ни на мгновение.
– Разрешите идти?
– Разрешаю.
Саша быстро вышел из кабинета. Смуров кивнул. Толковый паренек. Понятливый.
Сосредоточиться на бумажной работе не получалось. Смуров взял ручку и постучал ею по костяшкам пальцев. Жена ругалась, когда он так делал. Говорила, что провоцируется развитие артрита.
Достало! Все всё знают. То нельзя, это нельзя, здесь рак, тут артрит, там риск инфаркта! Все как будто вечно жить собрались без болезней, и только он, Смуров, подобно безмозглой Еве, меняет бессмертие на яблоко.
Смуров встал и, нащупав в кармане пачку сигарет, вышел из кабинета. Коридор. Кивнуть здоровающемуся молодняку. Девять ступенек вверх, дверь. Господи… Да тут сдохнуть можно, газовая камера, раскаленная до предела. Смуров закашлялся и прикурил.
Когда та же вонь, что была вокруг, заполнила легкие, в организме словно бы возник некий баланс. Смурову полегчало, он задумался.
Ильичева отравили антисептиком. Пакет из-под антисептика нашли в кармане у Загорцева. Что ему, Смурову, еще нужно? Он что, мало видел людей, убедительно клянущихся, что они ни при чем? А Загорцев – вообще, считай, актер. Пусть и не профессиональный, но перед камерами кривляться насобачился – будь здоров.
И все же… Что-то не сходилось.
– По-другому, – проворчал Смуров, выдыхая дым. – Уборщица…
Если антисептик окажется тем самым – значит, нужно заняться уборщицами. И, скорее всего, теми, кого наняли недавно. Потому что «ветераны» не могут не знать, что прибирать к рукам оставшуюся после съемок жратву – в порядке вещей. И что отравить пирожные – значит отравить кого-то из своих. Это – левый человек, который даже не подумал. Ну или настолько хладнокровная и расчетливая тварь, что не верится. Такие люди в уборщицах не сидят. Такие сидят значительно выше и заправляют делами значительно более прибыльными. И копать под них приходится годами, порой – безо всякого результата.
Или – Загорцев. Который уже сидит и против которого железобетонные…
Дверь открылась, и в курилку ворвался злой как черт Долинин.
– Хьюстон, у нас проблемы, – объявил он, вытряхивая из пачки последнюю сигарету. – Дай-ка огоньку, зажигалку посеял.
– Сам ты Хьюстон, – просипел Смуров и чиркнул колесиком старенькой дешевой зажигалки. Обычно она срабатывала через два раза на третий, но сейчас будто прониклась возникшей в курилке напряженной атмосферой.
– У Загорцева адвокат нарисовался. Фирма молодая, но серьезная. Сам защитник – чудик еще тот, по-моему, вообще первое дело ведет. Но, блин, упертый, как я не знаю… Он мне за пять минут на пальцах разложил, что вся моя доказуха ни хрена не стоит.
– Я за пять секунд разложил. Только ты меня не слушал.
– А! – отмахнулся, поморщившись, Долинин. – Слушай, это реальный геморрой. Что ты там говорил – типа, съездить, пошукать?
Смуров окинул Долинина внимательным взглядом.
– А ищем чего? – спросил он.
– Доказуху на Загорцева! – взорвался Долинин. – Если у меня единственная птичка упорхнет – это ж вообще туши свет! Одно дело, когда полиция хватает всех без разбора, и другое – когда вообще ничего не делает! Разницу чуешь?
Смуров кивнул, отвернулся к окну. Уставился в трижды проклятое безоблачное небо, в котором, кажется, передохли все птицы. Скоро и люди тоже передо́хнут. Вымрут, как динозавры, от жары. Кого тогда будет волновать, кто и кого отравил в один из последних годов, отпущенных человечеству? Копошимся тут, как черви в навозной куче…
– …ира?
– Что? – встрепенулся Смуров.
– Я говорю, квартира этого клоуна, в Зеленограде, – повторил Долинин.
– Ну? Обыскивали. Пусто.
– Так еще раз обыщите! Вы тогда что искали там? Яд? У нас даже экспертизы на руках еще не было. А надо детально. Компьютер, ноутбук, что там у него еще может быть. Связи с Ильичевым нужны, понимаешь? Мотив. Желательно – железобетонный. Такой, чтобы любой судья убедился: этот хрен – подозрительный, и отпускать его опасно. Ну, Смуров? Есть у тебя свободные опера, а?
Смуров подумал про Санька, который сейчас, наверное, пробирается по пробкам в лабораторию.
– Давай, Игнатьич, – чуть ли не взмолился Долинин. – Меньше половины срока осталось.
– Капитан, – вдруг сказал Смуров. – А тебя не парит? Что убийца на свободе?
– Нет, Смуров, – отрезал Долинин, – не парит. Думаешь, потому что я – чокнутый карьерист? Нет. А потому что, кто бы это ни был, – он знал, чего хочет, и не от балды все сделал. Такие преступления только в кино раскрывают. А он – не псих и не маньяк, чтобы дергаться. Поверь моему опыту, больше он даже дорогу в неположенном месте не перейдет. А однажды, может быть, с чистосердечным явится. Но это уже будет совсем другая история.
– А Загорцев? – прищурился Смуров.
– А что – Загорцев? Что невиновен? – Долинин развел руками. – Ну, Смуров, тут уже политика. Кто-то должен отвечать. Не один – так другой. Вот раньше, знаешь, брали барана – и приносили в жертву, чтобы всем стало хорошо. Думаешь, этот баран был в чем-то виноват? Только в том, что родился бараном. А мы с тобой, Смуров, волками родились. Пусть позорными, но волками. Так что давай уже, начинай по-волчьи выть.
Долинин, успевший когда-то скурить сигарету до фильтра, воткнул окурок в переполненную пепельницу и выскочил из курилки. А Смуров, помедлив, вытянул из кармана мобильник. И набрал номер Санька.
25
Вероника застала Тимофея за не слишком характерным для него занятием. Он не изучал информацию на экране компьютера, не качался в гамаке и не изнурял себя тренировками. Тимофей сидел за столом, заваленным бумагами, и внимательно их изучал.
– Ого, – сказала Вероника. – Что такое? Счета за электричество пришли?
– Почти, – пробормотал Тимофей. – Работаю над делом Загорцева.
Вероника подошла ближе, заглянула через плечо Тимофея. В распечатках ничего не поняла, но кивнула с умным видом. Хотя для кого предназначался этот умный вид, понятия не имела. Тимофей на нее даже не взглянул.
– Бесит, наверное, – сказала Вероника и подошла к гамаку. Толкнула его, раскачивая.
– Что именно?
– Что вместо того, чтобы думать о высоком, приходится ковыряться в бумажках.
– Ах, это… – Тимофей говорил отстраненно, будто вообще был не здесь. – Эта работа почти не требует мыслительной деятельности. Отчасти даже стимулирует. Как перебирать четки или бросать в стену мяч. Здесь чистая логика и математика, плюсы и минусы. Расследование – совсем другое. Там нет линейных зависимостей. Вернее, они есть, но попытка их найти в лоб – как правило, потеря времени.
Глубоко вдохнув, Вероника решилась. Она плюхнулась в гамак. Пискнула, на секунду испугавшись, что сейчас провалится на пол. Но обошлось, разумеется. Веревочная конструкция была надежной – как все предметы, окружающие Тимофея.
Тимофей с неудовольствием покосился на нее. Вероника, сделав
