Улетевший через стену Халк благоразумно выбыл из борьбы и торопливо – насколько позволяли травмы – улепетывал через болото.
Через четверть часа его брезгливо вытянет за шкирку из трясины Харли Уиллингтон.
Саймон Джонс дрался тяжеловесно и тупо – в точности так, каким и был он сам. У него не было ни малейшего шанса против Билла Уиллингтона, но зато не было и капли воображения, чтобы понять это.
Самым опасным был Сэм О'Рейли. Не в смысле мастерства. Просто он обезумел от ярости, алкоголя и жажды мести. Он кружил, не подходя близко к Биллу, не подпуская его к себе, отскакивая и уворачиваясь с неожиданной ловкостью, но сам только и ждал момента, чтобы броситься и вцепиться врагу прямо в горло. В рукаве Сэм прятал нож.
Саймон издал странный звук горлом – такой звук издает срубленное дерево за миг до того, как упасть, – и рухнул на пол, корчась и прижимая обе руки к промежности. Билл перелетел через него легким прыжком и ринулся на Сэма. У него все еще не было случая достать оружие, да, по правде сказать, он про оружие и забыл.
Он помнил только одно. Только одно стояло у него перед глазами.
Полуобнаженная, окровавленная Мэри кричит, выгибается в руках мерзавцев.
Они сами выбрали.
Билл обманул Сэма коротким пируэтом, взвился в воздух, в прыжке выбив нож, который заметил еще в первый миг боя. Опустился в мягком полуприсяде, тут же отпрыгнул от обмякшего и разом поскучневшего Сэма.
Уголком глаза уловил слишком знакомое, слишком привычное движение в полумраке сзади, и тут же в мозг ему вонзился вопль Мэри:
– Билл! Сзади!
Время замкнуло круг.
"Билл! Сзади!"
Хрупкая мальчишеская рука, неестественно вывернутая, измазанная кирпичной пылью пополам с кровью. Не правдоподобно большой пистолет рядом со скрюченными детскими пальцами.
"Простить я тебя не прощу, сынок, но и винить не стану. Ты просто выполнял свою работу"
Ты просто убил мальчишку.
Вэл Соммерс трясущимися руками притянул к себе дробовик. Его никто не видел, потому что никто на него и не смотрел. Этот чертов Уиллингтон скакал по комнате, словно бешеный, а Сэм рычал и кидался на него, словно цепной пес.
Вэлу было страшно, так страшно, как никогда в жизни. Зачем они послушались Сэма?
Зачем подожгли дом старого Харли? Да еще и докторшу украли… Верных две статьи, и никто не посмотрит, что Вэлу всего семнадцать! Пока дойдет до суда, восемнадцать будет…
Он взвел курки и прицелился. Дуло прыгало из стороны в сторону, но до Уиллингтона было рукой подать. Он не промахнется. А потом убьет их всех, и эту сучку, и зануду Грейсона, и всех, всех, кто посмеет тронуть его, Вэла. Он их всех убьет, и тогда никто ничего…
Она закричала, эта паршивая девка, эта дрянь, подстилка! Она кричала и ползла вперед, а Вэл против воли все смотрел на ее голую грудь, всю в синяках от лап О'Рейли.
А потом раздался выстрел.
Билл опустил пистолет. Мэри с тихим всхлипом бросилась к нему на шею и затихла. Он тоже затихал. Остывал. Приходил в себя.
Он всегда хорошо стрелял. Прицельно, навскидку, вслепую. По движущейся мишени, по мишени неподвижной, по нескольким мишеням.
Он умел реагировать на движение, умел упреждать даже снайперский выстрел.
Исковерканный дробовик валялся у самой стены. Разорванный ствол, разнесенное в щепки ложе приклада. "Питон" – серьезная игрушка.
Вэл Соммерс скорчился на полу, тихо подвывая и баюкая синюю от сильнейшего удара руку. Пара пальцев у него была точно сломана.
Глаза у парнишки были дурные.
Ник Грейсон слабо кашлянул, невидимый в полутьме.
– Интересно. Такое ощущение, что ваши пули столкнулись в момент вылета из…, как называется эта палка с дыркой?
Билл улыбнулся, баюкая Мэри в своих объятиях.
– Эта палка называется дуло. Называлась.
Теперь это просто мусор. Палка с дыркой. Он не успел выстрелить.
Мэри вскинула голову, поглядела на Билла с такой неистовой любовью, что ему сделалось жарко.
– Билл.
– Тихо, маленькая. Сейчас будем выбираться отсюда. – – Билл, я люблю тебя.
– А я – тебя.
– Билл…
– Что?
– Ты его не убил.
Он понял. Понял все, что она имела в виду, что хотела сказать, да не знала как, понял – и оценил.
Мэри была совершенно права.
Он просто выполнил свою работу.
Билл Уиллингтон осторожно отвел темные локоны с нежного личика своей женщины. Поцеловал шоколадные глаза. Подхватил Мэри на руки и понес к выходу.
Эпилог
Свадьбу докторши и молодого Уиллингтона справляли всем городком. Или всей деревней?
Вообще-то Билл настаивал на немедленном венчании, но Гортензия сообщила, что не отдаст свою девочку бродяге, у которого ни кола ни двора. Харли неуверенно хмыкнул и ретировался во время монолога своей старинной подруги, а сам Билл начал всерьез подумывать о небольшом злоупотреблении служебным положением. Строго говоря, это и злоупотреблением не назовешь – ведь общественный порядок Гортензия Вейл нарушала раз по десять в день…
Как бы то ни было, свадьбу отложили на три недели. За это время на холме вырос новый дом.
Строили всей деревней. Или всем городком?
Пока мужчины крыли крышу, женщины – особенно состоящие в Клубе цветоводов Грин-Вэлли – занимались тем, что Гортензия называла "уборкой территории". Следы пожара удалось почти полностью ликвидировать, цветы дамы принесли вместе с дерном, а апофеозом этих действий стало явление пунцовой от волнения миссис Бримуорти. Перед собой она толкала садовую тачку, а в тачке переливались всеми оттенками нежности ее знаменитые коллекционные мальвы.
Гортензия Вейл только презрительно фыркнула, но старый Харли Уиллингтон церемонно склонился над пухлой ручкой миссис Бримуорти и высказал предложение забыть обо всех разногласиях, имевших место…, ну, скажем, года с пятидесятого? Миссис Бримуорти переливалась всеми оттенками багряного и пунцового и улыбалась на удивление милой улыбкой.
А потом была свадьба.
Из Лондона приехала целая толпа дюжих мужчин в штатском, которое они носили с явной неуклюжестью. Возглавлял их, впрочем, безупречно одетый старик, чем-то напоминавший Харли Уиллингтона. Пошли слухи, что это помощник премьер-министра, но Ник Грейсон пресек пустые разговоры, сообщив, что это знаменитый мистер Каннаган, легенда лондонской криминальной полиции.
И было застолье, были песни и танцы, были смех, шутки и пожелания молодым, были тосты за здоровье Гортензии Вейл и Харли Уиллингтона, было шампанское со льдом и салют из охотничьих ружей, словом, была настоящая, шумная и радостная свадьба.
Именно в силу ее шумности никто и не заметил, что молодые ускользнули в неизвестном направлении.
Билл и Мэри стояли возле древней раскидистой яблони. Почерневший ствол, казалось, изогнулся еще сильнее. Ветви, с которых осыпались все листья, выжженные пожаром, больше, чем когда-либо, напоминали руки старухи.
Билл молча погладил старое дерево.
– Ничего, Мэри. Мы посадим здесь новую яблоню. Яблоню нашей любви. И она будет такой же долговечной, как и эта старушка. А весной она зацветет… Наверное, не будущей, а через пару лет, но ведь мы же подождем, правда, Мэри?
Он осекся, увидев лицо своей жены. Мэри улыбалась, легонько поглаживая ветку.
– Знаешь что, Билл…
– Что, любимая?
– Мы не будем сажать новую яблоню.
– Но…
– Посмотри сюда.
И она осторожно наклонила ветку поближе к Биллу.
Он всмотрелся – и увидел…
Сквозь обугленную, израненную кору, сквозь истерзанную плоть старого дерева пробился зеленый побег. Билл изумленно вскинул глаза.
Старая яблоня жила. Там и здесь проглядывали молодые побеги, одновременно робкие и нахальные, как это свойственно молодости.
Зазвенели кусочки льда в золотистом шампанском. Солнце утонуло и растворилось в шоколадных глазах. И тогда, обнимая под старой юной яблоней свою молодую жену, Билл Уиллингтон вдруг понял, что это и есть бессмертие.
