Минуло больше двух лет после того, как он впервые пришел в цех и увидел эту огромную машину. Вначале он не ощущал стана. Сделав движение рычагом или педалью, Михо не чувствовал, что стан отвечает на его приказ. Получалось так, что рукоятки и педали действуют сами по себе, а стан — сам по себе. И это рождало чувство неуверенности.
— Ты посматривай, что в это время происходит с трубой, — советовал ему Саша, когда он подавал рукоятку вперед. — Вот смотри: ты тронул рычаг — и труба поползла вперед. Понял?
Михо понимал, но не ощущал, что это значит. Потому, что катает трубу стан, а не человек. Ты трогаешь рычаг, это — какая-то работа, ты почувствовал, что сделал что-то. А после этого ничего не ощущаешь. Сидишь в кресле, не шевелясь, вроде ничего не делая, а стан продолжает свою неимоверно тяжелую работу — он раскатывает огромный раскаленный слиток в трубу.
Михо послушался совета Гнатюка и начал мысленно связывать свои движения с движениями стана. Он подал рычаг вперед — подающий аппарат пошел вперед; он оттянул рычаг — аппарат на какое-то мгновение застыл…
И он ощутил стан. Машина покорно подчинялась его воле, она послушно откликалась на каждый нажим педали, на каждое движение рукоятки.
Это придало ему уверенность, он начал действовать смелее. И еще радостнее стало на душе, когда он увидел, что стан молниеносно выполняет его приказы.
Наступил такой момент, когда он словно слился с машиной. Он почувствовал ее, как продолжение своих рук, своих нервов, своих артерий. Казалось, что не стан стучит, а это кровь стучит в его жилах. И тогда он обрел богатырскую силу. У него появилось такое ощущение, что не стан катает слиток, а это он сам берет пылающие жаром слитки и собственной силой раскатывает их в трубу.
Какое радостное чувство овладевает человеком, когда он вот так ощутит себя хозяином машины! Именно в такой момент рушатся обычные представления о мощности техники. Человек заставляет ее работать быстрее, производительнее, потому что желания его и стремления опережают ход машины. И, точно поняв это, машина открывает человеку — своему хозяину — то, что было скрыто даже от взоров конструктора…
С прошивного стана подали гильзу. Михо взглянул на часы.
— Двенадцать двадцать.
Скорей! Скорей давай дорн! Он включает подающий аппарат. И вот уже гильза коснулась валков. Стан тяжело вздохнул и начал свою неутомимую работу. Раз — два, раз — два, раз — два… Все впереди заволокло паром, но и сквозь него видно, как вытягивается в длинную трубу короткая толстая гильза с оборванными краями. Еще нажать рукоятку. Раз — два, раз — два.
Конец. Труба поползла к пиле, и сноп искр фейерверком взметнулся к крыше.
— Двенадцать двадцать пять.
Выходит, пять минут на слиток. Но можно еще быстрее.
Цех гулким эхом отзывается на удары станов. Визжит пила, торопливо разрезая трубу на части. Изумрудным пламенем вырывается газ из прошитых гильз. Какое-то лихорадочное волнение охватило Михо.
Быстрее!
Быстрее!
Он даже вздрогнул, почувствовав чье-то прикосновение. Михаил Пархоменко, помощник, указывал ему на ванну охлаждения.
— Смотри, стол медленнее стал подниматься. Сальник, наверное, сработался. Сменить надо.
Михо взглянул на часы. Два часа двадцать минут. До конца смены сорок минут.
— Ничего, дотянем.
— А вдруг… — с тревогой проговорил Михаил.
— Ничего. Дотянем, говорю, давай быстрее.
Когда прогудел гудок, Михо устало поднялся с сиденья и пошел вниз. Навстречу ему поднимался Саша.
— Молодец, Михась! — сказал он весело. — Если бы с самого начала смены взял разгон, не угнаться бы никому за тобой. Ну, ничего, и так хорошо. Поздравляю.
Крепко пожав руку Михо, он спросил:
— Как стан, в порядке?
Михо замешкался с ответом. «Сказать про сальник? Спросят, почему во-время не сменил… Ничего, поработает с полчаса и сам заменит».
— В порядке… Все в порядке.
Он торопливо пошел в отделочную часть, надеясь до начала смены повидать Марийку. Что она скажет сейчас, когда он оставил позади Гнатюка?..
Глава четвертая
В связи с тем, что цеховое рабочее собрание приняло неожиданный характер, Сигов решил выступить не в конце, как предполагал раньше, а немедленно.
— Разрешите-ка мне слово, — обратился он к Ковалю.
— Слово имеет Иван Петрович Сигов, секретарь заводского партийного комитета.
Зал затих.
— Мне хотелось бы остановиться на двух вопросах, — начал Сигов. — Первый вопрос — о нормах. Товарищ Чернов говорил здесь, что внедрению встречно-часового плана мешают разговоры о предстоящем пересмотре норм. Попробуем разобраться в этом.
Сигов обвел глазами зал. Его взгляд задержался на Федоре Рыжове. «Этот, пожалуй, подходящий, — подумал Сигов. — Начнем с него».
— Товарищ Рыжов, — обратился он к Федору. — Расчетная книжка у вас с собой?
— Со мной, — ответил Федор.
— Разрешите-ка взглянуть на нее.
— Пожалуйста.
Федор подошел к трибуне. Он передал книжку Сигову и хотел вернуться на место, но Сигов задержал его.
— Обождите, пожалуйста. Вы поможете мне разобраться в записях.
Он перелистал книжку.
— Если вы помните, товарищи, новые нормы были у нас введены полтора года тому назад. Это было в декабре. Так, товарищ Рыжов?
Федор уставился в угол зала и прищурил левый глаз, пытаясь вспомнить.
— Да, как будто в декабре.
— Не как будто, а точно, — сказал Коваль. — Как раз после капитального ремонта.
— Да, да, правильно! — обрадовался Федор. — Вспомнил: в ноябре я пошел в отпуск, был капитальный ремонт, а после отпуска уже новые нормы. Точно!
— Ну, вот и хорошо. Значит, пересмотр норм был в декабре. Теперь заглянем, товарищ Рыжов, в вашу книжку. Смотрите-ка сюда.
Рыжов стал рядом с Иваном Петровичем на трибуне и заглянул в расчетную книжку.
— Читайте, пожалуйста, какой заработок был у вас в октябре?
— Пятьсот восемьдесят рублей тридцать шесть копеек, — тихо произнес Федор.
— Громче, прошу вас, чтоб всем слышно было.
— Пятьсот восемьдесят рублей тридцать шесть копеек, — сказал Федор на весь зал.
— Так. Запомним. Пятьсот восемьдесят рублей тридцать шесть копеек. Теперь дальше. Сколько вы заработали, дорогой товарищ, в ноябре?
— Пятьсот пятьдесят четыре рубля. Это я был в отпуску.
— Правильно. Получили, значит, средний заработок. Теперь посмотрите заработок за декабрь.
— Шестьсот двадцать три рубля сорок копеек.
— Это уже по новым нормам?
— По новым, — притихшим голосом ответил Федор.
— А вы громче, пожалуйста.
— По новым нормам, — громко сказал Федор.
— Значит, в первый месяц действия новых норм заработок товарища Рыжова не только не понизился, а, наоборот, возрос. Так, товарищ Рыжов?
— Так, Иван Петрович.
— А в январе сколько вы заработали? Переверните страничку.
— В январе? — Федор перевернул страничку. — В январе — шестьсот восемьдесят.
— В феврале?
— Восемьсот двадцать семь рублей.
— В марте?
— Восемьсот сорок рублей.
Иван Петрович взял из его рук книжку и, обращаясь к собранию, сказал:
— Получается, товарищи, что после введения новых норм заработок у товарища Рыжова стал не меньше, а больше.
— Не только у Рыжова. У меня тоже, — крикнул кто-то из зала.
— Правильно! У всех возрос заработок, — сказал Сигов. — А почему, товарищ Рыжов, как вы это объясните?
Федор переминался с ноги на ногу.
— Ну как «почему»?..
— Да, почему? — спросил кто-то из зала. Все взглянули в ту сторону, откуда раздался голос. Это спросил Михо.
Федор махнул рукой на Михо и сказал:
— В общем потому… что лучше работать стали, — и с опаской поглядел на Ивана Петровича.
— Правильно, дорогой товарищ, — сказал Сигов. — Лучше работать стали. Вы верно выразили идею пересмотра норм. У нас нормы пересматриваются для того, чтобы росла производительность труда. И наши советские люди заинтересованы в этом, потому что если мы больше выпустим труб, значит больше нефтяники добудут нефти, больше будет бензина для автомашин, горючего для тракторов. Значит, больше хлеба, шерсти, подметок… Ну, в общем всего, что требуется человеку. Так, товарищ Рыжов?
— Так! — Федор подтянул пояс и одернул рубаху. — Правильно, Иван Петрович.
— Не только хлеба и шерсти будет больше, но и танков, орудий, снарядов. А это ведь тоже, товарищи, нужно. Иначе в случае войны разобьют нас. Правильно?
— Правильно! — отозвался Сергей Никифорович, сидевший в президиуме.
— Ну вот мы и выяснили, что работать люди стали лучше после введения новых норм потому, что кровно заинтересованы в повышении производительности труда.
— Правильно! — неожиданно произнес Федор.
