Он останавливается, и мои глаза расширяются, когда я ожидаю, что он что-то сделает. Вместо этого он выбирает широкий шерстяной шарф у уличного торговца, бросает человеку, который их продает, стодолларовую купюру, затем отпускает мою руку, оборачивая шарф вокруг моей шеи и рук.
Я в шоке гляжу на него.
— Может, тебе стоит перестать смотреть на меня так, будто я святой мессия. Во мне нет ничего даже отдаленно безгрешного.
— Почему ты купил мне это?
— Потому что, судя по твоим дрожащим зубам и конечностям, ты замёрзла. А это, оказывается, легко исправить.
— Я не хочу быть у тебя в долгу.
— Ты не в долгу. Считай это компенсацией за то, что я тебя похитил.
Его голос становится забавным на последней части.
И я не могу удержаться от ощущения внутреннего и внешнего тепла, которое затопляет меня.
Он снова переплетает наши пальцы и продолжает идти. Некоторое время мы молчим, и я слишком сосредоточена на его прикосновениях, его тепле, его пальцах, которые гладят мои, затем останавливаются и снова начинают в хаотичном, но успокаивающем ритме.
Я плотнее затягиваю шарф вокруг себя, скрывая свою жуткую попытку вдохнуть его больше. Это первый раз, когда мужской одеколон кажется мне таким… манящим.
— Ты ничего не забыла? — спрашивает он через некоторое время, наклонив голову набок.
— Что?
— Я предложил тебе правду. Теперь твоя очередь. Хочешь поделиться?
— Мне нечем делиться. Моя мать умерла, а мой отец равносильно уже покойник.
— Равносильно покойник, — повторяет он медленно. — Я представлял, что такой тип встречается часто, но не так часто.
— Ты знаком с этим опытом?
— Если ты имеешь в виду наличие бесполезного отца, которому лучше было бы умереть, то да, я очень хорошо знаком.
Он поглаживает тыльную сторону моей руки, но жест не ласковый, но и не угрожающий.
Это смесь того и другого. Серый цвет, который пробивается сквозь черное и белое.
Спокойствие, которое предшествует буре и наступает после нее.
Эта буря проявляется в его глазах, когда они смотрят на меня сквозь маску.
— Похоже, у нас больше общего, чем я думал вначале. Возможно, именно поэтому ты сразу привлекла мое внимание.
— Это хорошо или плохо?
— Если тебе повезет, то ни, то, ни другое. Если нет, то и то, и другое.
— А как я узнаю, повезло мне или нет?
— Узнаешь, когда придет время.
— Почему не сейчас?
— Нет никакого волнения в том, чтобы знать, когда будет забит гол. Предсказуемость скучна.
— Не всегда.
Я смотрю на него, снова попав в ловушку того, как его рост и телосложение почти заполняют горизонт.
— И не говори мне, что ты спортсмен?
— Почему ты так думаешь?
— Твоя аналогия о целях.
— Любой может использовать эту аналогию. Это не привилегия исключительно спортсменов.
— Тогда, ты спортсмен?
— А что, если да?
— Я бы удивилась. Ты… кажешься начитанным.
— И все спортсмены должны быть гребаными идиотами? Знаешь, те же стереотипы рисуют рыжих как ведьм, которых надо сжигать на костре.
— Я… не это имела в виду. Просто все спортсмены, которых я знаю, высокомерные придурки.
— А я исключение?
— Нет, ты король толпы. Почему ты стал спортсменом, если вроде бы обеспечен?
— Спортсмены из нашей школы гонятся за мечтой НФЛ, чтобы сменить социальный класс.
— Чтобы контролировать всплески адреналина.
Мои шаги замедляются, отчасти из-за его ответа. Частично из-за того, что он крепче сжимает мою руку.
— Почему тебе нужно это контролировать?
— Некоторые из нас устроены по-другому и имеют избыток этого вещества, поэтому мы ищем механизмы преодоления, дабы контролировать его. — он показывает вперед. — Мы пришли.
Я поднимаю голову и понимаю, что мы не только удалились от главной улицы, но и здесь нет ни людей, ни яркого света, ни невнятных разговоров.
Короче говоря, все элементы, которые я использовала для какого-то фальшивого чувства защиты.
Единственное, что существует передо мной, это темная грунтовая дорога, окруженная высокими кустами, конца которой не видать.
— Что это за место?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я пытаюсь и безуспешно, чтобы мой голос не дрожал.
— Уединение.
— А кто тебе сказал, что я хочу уединения?
— Ты, может, и не хочешь, а я хочу.
— Ты обещал, что мы остановимся в общественном месте.
— Я ничего не обещал, я сказал, что предоставлю тебе такую возможность, что я и делал в течение последнего часа или около того.
— Это твой способ заставить меня ослабить бдительность?
— Возможно. Это работает?
Мои губы сжимаются, влага застилает глаза, и я ненавижу это чувство полной беспомощности. Не могу поверить, что он меня заманил. Не то чтобы у меня был хоть какой-то шанс оттолкнуть его ухаживания, но в какой-то момент я подумала, что, возможно, ему не все равно.
Оказалось, что я одна в такой лодке. Все, что привело к этому моменту, вероятно, было рассчитано на то, чтобы я поддалась его чарам.
И я поддалась. С постыдной легкостью.
— Что теперь будет? — я выплевываю, скрывая боль. — Если я скажу «нет», ты закончишь работу своего друга и заставишь меня?
— Заставлю тебя? Нет. Заставить тебя признать, что ты хочешь этого так же сильно, как и я? Да.
— И как ты это сделаешь?
— Я собираюсь кое-что сделать, и в зависимости от твоей реакции я либо оставлю тебя, либо отпущу.
Я не успеваю ничего сказать, потому что он берет мою руку в свою и прижимает меня к своей груди.
Мое сердце бьется, и я уверена, что он слышит его бешеные удары о грудную клетку. Но любые попытки регулировать его исчезают в холодном воздухе, когда он медленно поднимает маску.
Я не могу дышать.
И это связано с тем, что я вижу.
Он показывает только свою квадратную челюсть и чувственные губы, но этого достаточно, чтобы я жаждала большего.
Больше его.
Этого.
Его глаза блестят в темноте из-за маски, когда он льнет прямо к моим губам, захватывая их с жесткостью, которая выбивает дыхание из моих легких.
Грудь и живот взрываются мириадами эмоций, когда он погружает свой язык внутрь и беззастенчиво пирует на мне.
Затем два его пальца сжимают мой подбородок, поднимая его вверх, получая больший доступ. Чтобы поглотить меня, как животное.
Пока у меня не останется выбора, кроме как распластаться перед ним.
По логике, я должна бороться.
По логике, я должна попытаться убежать.
Но логики не существует в Ночи Дьявола.
Логика последнее, что приходит мне в голову, когда я позволяю ему опустошать меня с такой интенсивностью, какой я никогда не испытывала раньше.
Может, я никогда не испытаю этого снова.
И я знаю, просто знаю, что он, вероятно, не отпустит меня.
И, возможно, я тоже не хочу, чтобы он меня отпускал.
Мои мысли усиливаются, когда он отрывается от моих губ и шепчет напротив них:
— Я решил оставить тебя, в конце концов.
Глава 10
Кингсли
Я закатываю рукава до локтей, подходя к двум бессознательным подонкам, подвешенным к потолку за запястья.
— Уверен, что хочешь испачкать руки, богатенький паренек? — Николо насмехается со своего места в углу, прикуривая сигару и скрещивая ноги в лодыжках.
— Отвали, Ник. Это не имеет к тебе никакого отношения.
Я достаю шланг с водой и кручу ручку до максимального давления.
— Наоборот, это имеет ко мне самое непосредственное отношение, учитывая, что мои парни смогли найти для тебя этих двоих.
— За что ты уже получил компенсацию в виде денег, которые твои компании не заслуживают. — я наклоняю голову в сторону. — Ты не делаешь мне одолжение. Это деловая сделка.
— Разве ты не должен быть немного более благодарным? Я не только позволяю тебе использовать мой подвал для твоего маленького фетиша, но и иду против Бруно, поймав этих двоих в течение… — он смотрит на Ролексы. — Двадцать часов.
