Сразу после того, как я посмотрел ту запись, в конце которой Аспен вышла с окровавленным лицом, я переслал ее Николо и сказал ему найти их. Конечно, он кот, который никогда не охотится без цели, поэтому его условием, очевидно, было больше денег для его компании.
Я даже не стал притворяться, что пытаюсь манипулировать им, чтобы уменьшить сумму. Любые уговоры с моей стороны подтолкнули бы его к небрежному выполнению работы. К медленной работе.
Поэтому я дал ему именно ту сумму, которую он просил. Таким образом, результат был быстрым.
Я провел целый день в суде, защищая психически больного человека, который хладнокровно убил своих собственных родителей через двадцать лет после того, как они физически и эмоционально издевались над ним.
И я наслаждался каждой секундой, добиваясь для него вердикта «невиновен» и втирая это в лицо прокурору. У этого инструмента не было ни единого шанса, потому что я серьезно, лично отношусь к жестокому обращению со стороны родителей и расправляюсь с ними безжалостно. СМИ могут называть меня диким дьяволом сколько угодно, но только потому, что эти люди подарили кому-то жизнь, я не считаю их безупречными. Многие из них неполноценные люди, которых следовало бы сделать бесплодными, и если они должны умереть за свои грехи, то так тому и быть.
Вот почему я почти не почувствовал утраты, когда Бенджамин Шоу скончался. Этот старик в конце концов встретил свой конец с сердечным приступом, находясь в своей экстравагантной джакузи. Он утонул так же, как и моя мать. Ирония самая мелкая сука.
Но даже с эндорфинами, которые я получил в суде, я не мог прогнать ощущение, похожее на укол, которое кололо затылок, или стеснение в груди при мысли, кого я оставил в своем доме.
Я дважды звонил Марте во время единственного перерыва, который мне удалось получить, и, очевидно, Аспен большую часть дня спала. Я подумал о том, чтобы послать доктора Вернера проверить ее еще раз, но мысль о том, что он может прикоснуться к ней, пока меня нет рядом, быстро отбросила эту кощунственную мысль.
Вероятно, она восстанавливает все потерянные часы недосыпания. Не секрет, что она чаще всего проводит ночи напролет в кабинете, и у нее неизлечимая душа трудоголика.
Единственная причина, по которой я не вернулся домой, чтобы проведать ее, это телефонный звонок от Николо, сообщившего, что нашел владельцев той неопознанной машины. Конечно, он мог соврать и найти двух случайных людей, но быстрая проверка их биографии показала, что они были бандитами, которые сидели в той же тюрьме, что и Бруно.
Не обращая внимания на присутствие и слова Николо, я направляю шланг на одного из мужчин, у которого светлая борода и телосложение борца, и включаю его на полную мощность. Он задыхается, его глаза расфокусированы, и гортанные вдохи вылетают из его приоткрытого рта. Я даю ему передышку, чтобы разбудить его более худого друга с носом и губами, которые слишком велики для его безвкусного лица.
Он резко приходит в себя, трясясь в своих путах, как животное, ведомое на убой.
— Что за… что за хрень? — тянет светловолосый бородач, все еще ошеломленный.
— Ты запустил свои грязные руки в того, кого не должен был трогать, вот что за хрень.
Я поднимаю кулак и бью его так сильно, что хруст костей эхом отдается в воздухе, когда он отшатывается назад в своих связях.
Я делаю это снова и снова, пока звук ломающихся костей единственное, что я слышу, а в воздухе стоит металлическая вонь крови. Красные брызги попадают на мою рубашку, руки и лицо, но я не останавливаюсь.
Не делаю перерыва.
И я определенно не проявляю милосердия.
Я всегда любил насилие, но это первый раз, когда я почитаю его.
К черту закон. Иногда справедливость может быть достигнута только старомодным «око за око».
Точнее, его глаз, который я бью снова и снова, пока в нем не лопнут капилляры, но сколько бы я ни бил, образ опухшего глаза Аспен и того, как она едва смогла открыть его сегодня утром, не стирается.
Этот ублюдок падает в обморок где-то в середине моего адреналинового веселья. Поэтому я поворачиваюсь к его другу, который смотрел за шоу, дрожа от страха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Эй… эй… мы можем поговорить насчёт этого.
Его друг сглатывает, от него пахнет отвратительным потом, смешанным с дешевым одеколоном и чистым страхом.
Я бью кулаком ему в лицо, заставляя его захлебнуться собственной слюной.
— В том-то и дело. Мне не о чем говорить.
— Пожалуйста. — он кашляет. — Ты, конечно же, привел нас сюда за информацией, верно? Я могу рассказать все, что ты захочешь, если ты меня пощадишь.
Мое дыхание жесткое, но собранное, как у хищника в разгар охоты. Мне не нужна информация от этого ублюдка, поскольку я знаю, что его послал Бруно. Я уже попросил Николо добраться до Бруно, пока он еще в тюрьме, но, видимо, этот ублюдок неприкасаем, как бог в стенах Аттики.
— Сколько Бруно заплатил вам за слежку и нападение на его дочь? — спрашиваю я мерзавца.
Он бледнеет под флуоресцентным светом, его тонкие губы дрожат.
— Я не… это не…
Я наношу апперкот, от которого у него из носа хлещет кровь.
— Думал, ты мне все расскажешь. Но если ты готов к смерти, не бери в голову.
— Нет… подожди… Бруно не платит. Он… предоставил нам защиту, когда мы отбывали срок, и потребовал компенсации, когда мы вышли. Вот и все, клянусь. Мы даже не знали, что она его дочь. Он передал нам только фотографию и имя и сказал, чтобы мы преподали ей урок.
Урок.
Кровь стучит в ушах.
Их уроком могло стать изнасилование, а старик даже не позаботился о том, чтобы предотвратить это.
Я ударяю кулаком по его челюсти, и этот ублюдок взвывает, как ребенок.
— Ты сказал, что пощадишь меня, — плачет он.
— Нет, не пощажу. — я дергаю его за рубашку и дышу на его перепачканное кровью и потом лицо. — Вот как все будет, ублюдок. Я буду бить тебя, пока ты не потеряешь сознание, как твой друг рядом, потом я изобью тебя водяной струей, чтобы ты пришел в себя, и по кругу. Я буду пытать тебя за каждую отметину, которую ты оставил на ее коже. К тому времени, когда я закончу с твоим жалким подобием существования, ты будешь желать смерти.
И тогда я делаю то, что обещал, пока мои костяшки, ладони и руки не будут в крови, а ничтожества будут держаться за жизнь на волоске.
Проблема в том, что этого все еще недостаточно.
— Знаешь, у меня есть инструменты, которые можно использовать вместо твоих кулаков. Что думаешь, пещерный человек?
Николо, который наблюдал из угла с блеском в садистских глазах, присоединяется ко мне. Его дорогой древесный одеколон выделяется на фоне мочи, крови и пота.
Даже я стал пахнуть, как эти отбросы.
Если бы Аспен была здесь, она бы произнесла мне свою любимую цитату.
Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
Может, мой статус богатого парня, как любит замечать Николо, это всего лишь маскировка монстра, которым я всегда должен был быть.
Нормальные люди почувствовали бы хоть каплю раскаяния или вины за то, что не чувствуют себя виноватыми. А я, с другой стороны?
Единственное, что я чувствую, глядя на их бессознательные, едва дышащие формы, это потребность в большем.
Я смотрю на кровь, капающую с их лиц и моих кулаков, как это делал бы серийный убийца.
— Инструменты не дают такого удовлетворения, как мои голые руки.
Смех Николо эхом отдается в пространстве со злобой суперзлодея.
— Ты уверен, что она все еще не твоя женщина? Потому что в данный момент ты делаешь для нее больше, чем мужчина сделал бы для своей жены, чести и власти.
Мне не нравится, как это звучит.
На самом деле, мне это совсем не нравится, до такой степени, что я решаю завязать с этим.
Оставив Николо позади, я беру свой портфель и пиджак с соседнего стула и ничего не чувствую, когда пачкаю кровью ткань. Но я делаю пометку купить сменную одежду по дороге домой.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал с этими двумя?
