— Но ведь он ест то же, что и мы? — с недоумением заметил индеец. — А если бы ты не видел, так и знать не знал бы, от воды она чистая или от языка Скукума.
При всяком удобном случае Рольф перемывал заново сомнительную посуду, но нередко такого случая не представлялось, и он не знал, как выйти из положения. Тем не менее он прекрасно понимал, что дать выход своему раздражению — значит проиграть первый раунд, а потому, убедившись, что общие гигиенические соображения никакого действия не возымели, решил прибегнуть к чисто индейским доводам.
И вот, когда они вечером сидели у огня, он заговорил о своей матери — о её доброй силе и о всяких скверных силах, которые чинили ей вред:
— Она всегда опасалась, что собака лизнёт ей руку или прикоснётся к её пище и тем напустит на неё порчу. А потом собака облизала ей руку и три ночи перед её смертью являлась ей во сне. — Помолчав, он добавил: — Я во многом похож на мою мать.
Два дня спустя Рольф подглядел, как Куонеб, укрывшись за углом хижины, дал Скукуму вылизать сковороду, на которой они утром растапливали олений жир. Индеец Рольфа не заметил и до конца своих дней правды не узнал.
А мальчик после полуночи поднялся с постели, зажёг пучок сосновых лучин, подмазал глаза древесным углём, чтобы придать им испуганный вид, и принялся бить в том-том Куонеба, распевая:
Злой дух, отойди от меня!Морда собачья, не тронь меня!
Куонеб в изумлении привскочил на постели. Рольф словно ничего не заметил и продолжал бить в барабан, жутко подвывая и глядя куда-то в угол. Минуту-другую спустя Скукум жалобно заскулил и начал скрести дверь хижины. Рольф взял нож, отрезал с шеи Скукума клок шерсти, сжёг её в огне лучины и продолжал завывать с устрашающей торжественностью:
Злой дух, отойди от меня!Морда собачья, не тронь меня!
Когда ему это надоело, он обернулся и, словно только тут обнаружив, что Куонеб не спит и наблюдает за ним, неохотно объяснил:
— Ко мне во сне пришла собака. Мне почудилось, что она спряталось позади хижины и слизывает олений жир со сковороды. Она смеялась, потому что знала, какую напускает на меня порчу. Вот я и стараюсь отогнать её, пока она мне не навредила. Откуда мне знать. Я похож на свою мать. Она была очень мудрой, но после трёх таких снов умерла.
Куонеб молча вскочил, изъял у Скукума один пучок шерсти, добавил табака, поджёг и, пока по хижине разливалось крепкое благоухание шерсти, горящей с табаком, запел самую могущественную из своих песен против злого колдовства. Когда Рольф, тихонько про себя посмеиваясь, сладко уснул, он знал, что победа в бою за соблюдение правил гигиены осталась за ним. Его друг навеки лишит Скукума высокого и священного сана блюдолиза, сковородомойщика и наводителя глянца на тарелки.
35. Ловля зайцев
Многочисленные сугробы в лесах вокруг хижины были все в узорах следов, оставленных зайцами-беляками, которых в этих краях называли «кролики на лыжах». Рольф с Куонебом, случалось, видели их, но не обращали на них внимания. Кому нужны зайцы, если кругом полно оленей?
— Сумеешь ты добыть зайца? — как-то спросил Куонеб, когда Рольф совсем поправился.
— Из лука подстрелю, — ответил мальчик. — Только зачем? Нам же хватает оленей.
— Моё племя всегда охотилось на зайцев. Иной раз олени пропадали, и люди ели зайцев. Или во вражеском краю охотиться, чтобы не выдать своего присутствия, можно было только на зайцев тупыми стрелами, и люди ели зайцев. Или на стойбище у скво и детей припасы кончались. Ни еды, ни ружей, а мужчины ещё не вернулись с охоты. Тогда они добывали и ели зайцев.
— Ну так я схожу попробую, — объявил Рольф, беря лук и стрелы.
Зайцев он увидел много, но только в самой чащобе. Сколько он ни стрелял, либо в решительную минуту лук задевал за ветку, либо стрела запутывалась в прутьях. Лишь через несколько часов он ввалился в хижину, держа беляка за пушистые задние лапы.
— Мы их добываем по-другому, — сказал Куонеб и повёл Рольфа в чащу, где выбрал место, испещрённое заячьими следами, и соорудил изгородь из валежника с десятком проходов.
В каждом проходе он устроил ловушку, опустил в неё верёвочную петлю, привязанную к жерди, которая опиралась на развилку и была сбалансирована так, что рывок высвобождал её дальний тяжёлый конец — он падал и надёргивал передний высоко в воздух вместе с петлёй и добычей в ней.
На следующее утро они нашли там четырёх беляков. Вытаскивая их из петель, Куонеб нащупал в задней ноге одного какую-то шишку. Осторожно взрезав кожу, он вытащил странный приплюснутый комочек величиной с жёлудь, покрытый шерстью, а формой напоминающий крупную фасолину. Поглядев на него, индеец повернулся к Рольфу и сказал с большим чувством:
— Ак! Мы нашли край хорошей охоты! Это пито-ваб-ус-онс, колдовской заяц. Теперь у нас в жилище будет храниться сильное колдовство. Вот сам увидишь!
Он подошёл к двум петлям, оставшимся пустыми, и протащил по очереди сквозь них колдовского зайца. Час спустя, на обратном пути, в первой петле они нашли ещё одного зайца.
— Так бывает всегда, — сказал индеец. — Теперь будем ловить зайцев, когда захотим. Мой отец когда-то добыл пито-ваб-и-хуша, колдовского оленя, и после этого неудачно охотился только два раза. И оба раза оказывалось, что великое колдовство утащил его папуз Куонеб. Очень хитрый был папуз и оба раза принёс по бурундуку…
— Что это?
Рольф услышал шорох веток и какое-то пофыркивание. Услышал их и Скукум — он унёсся прочь, словно решался вопрос всей его жизни.
«Гав, гав, гав!» — гневно гремел Скукум.
Кто говорит, что у животных нет языка? Звонкое «йип, йип, йип!», когда он облаивал рябчиков на ветке, или заливчатое «вау, вау, вау!», если, вопреки всем запретам, гнался за оленем, были совсем не похожи на сердитые «гав, гав!» перед деревом, на которое взобрался барибал[12], или «гррраеп! гррраеп!», полные кипящей ненависти ко всем дикобразам.
Но теперь слышалось «гав! гав!», точно Скукум увидел на толстой развилке чёрную тушу барибала.
— Кто-то на дереве, — определил Куонеб.
«Кто-то на дереве»! Рольфу, когда они добрались на место, почудилось, что там собрался целый зверинец. В последней заячьей петле болталось обмякшее тельце рысёнка. На соседнем дереве, вокруг которого метался, не жалея глотки, Скукум, сидела злобная старая рысь. На развилке повыше устроился живой рысёнок, а над ним ещё один, и все трое смотрели вниз на беснующуюся собаку с невыразимым отвращением. Мать иногда шипела, но спуститься и дать ему бой никто из них не решался. Мех у рыси прекрасный, а подстрелить её нетрудно. Куонеб сбил старую рысь первым же выстрелом, а за ней менее чем за минуту и рысят. Вытащив из петли третьего, они вернулись в хижину. Глаза Куонеба светились:
— Ак! Ак! Отец говорил мне, что это большое колдовство. Ты сам видел, действует оно без промаха!
36. Ограбленные капканы
Раз в неделю они обходили ловушки, и запас пушнины в кладовой всё рос. Бобров они добыли двадцать пять и рассчитывали после каждого посещения запруды добавлять ещё два-три. Однако в декабре их поджидал неприятный сюрприз: все бобровые капканы оказались пусты, причём не было никаких сомнений, что их отыскал какой-то человек и забрал добычу. Они пошли по неясным отпечаткам его лыж, полустёртым недавним ветром, но начало смеркаться, повалил снег, и все следы затерялись.
Впрочем, вор не обнаружил цепь ловушек, потому что куниц и норок они собрали немало. Однако это было лишь начало.
Законы трапперов в глухих лесах сходны с первобытными законами. Право на всё принадлежит тому, кто пришёл первым, при условии, что он сумеет это право отстоять. Если второй пришедший заметно сильнее, первый вынужден прибегать к тем средствам, какие есть в его распоряжении. Закон оправдывает любые его поступки, если верх остаётся за ним. Закон оправдывает любые поступки второго, кроме убийства. Иными словами, защищающийся может стрелять, чтобы убить. Пришельцу это возбраняется.
Но Куонеб был индейцем, Рольфа считали индейцем, а это значило, что в Адирондаке общее мнение будет против них. Конечно, соперник мог считать, что это они вторглись на его участок, но, с другой стороны, он ограбил капканы, а не унёс их с собой и постарался не попадаться им на глаза, то есть вёл себя так, словно никакого права за собой не чувствовал.
Явился он с запада, скорее всего, со стороны реки Ракетт; был высокого роста, на что указывали длина его стопы и ширина шага; трапперское дело знал, но ленился сам ставить ловушки. Видимо, он предпочитал присваивать плоды чужих трудов.
Вскоре вор отыскал и цепь их куньих ловушек, причинив им даже более значительный ущерб. Первобытные чувства живы в любом человеке, а в условиях первобытной природы легко вырываются наружу. Рольф с Куонебом почувствовали, что им объявлена война.
