Таким образом, Ошо учит, что поиски молчаливо-блаженного состояния не случайны — поскольку они соотносятся с нашим глубоким бессознательным, это поиски блаженного состояния ребенка в материнской утробе. Но есть одно ключевое отличие между существованием в утробе и любыми попытками снова его пережить. Существование в утробе является биологическим процессом роста, и ребенок не осознает этого состояния, но в воспоминаниях или в повторном переживании этого состояния на пике духовного опыта человек полностью осознает происходящее. Ошо использует метафору для описания действия тамас гуны:
«Пассивность — это фундамент, а блаженная тишина — это конек на крыше. Тот дом, который мы называем жизнью, зиждется на основании пассивности. Серединное строение — это активная часть, а купол храма — это высшее блаженство. По моему мнению, таково строение жизни. Вот почему… я практиковал пассивность в первой половине моей жизни».
В ходе экспериментов Ошо с каждой из трех гун был один постоянный фактор — его наблюдательность, его осознанность, его постоянное внимание по отношению к каждому из состояний как независимого наблюдателя. Он описывает природу его осознанности при помощи следующей истории:
«На последнем году обучения в университете у меня был один преподаватель философии. Как многие преподаватели философии, он был упрям и чудаковат. Он был упрям в его нежелании смотреть на какую-либо женщину. К несчастью, в его группе было только два студента — я сам и юная девушка.
Таким образом, ему пришлось преподавать нам… с закрытыми глазами.
Для меня это было необыкновенное везение, потому что пока он читал лекцию, я мог поспать. Тем не менее этот преподаватель был от меня в восторге, потому что думал, что я также придерживаюсь правила не смотреть на женщин и что во всем университете есть хотя бы еще один человек, не желающий видеть женщин. Таким образом много раз, когда он встречался со мной наедине, он говорил мне, что я единственный, кто его понимает.
Но однажды этот мой образ был испорчен. У этого преподавателя была еще одна привычка. Он не признавал часовой продолжительности лекций. Поэтому в университете ему всегда отводили последнюю лекцию. Он говорил: „В моей власти, когда начать лекцию, хотя не в моей власти, когда ее закончить“. Таким образом, его лекция могла закончиться через шестьдесят или восемьдесят минут, или даже через девяносто: для него это не имело значения. Между мной и той девушкой была договоренность, что она разбудит меня, когда лекция будет подходить к концу. Однако в один прекрасный день посередине лекции ее вызвали по какому-то срочному делу, и она ушла. Я продолжал спать, преподаватель продолжал читать лекцию. Когда время вышло и он открыл глаза, то обнаружил, что я сплю. Он разбудил меня и спросил, почему я спал. Я сказал ему: „Теперь, когда вы нашли меня спящим, я хотел вам сказать, что я спал все дни напролет, что я не ссорился с молодыми женщинами и что спать под ваши лекции очень приятно“».
В те годы сон был для Ошо разновидностью медитации. В течение своих экспериментов со сном он пришел к пониманию того, что Кришна передал Арджуне:
«Даже если весь остальной мир погружен в ночной сон, мудрец всегда бодрствует». Ошо экспериментировал с бодрствованием во сне, как бы наблюдая за собой со стороны. Это отличающееся ото сна явление, в котором человек пребывает в бессознательном состоянии. Ошо открыл, что если человек остается в сонном состоянии дольше, чем того требует тело, тогда «…некто внутри вас остается в сознании и наблюдает за тем, что происходит вокруг вас… тогда внутри вас начинает раздаваться некий звук, который будит вас».
Ошо описывает свою жизнь в университете в Саугаре в течение периода пассивности:
«Своим основным принципом я сделал отказ от любой деятельности. За те два года, что я прожил в университетском общежитии, я ни разу не убирал комнату, не вымел в ней пол. Я поставил койку рядом со входом таким образом, чтобы прыгать в нее прямо от двери и выпрыгивать из нее прямо в коридор. Я мог выскакивать сразу из комнаты. Зачем без надобности пересекать всю комнату? — решил я. И зачем мне было заходить в комнату и еще убираться в ней? В этом решении было еще и нечто забавное.
Мебель стояла на тех же местах, как до того, как я здесь поселился, никаких перестановок сделано не было. Ничего, кроме необходимого минимума, не делалось. Вносить какие-то изменения означало необходимость что-то делать, поэтому все оставалось на своих местах. Но благодаря этому было положено начало уникальному опыту, когда по каждой гуне был проведен свой эксперимент. Неважно, сколько мусора скопилось в моей комнате, это мне совершенно не мешало. Я научился жить в этих условиях так же, как если бы жил в тщательно прибранном месте.
В университете, где я учился, новые здания к тому моменту построены не были, его открыли недавно, и в качестве общежития использовались бывшие военные казармы. Поскольку казармы находились далеко в лесу, в них частенько заползали змеи. Я много раз наблюдал за этими змеями, лежа на койке. Змеи приползали, отдыхали в моей комнате и уползали. Ни они меня ни разу не побеспокоили, ни я им не мешал».
В этих его экспериментах со сном и пассивностью Ошо также обрел опыт с состоянием не-ума, или опыт пребывания без мыслей, то есть в состоянии чистого сознания.
«В те дни я обычно лежал на койке, безучастно созерцая потолок. После долгого времени я пришел к пониманию, что Мехер Баба[31] медитировал только таким образом. Я делал это без малейшего усилия, потому что чем еще можно заниматься, лежа на койке? Если ты выспался, можно только смотреть в потолок, даже не мигая. Зачем мигать? Это ведь тоже вид деятельности. Тоже часть какой-то активности. Я просто продолжал лежать тали Делать было нечего. Если вы остаетесь в лежачем положении подобным образом, просто глядя в потолок в течение часа или двух, вы обнаружите, что ваш разум делается чистым — как безоблачное небо, просто без единой мысли. Если кто-то способен сделать пассивность целью жизни, он может испытывать такое безмыслие очень естественно и легко».
Состояние ничегонеделания и ничегонедумания открыли Ошо дверь божественной славы.
«В те дни я не верил ни в Бога, ни в существование души. Единственным поводом к этому неверию было то, что верить во что-то означало необходимость что-то делать. Атеизм — большое подспорье для пассивности, потому что если Бог существует, ради него следует выполнять какую-то работу. Но лучезарный образ Бога и души начали являться мне воочию без какой бы то ни было веры в Бога с моей стороны, просто через мое безмолвное лежание на койке. Я не отказывался от пассивности до тех пор, пока она не оставила меня сама. До этого момента я решил продолжать такое существование — то есть ничего не делать».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
