— Думаю, что мне это надо знать, и я был бы рад, если бы вы мне это показали, — решился наконец мистер Херман.
— Что вам надо знать?
— Ну, пойдемте к вам!
Полковник жил вместе со своей замужней дочерью. У него была маленькая отдельная квартирка в общем доме. Гостиная у него была украшена военными трофеями. Они уселись так, чтобы можно было видеть орхидеи, которые были у него там разложены.
— Посмотрите. — Через некоторое время полковник протянул руку к одному из цветов. — Видите вот это? — Он указал на серединку цвета. — Это колонка. Вот этот вырост называется поллиний. Ага, тут наверху у нее есть клювик… Его пальцами необходимо раскрыть. Вот так, посмотрите! А там, внутри, есть две тычинки.
Мясистый клювик раскрылся, словно шлем, и под ним появились два желтых семечка размером не более половинки спичечной головки.
Полковник выудил их.
— Выньте тычинки и вставьте их вот сюда вниз, на пестик.
— И это все? — спросил мистер Херман.
— Все. После опыления из пестика вырастут две тоненькие нитки в семенник. И когда вот тут под цветком начнется утолщение, значит, эта штука опылилась.
Мистер Херман снял очки, прочистил их и почесал в своих редеющих волосах.
— Интересно, а? — спросил он.
— С той Vanda, которую я вам подарил, вам надо скрестить что-то более качественное. Что-нибудь более округлое и объемное, чтобы вы эту ее чудовищную фигуру облагородили.
— Что бы вы мне предложили?
— Там снаружи у меня есть Cimbidium, она называется Фальстаф, я мог бы вам его отдать за пятерку.
У полковника, как обычно, было хроническое опустошение карманов, а с тех пор как Херман ушел из банка, у него не было возможностей занимать деньги.
— А это наверняка будет то, что нужно моей Vanda?
— Я не могу представить себе ничего лучшего, — ответил полковник. — У вас из этого должно получиться что-то очень красивое.
Когда мистер Херман вернулся в теплицу, то ему показалось, что у его орхидеи настроение очень хорошее. Он решил, что не будет ее вот так сразу знакомить с Фальстафом, а потому засунул новую орхидею под скамейку.
Честно говоря, Фальстаф мистеру Херману совсем был не по душе. Цветы у него были пятнистые, красные и грубые, почти неуклюжие, а кроме того, он только-только отходил от какого-то плесневого заболевания. Полковник дал ему коробку яда, которым надо было опрыскивать Фальстафа.
— Будьте очень внимательным, — предупредил он его, — яды, используемые для орхидей, чертовски быстры в действии. Не курите, когда работаете с ядом, а когда закончите, то хорошо вымойте руки.
Херман забыл купить краски, за которыми он, собственно говоря, направился в город. Дома жена дала ему приличную выволочку.
На следующее утро он, держа в руке чашку с чаем, отправился, как это в последнее время стало у него привычкой, в теплицу.
— Я тут кое-что тебе принес, — сказал он Vanda и вытащил из-под лавки Фальстафа.
Оба цветочных горшка он поставил рядом. Vanda выглядела как-то бледновато. Он подлил ей питательного раствора, пока не зазеленели ее торчащие корешки.
— Мне кажется, что тебя стоит, пожалуй, опрыскать, — обратился он к Фальстафу. — Мне было бы очень не по нутру, если бы она заразилась от тебя плесенью.
Он приготовил яд, как ему сказал полковник. Это привело его в довольно нервозное состояние. Полковник на коробке нарисовал большущий череп со скрещенными костями.
Потом Херман целый день рисовал. В теплицу он попал уже ближе к вечеру. Воздушные корни, бывшие там, где стоял Фальстаф, оттянулись и собрались в цветочный горшок. Новую орхидею он поставил на другой конец скамьи. Но на следующее утро корни снова вылезли из горшка, как это было всегда.
На этот раз он вместе с чашкой чаю принес с собой и карандаш с блокнотом. На самом верху страницы он поставил дату, а под ней, отхлебывая чай, приписал:
«Она предчувствует затруднения. Дала мне знать, что мои приготовления к делу любви ей не нравятся».
Затем он взял Фальстафа и снова поставил его рядом с Vanda.
В последующие недели он записывал:
«28 октября. До сих пор не произошло ничего положительного».
«3 ноября. Когда я вошел сегодня рано утром, у нее страшно изменился цвет».
«6 ноября. Я испробовал все способы, какие только можно, чтобы договориться с нею, но ни один не сработал. Не знаю, что и думать об этом».
«9 ноября. Надо бы перестать это делать, но ее поведение меня раздражает».
Херман и вправду был человеком чувствительным. Он не хотел свою орхидею опылять без ее предварительного согласия. А она не только отвергала своего приятеля с красными пятнами, но и проявляла в отношении него ненависть и ревность всякими способами, какие ей были известны. Херман заметил, что, когда он опрыскивал Фальстафа ядом, она меняла цвет, испускала запах, или же кончики корней у нее бледнели.
Несколько раз на протяжении этих тяжких недель он уже почти принимал решение, что откажется от своих попыток. Но, как часто бывает на свете, дома с женой у него не очень-то ладилось, и чем дальше, тем больше он чувствовал себя истощенным и раздраженным.
11 ноября он записал в блокнот:
«Мне это уже осточертело. Не хочу, чтобы женщины вечно водили меня за нос».
13 ноября отметил, что по его наблюдениям Vanda заразилась плесенью от Фальстафа. Буквально же он записал следующее:
«Я бы вообще не удивился, если бы она мне это сделала нарочно. Она очень хорошо знает, что я боюсь ядов».
17 ноября миссис Херман получила письмо, в котором ее племянница сообщала, что выходит замуж и таким образом вступает в родственные отношения с одной из самых старых и уважаемых семей в Баросса Вэлли. При обручении будет небольшой прием, на который она приглашает дядю и тетю Херманов.
— Тебе придется ехать туда одной, — отозвался Херман.
Миссис Херман не верила своим ушам.
— Одной? Одной в субботу ехать в общество, где обручается собственная племянница?
— Я не могу отлучиться, — заявил супруг.
— Что ты собираешься сказать тем, что не можешь отлучиться? Как это я должна им объяснить? И как это не можешь, раз ты на пенсии. Ты можешь, только тебе неохота.
— На этот раз я действительно не могу. У меня неприятности с орхидеей.
Миссис Херман начала скандалить. У нее полностью отказали нервы. Он еще никогда не видел, чтобы она так злобствовала. У него не было сил ни на что другое, кроме как повторять, что в данный момент он действительно не может уехать.
В конце концов миссис Херман истерически расплакалась и закрылась в спальне. Она вообще не знала, что предпринять и куда обратиться. Она была убеждена, что ее муж рехнулся.
И эта сцена стала развязкой.
Не осознавая, что делает, Херман направился в теплицу.
Там он один за другим разорвал все колпачки на всех цветах Фальстафа и в ярости запихал все тычинки в дрожащие пестики Vanda.
Он был совершенно вне себя. Сел в автомобиль и выкурил без перерыва подряд пять сигарет. Уже совсем поздно он вернулся домой.
Миссис Херман все еще пребывала в спальне за замкнутыми дверями. Он приготовил себе чай и вышел с ним на двор. На Vanda он даже не осмеливался смотреть. Он выбрал яд и опрыскал ее плесень. А после записал в блокнот:
«Сегодня день очень печальный. Между нами уже никогда не будет так, как было».
Яд стекал по языковидным листьям орхидеи и собирался в углублениях. Когда углубление наполнялось, яд стекал ниже.
Мистер Херман сидел понуро и отсутствующим взглядом смотрел через очки на запущенный сад.
Чашка с чаем стояла недалеко от цветочного горшка. Последняя, самая нижняя ямочка наполнилась ядом. Листья, которые от ножки расширялись, как кобра, начали медленно поворачиваться в направлении с востока на запад. Самый нижний лист свернулся, как язык, и капля яда плюхнулась в чай…
Высокий мужчина с жесткими чертами лица в не очень приятного вида шляпе обратился к своему спутнику столь же высокого роста:
— Она сказала, что после недоразумения ушла в комнату и нашла его примерно в половине первого дня. Она вспоминала, что в последнее время он вел себя очень странно.
Тот, другой, ответил:
— Как бы там ни было, но сделал он это квалифицированно. Доктор заявил, что яду глотнул столько, что и лошади хватило бы.
— Я никогда не мог понять самоубийц, — продолжил разговор первый, — теперь и так достаточно трудно сохранить себе жизнь.
— Может быть, его огорчало, что пришлось уйти на пенсию. С некоторыми это бывает. Мир для них просто-напросто перестает существовать.
— Да и я так думаю, — согласился второй и взял в руки блокнот мистера Хермана.
Между тем первый заметил:
— Но эта голубоватая штуковина и впрямь великолепна.
— Однако же, — удивленно воскликнул второй.
— Что там такое? Что ты обнаружил?
