покрытый крутыми холмами, был здесь более пологим и ближе спускался к воде; правый же берег, выгнувшийся подковой, был совершенно ровным и хорошо простреливался. Император приставил к глазу зрительную трубу, как вдруг выскочивший из лесу заяц метнулся прямо под ноги его коню, прошмыгнул между ними и прыгнул в воду. Испуганный конь поднялся на дыбы, Наполеон свалился на песок, но тотчас встал и снова залез в седло. «Римлянин повернул бы назад», – негромко произнес Бертье. Бонапарт посмотрел на него, но ничего не ответил, дал коню шенкелей и поехал вдоль берега.
В польский лагерь он вернулся около полуночи. Шутил, улыбался, спросил пару раз, идет ли ему польский мундир. Ему принесли угощение. Он поел стоя, на обочине дороги, потом вернул одолженную одежду, вновь облачившись в свой мундир, сел в карету и уехал.
В трех местах, указанных императором, принялись наводить переправы. Несколько вольтижёров переправились в лодках на тот берег и закрепили канаты, которые им дали понтонёры. Казаки маячили вдалеке, не приближаясь, и смотрели, как рабочие строят лопатами откос для обозных фур. Оттуда выгружали понтоны; легкая кавалерия переправлялась вплавь.
Ночные сумерки плавно перешли в рассвет; император прилег вздремнуть в своей палатке; войскам зачитывали прокламацию:
«Солдаты!
Вторая Польская война началась. Первая завершилась в Тильзите! В Тильзите Россия поклялась заключить вечный союз с Францией и вести войну с Англией. Сегодня она преступила свои клятвы; она не желает давать объяснений своему странному поведению, чтобы французские орлы не перелетели Рейн, оставив наших союзников в ее власти. Россия ступила на роковой путь; ее судьба должна свершиться. Считает ли она, что мы уже не те? Разве мы больше не солдаты Аустерлица? Она заставляет нас выбирать между бесчестьем и войной; наш выбор очевиден. Идемте же вперед, пересечем Неман, внесем войну в ее пределы! Вторая Польская война покроет славой французское оружие. Но мир, который мы заключим, станет ее залогом, положив конец пагубному влиянию России, какое она уже полвека оказывает на Европейские дела».
Неман! При этом слове сердца поляков забились быстрее. Вот он – плещется у копыт их коней! Литва и Польша снова объединятся, Речь Посполитая возродится!
Палатка императора стояла на самом высоком холме, хорошо видная десяткам тысяч солдат, конных и пеших. Войска покрывали вздыбившуюся волнами землю подобно легкой пене, готовой унестись вперед по воле ветра. Как только солнечные лучи отразились в пушечных стволах, штыках и начищенных медных бляхах, вся эта масса зашевелилась и разделилась на три потока, низвергавшихся с холмов, змеившихся по прибрежной равнине и тонкими струйками перетекавших по трем переправам. Все стремились первыми ступить на противоположный берег. Две дивизии столкнулись у моста, не желая уступать первенство; дошло до драки; командиры насилу восстановили порядок. Наполеон спустился к Неману и смотрел на своих солдат с высоты своего коня. «Vive l’empereur!» – кричали ему, перекрывая плеск воды и стук подошв по деревянному настилу.
Выбравшись из реки, легкая кавалерия проскакала вперед на триста саженей, развернувшись фронтом; за ней выстроились пехотные колонны, разделенные полевой артиллерией; тяжелая конница прикрывала тыл. С подходом каждого нового корпуса передовые части продвигались вперед на полверсты, сохраняя боевой порядок и высылая вперед разведчиков-вольтижеров, но не встречая на своем пути никого, кроме горстки казаков. Прошло уже несколько часов; император переправился через Неман, продвинулся с авангардом на целых два лье в глубь русской территории и уже не скрывал своего удивления, не видя перед собой неприятеля. Во все стороны отправили польских офицеров расспрашивать местных жителей; полученные ответы совпадали, хотя и звучали невероятно: генерал Багговут увел свой корпус из Ковны три дня назад! Полуденное солнце плавилось в небе, суля еще один день жаркой духоты. Сопровождаемый уланами Красинского, Наполеон отправился в бело-рыжую Ковну, чтобы под сенью красно-кирпичного монастыря Святого Креста обдумать всё как следует и составить план дальнейших действий. Стекавшие с холмов человеческие потоки не иссякали; плавучие мосты колыхались под множеством ног. Лишь когда солнце, утомленное однообразным зрелищем, закатилось за холмы, а легкий полог из облаков накинул на правый берег спасительную тень, людские ручейки истончились.
* * *
Растянувшиеся над горизонтом облака окрасились в нежно-розовый цвет, оттеняя небесную лазурь. Ласкаемые мягкими лучами, сосновые стволы дразнили взгляд, маня коснуться их упругой теплой плоти. По парку Закрета и берегу Вилии расхаживали дамы в бальных туалетах и кавалеры в блестящих мундирах. Вдруг все они всполошились и устремились в одном направлении: на праздник приехал государь.
На лице Александра сияла кроткая улыбка. Час назад Балашов сообщил ему об эстафете из Ковны: Наполеон начал переправу. «Я этого ожидал, – спокойно ответил ему император, – но бал всё-таки будет». Генерал Беннигсен с женой, уже оправившейся от родов, встречали его у входа во дворец, приветствуя от своего имени и от лица адъютантов главной квартиры. Оркестр подобрался довольно неплохой; Александр прошелся с генеральшей в польском, потом танцевал вальс и котильон… Все гости веселились от души; за право быть здесь каждый заплатил по сто червонцев.
