Было не больно, но обидно из-за полной неожиданности и непонятности.
— Это чего такое⁈ — вопросил офигевший князь Волков.
— Что такое⁈ Да я вас пристрелю как собаку, сударь! — загремел офицер, бледнея ликом под цвет оледеневшего стекла на окне. — Мерзавец! Шут! Кенгуриный паяц! Дуэль! Немедля! Я вас убью не раздумывая!
— За что? За то, что я по нужде спешил? — уточнил Бро, отказываясь верить изощренному извиву классическо-прототипной мысли.
— Нет, сударь, отнюдь! — голоса Пещерин не сдерживал, раскаты звонко разлетались по сортирному тупику коридора и окрестностям. — Как вы смели на нее так смотреть⁈ Да еще громко разглагольствуя о своих голых туземцах и нелепо выдуманных, отвратительно сумчатых скотах!
— Почему «выдуманных»? И на кого я, собственно, смотрел? — вопросил совершенно запутавшийся князь.
Действительно, этот Пещерин производил впечатление не совсем здорового субъекта. Спятил служивый. Выкатить претензии к байкам о кенгуру, это еще ладно — может, эта тема нарушает какие-то светские и религиозные приличия. Но на кого нельзя смотреть-то?
Круг запретных женщин оказался слишком широк. Несчастная крепостная снегурочка? Может, у Пещерина к бедняжке чувство нездорового сексуального характера? Или в Ольгу втюрился? — та запросто мимоходом с ума сведет, за ней не заржавеет. А вдруг это он о ведьме-полковничихе? Черт его знает, как давно этот псих знает хозяйку, может, с детства безнадежно влюблен в нимфоманку-акробатку.
— Беззащитная женщина в чужой стране, одна, практически не понимающая варварского языка! — бушевал Пещерин. — Вы, сударь, бесчестное животное! Вожделеть тонкую, чуткую, одинокую вдову и гадко намекать ей на сумчатую ехидну⁈ И это вы, открыто таскающий с собой содержанку, не способную прилично вести себя в обществе, откровенно присвоившую чужой титул. Графиня ест поросятину с хреном в приличном обществе⁈ Какой чудовищный нонсенс! Как вы с ней изволите спать? С этой поросятиной? Сударь, вы — скот!
— Я — скот⁈ — леденея, переспросил Бро. — А вы, сударь, кто там по званию?
— К вашему сведению, жалкий штафирка, я — поручик! — высокомерно поведал Пещерин. — Полагаю, выберете пистолеты? Фехтовать не удосужились научиться?
— Не угадал, чмо эполетное. Поросятина, значит? — кротко уточнил Бро, и двинул мерзавца простым, но безотказным боксерским джебом.
Если драка неизбежна — бей первым, — не раз утверждал Волков-старший и иные умные люди. Ну, высокомерного поручика учили по иным, устаревшим правилам, так что «прямой» в нос он откровенно зевнул.
— Сейчас продолжим, — пообещал Бро, потирая костяшки пальцев. — Этих… секундамер… секундантов — сюда! Вам, немилостивый государь, представится возможность меня зверски расчленить. Это если повезет. Как оскорбленная сторона я имею право выбора оружия. Вы, поручик, — высокомерное, пафосное и безмозглое бревно! Не собираюсь осквернять вашей жидко-опилочной скипидарной кровью благородную оружейную сталь или чистый свинец. Так что топоры! Полагаю, мы отыщем подходящую пару в здешних сараях.
— Ваш род лишь вчера из сиволапого мужичья произведен, не правда ли, князь? — глухо спросил Пещерин, зажимая перчаткой расквашенный нос. — Впрочем, ничуть не удивлен. Сейчас кровь уймется, и я к вашим услугам. Но нам действительно нужны секунданты.
Коридор немедленно ожил.
— Я здесь, ваше сиятельство! — звонко завопила из промерзлых глубин д’Обиньи. — Mon cheri, можете мне всецело довериться! Все обустроим безукоризненно! Доверенным лицом поручика станет господин Шишигов — человек, широко известный своей кристальной честностью и рассудительностью.
— Я⁈ — изумился милейший Павел Петрович, — но позвольте…
В глубинах коридора завозились, убеждая несчастного Шишигова — что вот он, его звездный час, да и вообще больше некому. Безусловно, обаятельная д’Обиньи изыскала достойные доводы.
— Во двор, поручик, — кратко гаркнул Бро. — Там снег к фейсу приложите, живо полегчает. И только посмейте вякнуть нечто пакостное о моих спутницах и знакомых! Я вам немедля еще и зубы выбью, это вы покамест границ моей истинной сиволапости не знаете.
Дуэлянты немедля вышли на мороз, благо двери усадьбы были широки и неуместной взаимной учтивости в стиле «после вас» проявлять не потребовалось.
Глава 7
Глава-параграф №7. О немецком следе и страшной мести
Колуны выглядели недурно. Опытная д’Обиньи тщательно измерила оба оружия, сочла практически равными, остальное решил жребий. Бро выпал топор с новым надежным клином, что двоечник счел добрым предзнаменованием. Хотя какая, в сущности, разница — поручик, конечно, конченый чурбан, но вряд ли рубка затянется.
Вообще было не по себе. Когда Бронислав Волков был еще не князем, а рядовым учащимся школы №192, дуэли ему казались жуткой и устаревшей глупостью. В конце концов, цивилизация доросла до прогрессивного и относительно гуманного уровня судебных исков и подсылки киллеров, уж какие тут поединки? Да и были ли они в истории, тоже казалось большим вопросом. Фейки, они и в доиндустриальную эпоху вполне процветали. Сейчас же прилив решимости (пусть сейчас уж порядком разбавленный страхом) не уходил. Даже непонятно: за Бро ли кто-то решил однозначно и бесповоротно — к барьеру! Или это сам двоечник оскорбился вот прямо донельзя? В любом случае, гад и тролль этот поручик Пещерин, сейчас мы его укоротим на злоязыкую голову.
Топорище, грубоватое, но длинное, легло в ладони и окончательно успокоило двоечника. Бро преисполнился уверенности — за спиной честь дам и бригады, терять лицо князь Волков не имеет права!
— Господа, не желаете ли примириться? — робко провозгласил Шишигов. — Прошу вас, господа, право, просто погорячились, с кем не бывает… Худой мир лучше добрых увечий.
— Готов ли кто-то принести извинения? Нет? Сходитесь, господа! — довольно живо завершила процедуру кодекса д’Обиньи, явно не рассчитывающая на мирный исход ссоры и уже подзамерзшая.
Действительно, за полночь мороз ощутимо крепчал. Бро двинулся к барьеру, с некоторым опозданием намечая план боя. Впрочем, пустое — в деле разберемся, и не такой упорный сухостой нам валить приходилось.
Поручик Пещерин сбросил с плеч шинель и крепче взялся за колун. Офицер был бледен, красив, как нераскрашенный анимационный принц. Вот принцы так топоры и держат — с глубочайшим инстинктивным отвращением. Щас мы тебя. Как верно сказано в какой-то классике, «окропим снег красненьким». Кажется, это у Достоевского было, там парень с топором тоже хаживал. А дальше «сверкнул колун и раз и два, и покатилась голова». Не, наверное, не Достоевский…
Бро призвал себя к хладнокровию. Безрассудно атаковать врага просечный опыт не позволит, да и не срубить колуном голову. Смять и размозжить череп, это пожалуйста. Но будет ли это уместно? Все-таки благородное общество, приличия, в гостях как-никак…
Поскрипывал снег под сапогами, сходились дуэлянты. Затаили дыхание взволнованные секунданты. Более во дворе никого не было, но за спиной замерла усадьба, смотрела всеми окнами, включая мезонинные.
«Барьер» в данном случае изображала бороздка в снегу, прочерченная решительным каблучком главной специалистки по дуэлям. Оно и к лучшему — Бро смутно представлял, как выглядят официальные барьеры при дуэлях на топорах, да и при иных разновидностях поединков.
Лицо поручика исказилось, вены на висках напряглись, усики встали торчком, мускулы под сорочкой белее снега напряженно двинулись. Сверху будет бить, видел, как мужики дрова колют, принимает за основной колунно-фехтовальный прием…
Офицерский колун, взмывший высоко к мертвому серебру луны, хищно устремился к голове князя Волкова. Мгновенно надвинувшийся высокий поручик затмил собой половину звездного неба. Да, в скорости офицерику не откажешь. Бро сделал вид, что собирается парировать, перекинул колун на левую руку, но упал опять же на левое колено, ныряя под удар и вскидывая конец топорища навстречу противнику. Пещерин пытался довернуть оружие, но в его руке была отнюдь не сабля или шпага — тут инерция ого какая… Острие колуна вошло в утоптанный снег, а самого приседающего поручика встретил удар княжеского топорища…
