Его снесли вниз с холма, и вот тут Харли основательно струхнул, увидев, как к нему мчится на всех парах маленькая и решительная старушка – его старинная подруга Гортензия Вейл. Он слабо улыбнулся и помахал ей рукой.
Следом за миссис Вейл поспешали златовласка Дотти Хоул и молодой Грейсон, который даже в экстремальных условиях этого вечера не утратил идеального пробора, правда, вечной папочки при нем не было.
Гортензия вцепилась в край носилок Харли и энергично потрясла их.
– Будь ты проклят, старый мерзавец!
Дотти смешно всплеснула ручками, Ник Грейсон оторопел.
– Миссис Вейл, это не слишком…, э-э-э…, все-таки мистер Уиллингтон пострадал…
– Это он еще не пострадал! Это он сейчас пострадает! Потому что именно сейчас я дам ему по голове, и мне это будет несказанно приятно! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не курил около своих декоктов?!
Последняя фраза была обращена уже непосредственно к Харли и сопровождалась патетическим жестом маленькой высохшей ручки. Гигант Харли испуганно подался назад – насколько это было возможно.
– Горти, чтоб мне лопнуть, я не курил. Хочешь – дыхну…
– Ну да, конечно! Да от тебя же несет, как от майского костра! Нечего сказать, отличный способ скрывать свои грешки! Покурил – сожги чего-нибудь, вот никто и не учует…
Дотти неожиданно прыснула, и это спасло Харли Уиллингтона, потому что Гортензия немедленно переключилась на новый объект.
– А что это такого смешного сказала я, Дороти Хоул, а?! И есть ли что-то смешное в сегодняшнем вечере?
– Да я просто…
– О да! Ты проста как правда, это точно.
Смеяться над несчастным погорельцем! Над одиноким стариком, чья мирная старость обречена на жизнь под открытым небом…
– Горти, ну это ты уж хватила.
– Помолчи, Харли! Еще не догорели стены старого дома, Дороти Хоул, а некоторые уже беспечно смеются. Им невдомек, что чувствуем мы, одинокие старики, вырванные из привычного мира наших жилищ…
Дотти чуть не плакала, Ник внимал, приоткрыв рот, Харли осторожно слезал с носилок.
Гортензии явно понравились нарисованные ею самой образы, потому что в голосе ее появились надрывные нотки профессиональной поэтессы, читающей собственные стихи о несчастной любви.
– … Им, бессердечным юнцам, не понять, что чувствует старый человек, которому на склоне лет некуда преклонить голову. Как может страдать тот, на чьих глазах погибло дело всей его жизни… Неужели ни одна не уцелела?
Этот вопрос Гортензия задала в той же тональности, поэтому слушатели ошеломленно посмотрели на нее, не произнеся ни слова. Поэтесса немедленно уступила место профессиональной акушерке, энергично призывающей целую родильную палату "тужиться и не валять дурака".
– Харли Уиллингтон, если тебя контузило горящей балкой, ты так и скажи. Я ведь тебе вопрос задала!
– Мне, Горти?
– Ну не молодому же Грейсону. Я спросила, неужели ни одна не уцелела?
На лице Харли отразилась целая гамма чувств, а потом он неожиданно просиял.
– Ой, Господи, да нет же! Я ведь перенес большую часть бутылок, особенно старинные, в летний погреб, в саду. Остались только этого года, весенние. Я и запамятовал. Меня ведь и Мэри о том же спрашивала, а я чумной был, сказал, что все сгорело…
– Так ты видел Мэри?
– Ну а как же? Она ж меня первая нашла.
Гортензия немедленно вцепилась в закопченную куртку своего старинного друга.
– Как первая? Тебя вынесли Артуровы ребята да мисс Джонсон, учительша. Они тебя и нашли…
– Горти, я не контуженный и не в склерозе.
Мэри меня нашла. И вытащила тоже Мэри. Оттащила в сад, подальше от огня, потому как меня сморило в двух шагах от дома. Кабы я там дожидался спасателей, мне бы точно крышка.
Я думал, это она их прислала.
Дотти взвизгнула и вцепилась в руку побледневшего Ника. Гортензия неожиданно глубоко вздохнула и очень деловито села на траву. Голос у нее стал тихим и на редкость рассудительным.
– Это от неожиданности, не волнуйтесь.
Значит, она все еще на пожаре. И я ей всыплю, когда она вернется, потому что она обещала не лезть в огонь. Интересно, а какого…, что она там делает, если единственный пострадавший – здесь?
Харли осторожно заметил:
– Она девочка ответственная, решила подежурить, вдруг кому плохо станет от угару…
Ник вдруг отчаянно вскрикнул:
– Так надо же просто пойти и спросить. Я сейчас, миссис Вейл! Одну минуту! Дотти, не ходи никуда, останься с миссис Вейл.
Юноша кинулся во тьму, озаряемую сполохами догорающего пожара и ручными фонариками.
Харли крякнул, выпрямился и решительно направился за ним. Гортензия слабо вскрикнула:
– Нет, Харли, не ходи. Ты еще слаб…
– Глупости, Горти. Я продышался на воздухе.
– Ник сам все узнает и приведет к нам Мэри.
– И очень хорошо.
– Харли…
– Это МОЙ дом сгорел, Гортензия. И я имею право на него посмотреть в последний раз. Дотти, малышка, не давай ей делать глупости, а еще лучше – отведи-ка ее домой и сделай чаю покрепче.
Дотти с трепетом выслушала это распоряжение и робко повернулась к Гортензии, даже не надеясь на успех. Однако старая женщина устало оперлась на руку девушки и растерянно кивнула.
– Пожалуй, он прав, детка. Мне просто не дойти за ними, а на сырой земле много не высидишь. Сейчас они вернутся вместе с Мэри, а у нас уже будет чай…
Именно в этот момент вся духота, копившаяся в небе над Грин-Вэлли эти дни, взорвалась оглушительным раскатом грома. Бело-синяя вспышка молнии с треском полыхнула в окончательно потемневшем небе, и на землю обрушился ливень. Он завершил тушение пожара, разом забив все маленькие островки огня, смыв гарь и сажу с ветвей, охладив запекшуюся землю. Стало легче дышать.
Мокрые до нитки, Дотти и Гортензия доковыляли до Кривого домишки. Гортензия сунула девушке купальный халат и шерстяные носки, переоделась в сухое сама, и они сели рядышком на застекленной веранде – ждать новостей.
Чайник они так и не поставили.
Харли догнал Ника еще на тропинке и молча зашагал рядом с ним. Навстречу им метнулась тень, вспыхнул свет фонарика. Это был Джослин Бримуорти, с ним еще несколько мужчин.
– Рады видеть тебя на ногах, старый друг.
Как ты?
– Бывало и хуже. Помог дождичек, верно?
– Да уж. Работы совсем не осталось. Завтра по свету начнем разбирать все это дело, чтобы ребятишки не полезли. По такой погоде-то они не сунутся. Хреновые дела, Харли.
– Полностью с тобой согласен, Джос. Но горечи, как ни странно, не испытываю. В этом доме было немало радости, но и горя хватало. Билли потребен другой дом, новый. Я как-то не мог представить, что они заживут отдельно от меня, а настаивать, чтоб жили в этой халупе…
– Я не о том, Харли. Сдается мне…, то есть нам всем, что это был поджог.
Ник охнул, а Харли мгновенно стал похож на ястреба, высмотревшего в траве добычу.
– И откуда это такие мысли, Джос?
– Да уж больно ровно занялось. Со всех четырех сторон. Моего папашу, как ты знаешь, еще в тридцать третьем жгли, я с тех пор запомнил. К тому же дом твой не из бумаги был сложен. Халупа не халупа – а построен добротно. Такие стены от уголька не займутся, а весь пожар длился минут двадцать. Не иначе, помогли дому твоему сгореть.
Ник, аж приплясывавший от нетерпения, вклинился в разговор.
– Простите, что перебиваю, мистер Бримуорти, но миссис Вейл очень волнуется, и если Мэри вам больше не нужна…
– Мэри? Мисс Райан? Она нам очень пригодилась бы, потому что Финч здорово обжег руку, а Конвею балка упала на ногу, но ведь ее здесь нет!
Харли ахнул и шагнул вперед.
– Джос, ты уверен? Ведь здесь наверняка была тьма народу…
Толстяк приосанился.
– Я, как ты знаешь, отвечаю в Грин-Вэлли за гражданскую оборону, Харли. Да, в первый момент неразберихи хватало, но потом мы все организовали. Посторонних и зевак убрали, мужчин постарше и потолще поставили в оцепление, потому как толку от них немного. На холме никого больше нет, Харли, и не было.
