Однако же, не до размышлений уж теперь было Фёкле, радость её взяла, что накормит она сейчас своих ребят на славу. Отбросила она думы тяжкие да подхватив коромысла, поспешила домой. Но, отойдя малость, вдруг опомнилась. Обернулась к полынье, поклонилась в пояс:
– Благодарствую, Матушка-река, или кто бы ты ни был, добрый человек, за помощь твою. Никогда я её не забуду!
В тот вечер наелась вся семья досыта. А наутро новое диво – на дворе поленница большая появилась, и ни следа, ни щепы, кто наколол за ночь дров, кто сложил их ровно вдоль хлева?
Но прошло время, и снова голод наступил. Хоть и не сидела Фёкла без дела, нанималась к людям работать. Да только всё одно – не хватало еды. А до весны ещё далече, а до лета красного ещё дальше. Как быть, что делать? И вот однажды, как выдалась снова ночь лунная, решилась Фёкла вновь к той полынье сходить, да удачу испытать, а ну как снова чудо случится и найдёт она котомку? И хотя и самой ей в это с трудом верилось, но всё же уложила она детей спать, а сама вышла в сенцы, поднялась на повети, там немного соломы лежало. Взяла она ту солому, сплела из неё вроде куколки, ленточкой своей красной обвязала, да на реку пошла.
Идёт, а сама оглядывается, страшно ей, а ну как увидит кто, чего доброго за ведьму примут. А ночь снова яркая, только уж не полная луна на небе, а месяц молодой, рогатый над избами повис. Вот дошла Фёкла до реки, вот и полынья уж близко, легла она, как и в прошлый раз на лёд, и поползла к воде. Доползла, куколку свою соломенную из-за пазухи вынула, посадила на краю да и говорит:
– Не знаю я, кто ты – добрый ли человек, дух ли, ты ли это, Матушка-река, а только снова я пришла просить тебя о помощи. Совсем нечего есть моим деткам. Я уж как могу бьюсь, а только всё одно – не хватает нам еды. И отблагодарить мне тебя нечем, вот ленту мою красную коль возьмёшь, так рада буду. А больше мне тебе дать нечего.
Тут вода в полынье снова колыхнулась, страшно сделалось Фёкле, сердце в груди, как бешеное застучало, того гляди наружу выпрыгнет, зажмурилась она крепко, а как глаза открыла, видит – нет куклы, а стоит у полыньи прежняя котомка. Заглянула в неё Фёкла, а там снова и каравай румяный, и муки немного, и яйца, и масло, и картошка, а сверху пять больших румяных яблок лежат, как раз по их числу – Фёкла да ребятишек ейных четверо. От радости заплакала Фёкла. Взяла котомку, поклонилась реке, да домой поспешила. Снова наутро ребятишки сыты были да ещё на несколько дней осталось еды. А как закончилась провизия, так Фёкла уже знала что делать. Так и повелось.
А по деревне слухи пошли, что появился у Фёклы тайный жених. Дети ухоженные, сытые, и сама Фёкла заулыбалась, побелела, похорошела. Не иначе как помогает ей кто. У самой-то у неё нет ничего. А по старой привычке собирались бабы у колодца, откуда летом воду черпали, тут и сплетничали. Да и было о чём им переживать. Холостых на деревне нет, только совсем молоденькие парни, да дед Митяй. Только тот уж вовсе в женихи не годился – старый да глухой, летом и то на печи мёрзнет. От молоденьких парней тоже толку нет, сами ещё почти что дети, каков у них заработок? Выходит с чьим-то мужем гуляет Фёкла. А ведь и не подумал бы, такая вся благообразная она да тихая! Ну и кажна баба, конечно, на своего грешит, мол, он, небось, и бегает к Фёкле, помогает. Баба она красивая, молодая ещё. И решили бабы за Фёклой следить, куда ходит да что говорит. Условились, кто в какой день караулить станет. На том и разошлись.
И вот, в одну из ночей, снова отправилась Фёкла к полынье. А в ту ночь бабка Нетопыриха караульной осталась, благо жила наискосок от Фёклы. Увидела она в окно, что Фёкла в потёмках куда-то отправилась, повязала скорее шалёнку, да тоже вослед побежала. Идёт Фёкла с коромыслом, не спеша идёт.
– Неужто за водой в эту пору направилась? – недоумевает бабка Нетопыриха, – Не-е-ет, это она для отводу глаз вёдра прихватила, небось миловаться идёт к полюбовничку своему. Ну сейчас-то я её и поймаю!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так и дошли они до реки. Фёкла прямым ходом по тропке, а бабка Нетопыриха хоронясь за заборами да берёзками, за избами да сугробами. Вот и прорубь близко, да только Фёкла не к проруби пошла, а к полынье, что посреди реки широкой зияла. Испугалась бабка Нетопыриха:
– Нешто топиться собралась Фёкла?
А Фёкла подошла ближе, села у воды, что-то бормочет, а после вдруг ветер подул, метель поднял, и откуда только налетел, ведь ночь была ясная! Бабке Нетопырихе глаза и застило, а как проморгалась она, так увидела, что Фёкла уж обратно идёт, с полными вёдрами. А того ей невдомёк, что в одном-то ведре у Фёклы водица, а в другом – котомка заветная. Еле поспела Нетопыриха вперёд Фёклы до дому добежать, да за плетнём схорониться. Так ничего и не поняла.
А время на месте не стоит, вот и весна красна на землю русскую пришла. Теплом дохнула, снег согнала, ручьи пустила, листочки первые выпустила, солнышком пригрела, обласкала Божий мир. Тут уж полегче стало Фёкле, корешки да травы первые стала собирать. А всё ж таки, пока лёд на реке не тронулся, так и находила она, на берегу уж теперь только, котомку с провизией. Но вот и лето пришло жаркое. Вовсе привольно стало Фёкле с ребятами. Она и в лес по грибы-ягоды ходит, и огород засеяла, и травы да грибочки на зиму заготовила.
А в самой середине лета появился в деревне, откуда ни возьмись, пришлый кузнец. Петром назвался. Поселился в старенькой кособокой избушке, что поодаль от других стояла, от бабки Матрёны осталась. Стал кузнечным делом заниматься. Потянулись люди к нему. И то видят, мужик он добрый, хороший, мыслей тёмных не держит. А о себе рассказал, что была, мол, жена у него, да померла родами. Один он остался. Вот и ушёл с тех мест, чтобы душу не рвать да жизнь сызнова начать.
Как-то раз у Фёклы серп сломался напрочь. Где новый взять? Надо к кузнецу идти, благо теперь свой имеется, в чужую деревню не придётся, как бывалоча, идти. Ну, и отправилась Фёкла в кузницу. А как вошла, так и ахнула. Встретил её кузнец – высокий, сильный, кудри да борода пшеничные, глаза голубые – а волосы на лбу её, Фёклы, лентой перехвачены, той самой, красной, которую она реке подарила! Так и остолбенела она перед ним. А кузнец тоже застыл, да только не от удивления, а от красоты такой. Стоят оба и слова вымолвить не могут.
– Зачем пожаловала, красавица? – первым заговорил, наконец, кузнец.
– Да вот, – опомнилась Фёкла, – Серп у меня сломался, не наладишь ли?
– Отчего не наладить, Да я тебе новый сделаю, лучше прежнего, – улыбнулся кузнец, – Ты обожди, не уходи покамест, я скоро управлюсь.
Присела Фёкла у двери, а сама тайком на кузнеца поглядывает, ленту свою разглядывает, нет сомнений – её это лента, зелёной нитью по краю вышитая, стежком особым. Только откуда она у него могла взяться? Да и кузнец собою хорош. Залюбовалась на него Фёкла. А тут и серп уж готов. Осмелилась Фёкла про ленту узнать.
– Скажи мне, мил человек, откуда у тебя эта лента?
– Да я в осоке прибрежной её нашёл, у реки, за траву она зацепилась. Понравилась она мне, вот и взял себе.
– Где ж это было?
– Да далёко отсюда будет, под Липовкой, слыхала про такую деревню?
Помотала Фёкла головой, нет, мол, не слыхала.
– А я оттуда родом, – отвечает ей кузнец, а сам с неё глаз не сводит.
– Моя ведь то лента, – говорит ему Фёкла.
– Вон оно что! – подивился кузнец, – Так может не просто так она ко мне в руки приплыла?
Ничего не ответила Фёкла, смутилась, вышла быстро из кузницы и домой поспешила. А кузнец остался стоять у кузни, да всё глядел Фёкле вослед, и улыбался чему-то.
