Однако не пришел, хотя Лера специально сбегала за ним.
— С Олегом Пунтиком в карты дуется, — сказала она. — Смеется: ишачьте, ишачьте, работа дураков любит…
Когда пол был настлан, Павел Петрович съездил с отцом к себе в ремстройконтору и привез строгальную машину. За два часа он начисто выстрогал весь пол. Доски стали гладкими, как стекло.
Мы просто позеленели от злости: целую неделю занимались бессмысленной работой!
— Что же ты ее сразу не мог привезти?! — орал Витька и тряс машину, будто она была виновата, что мы набили себе полные пригоршни мозолей и уставали так, что едва добирались до кроватей.
— Мог, — усмехнулся Павел Петрович. — Не хотел. Зато вы теперь с рубанком умеете обращаться, с фуганком, с рейсмусом… От работы, субчики-голубчики, еще никто не умирал, целы будете и вы. Лучше подметите и вынесите стружку, олифить будем.
Не буду описывать, как мы белили потолок и красили стены, — Африкан Гермогенович все-таки раздобыл нам пару килограммов «дефицитного лимона», и штаб-квартира стала желтенькой с чуть приметным зеленоватым оттенком, — как устанавливали люминесцентные лампы, монтировали вытяжку и красили пол — это была обычная работа, трудная, грязная, до седьмого пота, насквозь просолившего наши рубашки, и заняла она не десять, как предполагалось, дней, а добрых полмесяца. За это время у нас дважды появился Александр Лаптев, «товарищ специальный корреспондент». Правда, теперь он приезжал не на шикарной «Волге», а на автобусе и из всей кучи аппаратов возил только магнитофон. И мы рассказывали ему, как идет работа, а Африкан Гермогенович произнес целую речь, посвященную «нашим замечательным общественникам» — отцу и Павлу Петровичу, а также самому себе.
А что — справедливо. Ничего бы мы без его помощи не сделали. И дощечки не достали бы…
Наконец наступил день, когда мы замкнули штаб-квартиру, чтоб прийти в нее только через неделю, когда высохнет на полу краска. Мы уже мечтали о том, как целую неделю беззаботно проваляемся на пляже, но не тут-то было. Командор придумал нам новую работу.
Часть вторая
ЧЕТВЕРТАЯ ЗАТЕЯ КОМАНДОРА
По-моему, научиться водить машину не сложнее, чем, например, научиться кататься на велосипеде. Что ни говорите: одно дело — два колеса, а другое — четыре. Опять же, ногами педали крутить не нужно. Помню, сколько я синяков и шишек набил, сколько спиц из ободов высадил, сколько «восьмерок» сделал, пока наловчился с горем пополам объезжать все столбы, ямы и деревья, которые почему-то упорно лезли под колеса моего велосипеда, — страх! А машина… Отец несколько раз показал мне что к чему, и я поехал. Не верите? Ну, смотрите…
Наш «Москвич» стоит на большом, ровном, как стол, лугу, с которого уже скошена трава, и мы толпимся сбоку, поглядывая сквозь опущенное стекло на Жеку. Жека сидит за рулем. На щеках у него от волнения горят красные пятна, и руки на пластмассовой баранке чуть вздрагивают. Это — плохо. Шоферу волнение противопоказано. Шофер должен быть спокойным и уверенным в себе и в своей машине, — вот первая заповедь, которую отец вдалбливает нам каждый день. Поэтому он и не дает Жеке команды трогаться, ждет, пока тот успокоится, и рассказывает ему что-то смешное. Что — мы не слышим, отец говорит вполголоса. Он сидит рядом с Жекой, для страховки, хотя на этом лугу никакой страховки не нужно — вокруг ни души, ни столба, ни камня, а тормоза надежные.
Постепенно Жека успокаивается. Отец кивает: «Поехали!» Жека включает зажигание, отпускает ручной тормоз. Затем выжимает сцепление, включает первую скорость и нажимает на акселератор. Машина трогается, Правда — толчком: Жека слишком резко отпустил педаль сцепления. Мотор глохнет. Ну, что ж, все сначала: зажигание, сцепление, скорость, газ. Порядок. Счастливого пути.
Самое трудное для меня лично — переключать скорости: никак не могу научиться отпускать сцепление плавно, мягко. Как ни странно, лучше, чем у всех, это получается у Леры. И машина у нее не «рыскает», как вот сейчас у Жеки, из стороны в сторону, а идет по кругу ровненько, как по ниточке. Только мне да ей отец разрешает включать четвертую передачу и ездить со скоростью до 40 километров. Ребята пока держат километров 20–30.
Сделав два круга, Жека тормозит. И тормозит он пока очень резко, нужно было чуть пораньше сбросить газ, тогда машина сама остановилась бы прямо возле нас. Видно, об этом ему отец и говорит. Но все равно Жека счастлив. Его губы так растягивает улыбка, что он сам себе на ухо пошептать может.
— Ребята! — кричит Жека, вытирая о штаны потные ладони. — Она же слушается руля лучше, чем Витька нашей классной! Чуть тронешь влево — и она влево, вправо…
— И она вправо! — насмешливо подхватывает Витька.
Мы все уже привыкли к тому, что машина послушна каждому твоему движению, один Жека никак не может привыкнуть.
— Садись, Ростик, твоя очередь, — говорит отец и устало улыбается.
Так вот, научиться водить машину по широкому и ровному, как стол, лугу — дело не хитрое. А ты попробуй провести ее по дороге, где мимо проносятся сотни других машин, где на каждом шагу висят грозные знаки, где прямо тебе под колеса может выскочить коза или какая-нибудь растяпа-девчонка, которой начихать на всякие там правила уличного движения… Или в городе, по улицам… Нет, об этом мы и не мечтаем. Для этого нужно дождаться, когда тебе исполнится восемнадцать лет и ты закончишь автошколу. Потому что водить машину — это даже не полдела, а так — одна десятая. Нужно знать ее, нужно уметь по гулу мотора определить, чем она больна, от любой болезни вылечить, нужно… Впрочем, далеко я зайду, если начну перечислять все, что нужно, чтобы стать настоящим шофером.
И все-таки нам интересно. Чертовски интересно водить по кругу нашего «Москвича», уступая друг другу очередь за баранкой, и смазывать его, и свирепо надраивать восковой пастой, и до оранжевых кругов в глазах накачивать колеса, и клеить старые камеры… Особенно когда рядышком — река и ты можешь в любую минуту окунуться в прозрачную воду.
Так вот, замкнув на замок нашу штаб-квартиру, мы до самого вечера только этим и занимались: гоняли по лугу машину и купались. Затем Лера достала наши кульки с едой, и тут командор сказал:
— У нас в запасе дней семь-восемь, нужно дать краске высохнуть как следует. У меня идея: давайте отправимся на это время путешествовать.
— На машине? — У Жеки загорелись глаза.
— Нет, на плоту, — ответил отец. — Во-первых, в машине всем нам будет тесновато, а во-вторых, на плоту интереснее. Увидим больше. Рыбу будем ловить, загорать, купаться. Если доберемся до Крупицы, свожу вас в наш бывший партизанский лагерь. Согласны?
— Еще бы! — выдохнул Витька. — Только на плот бревна нужны, а где их возьмешь?
— Бревна есть. — Ростик сжал в руке вареное яйцо так, что оно хрустнуло и сплющилось. — Возле кинотеатра старые бараки рабочие рушат, неужели десяток бревен пожалеют?
— Не пожалеют, — сказал отец. — Я тоже эти бараки имел в виду. Утром с прорабом говорил: можно хоть два десятка бревен взять. И досок старых, и гвоздей. Только одно условие: самим выломать и самим вывезти.
— Я папу попрошу, пусть грузовую машину достанет, — вскочил Жека. — У них на базе любые машины есть, договорится…
— Вот и прекрасно, — улыбнулся отец. — Так что — поработаем?
У нас еще ныли мозоли па руках от шпателей, рубанков и кистей, но хотел бы я видеть человека, который откажется от такой работы! Наверно, это самый выдающийся тунеядец на всем земном шаре. К счастью, среди нас таких не водится. Отправиться в путешествие на плоту по Березе — да об этом можно было только мечтать!
Все сразу засобирались домой. Про ужин забыли. Один лишь Казик уныло жевал бутерброд.
— Не отпустит меня мама, — сказал он с набитым ртом. И глаза у Казика были такие, словно он вот-вот заплачет.
— Ничего, я с ней поговорю, — пообещал отец. — Под мою ответственность, может, отпустит.
— Не отпустит. — Казик упрямо мотнул головой и взял пирожок с капустой. — Я ее знаю… — Он откусил полпирожка и басом прогудел: — А я тогда удеру из дому, вот и все.
— Там видно будет, — уклончиво сказал отец. — Ну, собирайтесь. Нужно еще инструмент раздобыть, голыми руками там много не наработаешь.
Назавтра, часов в восемь утра, до зубов вооруженные ломами, кирками, топорами и гвоздодерами, мы пришли к старым баракам. По два в ряд, они стояли в низине, за кинотеатром, друг против друга, четыре длинных, приземистых барака с розоватыми облезлыми стенами. Местами со стен обвалилась штукатурка, сквозь частую решетку дранки виднелись черные, подгнившие доски. Людей из бараков уже выселили, поснимали рамы и двери, и теперь они смотрели на нас черными провалами оконных проемов, словно дожидаясь, когда их разберут на дрова, а бульдозеры разровняют площадку под новый дом.
