– Красавец! – искренне похвалил пса Лавров.
– Он хоть и полукровка, но нюх, что надо. Три дня выл, типа мертвечину чуял. Это деда моего пес. Короче, старикана в больницу положили, он меня попросил Джека взять на время. Как только приехали, блин, Джек давай метаться, полы в ванной нюхать. Я думал, ему типа новое место не нравится. Потом он достал всех своим воем… Предки взбеленились. Вези, говорят, его обратно! Живите там, короче, на пару в дедовой квартире. А мне оттуда до школы, блин, час добираться на метро…
Подросток оказался разговорчивым. Его приятель, одетый в кожаную куртку с заклепками и такие же штаны, посинел от холода, но уходить не собирался. Сунул руки в карманы и пританцовывал вокруг Джека. В его красных от мороза ушах блестели металлические серьги.
– Так это вы с Джеком труп обнаружили? – наобум брякнул Лавров.
– Мы, блин. Вернее Джек! – обрадовался подросток новому слушателю. – Короче, он воет и воет… аж мурашки по коже! И пол в ванной когтями царапает. Я принюхался, типа вонь какая-то. Вентиляция-то у нас общая. Предки, короче, отправили меня в квартиру, которая под нами… проверить, че там творится. Может, канализация забилась… Я звоню, звоню! Глухо как в танке! Вызвали сантехника. Он, короче, с участковым пришел… дверь вскрывать. Ну, поглядели, блин… а там… баба в ванной, мертвая…
– Утонула?
– По ходу, да. Пьяная небось в воду полезла…
– Или обкуренная, – ввернул приятель с красными ушами. – Уснула в кайфе, типа… и того… захлебнулась.
– В какой это квартире? – уточнил Лавров.
– В сто пятнадцатой…
«Опять Глория угадала, – подумал он. – Лихвицкая утонула, и не где-нибудь, а в ванной!»
Оставив подростков, он покрутился по двору и незаметно подошел к пожилым дамам. Те завзято обсуждали несчастный случай. До Романа доносились обрывки фраз и бурные восклицания.
– Эти артистки все наркоманки…
– Не скажи, Петровна, она тихая была… и всегда здоровалась…
– Что ж, наркоманы, по-твоему, здороваться не умеют?
– Нас ведь залить могло! Ну, как она кран бы открытый бросила? Плавать бы тебе, Маруся…
– Ой, – запричитала Маруся. – Я только ремонт закончила. Три года от пенсии откладывала…
– Может, она напилась да сдуру купаться полезла?
– Квартиру-то Дорофеевы зря сдали. Теперь они на заработках, а в ихних комнатах милиция шастает. Все приберут, что плохо лежит… и спросить будет не с кого…
– Да ну, Петровна! Это ж милиция, а не ворье какое…
– Может, она не сама утопла?
– Сама, не сама… разбираться не станут… Спишут дело в архив, и вся недолга…
Лавров отметил, что пенсионерки рассуждают довольно здраво. Если Лихвицкую нашли в ванной без явных признаков насильственной смерти, то дело закроют. Мало ли, каким образом она захлебнулась? Была пьяна, уснула… Судя по словам подростка, тело пролежало в воде несколько дней. Тогда… что же получается…
Как он выяснил, Лихвицкая ездила на похороны Полины в Ярославль. Значит… погибла она уже после. Время смерти точнее установит экспертиза. О, черт! Не исключено, что пример Жемчужной оказал дурное влияние на актрис. И одна из «служанок» решила тоже свести счеты с жизнью…
Но это в случае, если Полина сама покончила с собой.
Лавров прикинул, куда повезут труп, и решил не париться, а подождать выводов патологоанатома.
Неужели убийца убирает свидетелей? Если Лихвицкая видела, кто добавил в чашку с чаем яд, то…
Почему же она промолчала на дознании? Не была уверена? Боялась? Или не сразу вспомнила?..
* * *Останкино. XVI век.
Молодой Сатин вернулся в бывшую дядькину вотчину раньше «волчьей стаи», царских опричников. Орн до сих пор не появлялся в своем имении. Почуял опасность и прятался в лесах под видом соколиной охоты.
Хотя Орн и обвинил в нападении на государево посольство лесных татей, но подозревал, что царь-батюшка вряд ли в сию байку поверит. А ежели поверит, то не спустит Орну иной оплошности: спросит, где его отряд спал-почивал, пока лихие людишки купцов били и разоряли. Спрос же у царя Ивана лютый, беспощадный, – голова с плеч слетит, моргнуть не успеешь. Кому, как не Орну с его приспешниками, о том ведомо?
Так или иначе, теперь ему конец. Дьяк из Челобитенной Избы непременно царю донесет про измену и разбой. Осталось Орну гулять на воле всего ничего…Тот уж и сам сообразил, какую участь себе уготовил. В дом нипочем не сунется, – не отважится. Опричникам только беззащитных убивать да кровь невинных пить сладко, яко упырям. Свои головы подставлять под топор сии стервятники не торопятся…
Тяжелораненый купец из обоза, которого Сатин обнаружил в опрокинутом возке, промаялся еще немного, мечась в бреду, пока не испустил дух. Странные слова слетали с его уст, – про колдовскую силу перстня, про знак, начертанный на камне…
Боярин толком не понял, где и каким образом лазутчикам, посланным под личиной торговцев, удалось раздобыть реликвию. Проскальзывали в невнятной речи умирающего иноземные имена… названия чужих городов. Только Сатин сим премудростям не был обучен. Толмача бы привести, да где его взять-то?
Побродив по окрестностям брошенной Орном усадьбы, боярин зорко поглядывал по сторонам: не виднеется ли где свежая землица, не нарушен ли дерн. Ему бы самому пригодились купеческие сокровища. Только Орн не дурак, умело скрыл следы своего злодейства.
Горько вздыхая, семенила за боярином ключница в старой душегрейке, в теплом платке.
– Ищешь чего?
– Орн никого сюда не присылал, пока меня не было? – спросил Сатин.
– Никого, боярин…
Они подошли к пологому холмику, где недавно похоронили Оленьку. Боярин молча стоял, глядя на еловые ветки, которыми забросали могилу.
– Уберите, – сказал он ключнице. – Я место и без того запомнил. А другим знать не надобно.
Она кивала головой, вытирая концом платка мелкие слезинки.
– Стара я стала. Скоро мне помирать… кости болят, в груди будто камень. А ей бы, лебедушке, жить и радоваться… детишек рожать…
– Замолчи, старуха! – стиснул зубы боярин. – Отольются Орну наши слезы… настигнет его жуткая кара. Попомнишь мои слова. Будь он проклят!..
Как в воду глядел молодой Сатин. Сам хотел убить коварного чужеземца, да судьба распорядилась иначе…
Разгневанный царь Иван Васильевич послал за Орном опричный отряд. Выкурили «государевы люди» злодея-изменника из лесной чащи, гнались за ним до самых останкинских топей. Лошади храпели, проваливаясь в черную жижу. Над болотами курился аспидный туман. Сумерки быстрее обычного заволокли пустынные окрестности. Зловеще вздыхала топь, из ее вязких глубин поднимались на поверхность и лопались пузыри смердящего газа.
– Назад! Назад! – кричали друг другу всадники.
Орн уводил свою «волчью стаю» все дальше, в самое сердце трясины. Казалось, рядом с кочки на кочку прыгали мохнатые лешие, хохотали и глумились над измученными беглецами. Желтая луна выкатила воспаленный глаз и тут же исчезла в тучах. Перед Орном вдруг возникла горбунья в лохмотьях и погрозила ему клюкой.
– Прочь! – рявкнул он, замахнулся на нее кнутовищем.
– Ха-ха-ха-ха! – раскатисто заливалась старуха. У нее было юное белое лицо Ольги с соболиными бровями, с нежным румянцем на щеках. – Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха…
– Сгинь! Пропади…
– Сам сгинешь… сам пропадешь… – прошипела горбунья, растворяясь в тумане.
Лошадей пришлось бросить, и те с испуганным ржанием разбрелись по мелколесью. Погоня отстала.
– Вперед… – не оборачиваясь, хрипел Орн. – Вперед…
Под ногами хлюпало и чавкало. В сапоги набралась ледяная вода. Запах торфа и гнили забивал дыхание. Кочки, покрытые обманчивой зеленью, проваливались под усталыми путниками. Черные коряги казались водяными, всплывшими, чтобы хватать их за мокрые полы кафтанов. Кто-то из беглецов оступался и с животным ужасом погружался в трясину. Истошные вопли тонущих, которых засасывала голодная топь, разносились далеко по болотам. Им никто не помогал, даже не оглядывался на их крики. Вокруг что-то ухало, фыркало, стенало и булькало…
Орн не заметил, как остался один. Непреодолимый страх гнал его вперед. Стемнело… Он обессилел и остановился передохнуть. Голова кружилась, рот пересох, сердце бешено билось о ребра, бока болели. Вокруг расстилалась бескрайняя топь. С шумом вырывался из ее нутра болотный газ. Кто-то нашептывал беглецу в уши:
– Сюда… сюда…
Орн молился Духу Болот, но тот отвернулся от него, как будто мало жертв приносил ему жестокий опричник. Вдруг впереди мелькнул свет… словно вышла из облаков луна и облила стройную женскую фигурку в белой рубашке с широкими рукавами, собранными на запястье, с серебряной обнизью по подолу…
